Маршалы Победы

Сражение на поле Куликовом

Вечером 7 сентября 1380 года великий князь построил своё войско в боевой порядок между реками Доном и Непрядвой. Ночью он сделал смотр ему. Ещё раз порадовался, глядя на брянские и полоцкие дружины, вставшие по правую руку. Их привели принявшие его сторону князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи — дети некогда грозившего Москве великого князя Литовского, который в последние дни своей жизни покаялся и сыновьям завещал дружить с Дмитрием Московским.

До полудня над полем Куликовым всё ещё стоял туман. Великий князь отдавал последние распоряжения. Он останавливался у каждого полка, чтобы сказать ободряющие напутственные слова. Его уговаривали не ввязываться в бой, а наблюдать за битвой издали.

— Долг князя, — говорили ему, — следить за ходом сражения, подвигами воинов и награждать достойных. Мы все готовы на смерть. А ты, княже, живи. Без тебя не будет и победы.

Всюду колыхались знамёна, под неярким сентябрьским солнцем поблёскивали доспехи. Туман полностью рассеялся, все смотрели на спустившуюся с холма бесчисленную вражескую рать. И на шатёр, стоявший на вершине в окружении вооружённых ордынцев.

«Где шатёр, там и Мамай», — подумал великий князь и занял место в передовом полку.

Неожиданно с татарской стороны выехал богатырь Челубей. Роста он был преогромного, вида престрашного. В старину большие битвы нередко начинались единоборством самых грозных воинов.

Усмехаясь, Челубей двинул могучего коня вдоль русского строя. И закручинился великий князь. Много в его полках храбрых воинов, но где найти такого же страшного великана? А торжествующий Челубей похвалялся силою, выкрикивал обидные слова, глядя, как русские воины в смущении отворачиваются, словно не видят его.

И вдруг навстречу татарскому богатырю выехал богатырь русский. Это был инок Александр Пересвет. Он отправился на битву без лат и шлема, в чёрном монашеском одеянии, с большим копьём в руке.

Соперники погнали коней навстречу друг другу, столкнувшись, пронзили друг друга копьями, и оба упали мёртвые вместе с конями. Это и стало знаком к началу битвы.

Первым преградил путь татарской коннице сторожевой полк. Дмитрий поначалу бился вместе с воинами этого полка. Потом, вернувшись к ещё не вступившему в битву серединному полку, стянул с плеч алый княжеский плащ. Подозвав боярина Михаила Бренка, князь отдал ему этот свой плащ и отливающий золотом шлем. Боярин удивлённо посмотрел на великого князя, но не сказал ни слова. Потом Дмитрий велел принести доспех простого воина.

— Не дело это — князю лезть в пекло боя, — решился сказать Бренок.

— Посмею ли я призывать вас идти вперёд, если сам останусь позади? — ответил князь. — Ты будешь стоять за серединным полком под великокняжеским стягом, а я стану подбадривать ратников.

И сразу полки пошли на полки. Один воин убивал другого. Конные топтали пеших, а пешие разили конных.

Сотни сброшенных с лошадей всадников старались уползти из-под конских копыт. На них падали новые ратники. Их топтали свои и чужие. Грохотали тысячи мечей, рубивших доспехи. Земля стала влажной и липкой от крови. Мало кому из раненых посчастливилось доползти до края поля. Многие тысячи тел были втоптаны в землю. Сам Дмитрий в доспехе обычного ратника бился где-то среди полка, который принял на себя главный удар.

Никогда ещё не знала Русь столь грандиозного сражения. Казалось, сама земля не выдерживает, прогибается от множества бьющихся людей.

Татарских воинов было больше, и постепенно стали они напирать. Русские ратники, хоть и гибли тысячами, порой отступали перед великой силой. Было мгновение, когда ордынцы едва не захватили великокняжеские знамёна, и немалая часть дружины полегла, отстаивая их.

Но не зря таился в засаде среди густой дубравы свежий полк во главе с двоюродным братом великого князя Владимиром Андреевичем и опытным воеводой Боброком-Волынским. Полк этот ещё вечером отвёл туда Дмитрий Иванович.

— Гибнут лучшие наши воины! Пора! — восклицал то и дело Владимир Андреевич. — Как можно стоять в бездействии?!

— Обожди, — успокаивал его воевода, — ещё не время. Погибнуть легко, нам же надо добыть победу.

И Владимир Андреевич с тоской смотрел, как тысяча отборных всадников Мамая мчится мимо дубравы, чтобы ударить в тыл отступившему, обессилевшему русскому полку левой руки, чтобы уничтожить его полностью, до последнего воина.

Тогда-то князь Дмитрий Боброк-Волынский и обнажил меч:

— Теперь настало наше время.

Прошло несколько часов небывалой битвы. Приближались сумерки. И татары, и русские воины двигались уже с трудом. Многие были изранены, сил не осталось ни у кого. Лишь обезумевшие от запаха человечьей крови лошади, потерявшие седоков, носились по краю поля.

Наблюдая с холма, как отборная его тысяча мчится, чтобы окончательно раздавить русское войско, Мамай громко радовался. Ему даже поднесли победную чашу кумыса.

И тут засадный полк вырвался из дубравы, ударил в тыл коннице, которой так гордился Мамай, бросился крушить врагов. Этот успех засадного полка вдохнул новые силы в русские дружины. И судьба битвы была решена.

Татарские полководцы сами обычно не рубились с врагами. Они наблюдали за боем издалека, с высоких холмов. Так весь день вёл себя и Мамай. С холма он увидел, как побежали его воины. Он ещё попытался вызвать тысяцких, задержать бегущих. Но потом приказал слугам сворачивать шатры. А к нему уже прорывался полк, который вели Владимир Андреевич и Боброк-Волынский.

— Что вы медлите! — истошно крикнул Мамай телохранителям. — Ведите скорей коней!

Он так мечтал о славе великого полководца. Ведь каждый день своей жизни Мамай одерживал победы. Только оружием его были коварство да хитрость. Он побеждал, строя козни врагам. И вот настал день настоящей битвы, великого сражения. И битва эта кончалась его позором. Теперь надо было бежать, спасаться.