Маршал Баграмян

Малиновский перед отъездом комиссии униженно просил Баграмяна:

— Может быть, не включите в акт эту дивизию? Пока вы доедете до Москвы, мы выправим положение. Доложим вам, Иван Христофорович, телеграфом высокие оценки стрельбы, которых мы непременно добьемся.

Добрейший Иван Христофорович переживал не меньше Малиновского, но не мог ничем ему помочь. И так уже допустил послабление с перестрелом.

Не могу подробно описать личные переживания Баграмяна. Но создавшуюся ситуацию и ее возможные последствия постараюсь показать на собственном, почти аналогичном примере.

В 1952 году я выезжал с инспекцией на проверку войск Туркестанского военного округа. Попал в группу инспекторов, которым было поручено проверять части дивизии, расквартированной в Ашхабаде. Все шло нормально: отстреляли полки удовлетворительно, физическая подготовка тоже была удовлетворительной, оставался последний экзамен проверки — подъем по тревоге с проведением учений с реальным выходом частей в поле. Мы, проверяющие этой группы, тоже готовились. Старший нашей команды в этом гарнизоне генерал-лейтенант Журавлев мне приказал:

— Ты — разведчик, тебе и карты в руки, поезжай в район учений, осмотри дороги и рубежи предстоящих «боевых действий». Приедешь, расскажи нашим офицерам, чтобы они не заблукали в ходе учений.

Я отправился выполнять поручение на газике с шофером без сопровождающего из местных офицеров, чтобы не раскрыть район, где будут проводиться учения. И вот поздно ночью на рубеже, где должна происходить динамика встречного боя, обнаружил большую группу офицеров. Они сидели на взгорке, а внизу перед ними ходил и давал указания командир проверяемой дивизии генерал Булгаков. Он говорил, кто и что должен делать на этом рубеже.

Я подъехал с поля, вышел из машины и подошел с тыла к этой группе. Они сидели ко мне спиной и не заметили меня. Хотя я и не таился… Подошел, встал в заднем ряду сидящих офицеров и стал слушать, о чем говорит генерал. А говорил он невероятные для слуха проверяющего вещи — излагал ход предстоящего здесь встречного боя, точно по нашей методической разработке! Я не дослушал до конца указаний командира, спустился к нему с пригорка и прямо спросил:

— Товарищ генерал, откуда вам известно то, о чем вы сейчас говорили?

Он знал меня, встречались с ним в дни проверки на стрельбище и в расположении полков. Не растерялся, уверенно ответил:

— Я провожу рекогносцировку местности перед предстоящими учениями.

— Именно в том районе, где нами намечено проводить это учение? — подсказал я.

— Я не знаю, где вы собираетесь проводить учения. А я решил проводить рекогносцировку на этом направлении.

— И динамику встречного боя тоже сами разработали?

— Не знаю никакой вашей динамики, товарищ подполковник, не мешайте мне готовить офицеров к предстоящим учениям.

Это было уже прямое хамство с его стороны, но я не стал вступать с ним в пререкания.

— Хорошо, товарищ генерал, не буду вам мешать, поеду и доложу руководству о том, что я здесь невольно услышал.

После моих слов генерал умолк. Молчали все сидящие на взгорке офицеры. Тихо было в поле и прежде, но теперь тишина мне показалась просто ощутимой.

Генерал коротко бросил:

— Пойдем в мой штабной автобус. Объяснимся.

Я последовал за ним. В автобусе комдив поставил на столик бутылку коньяка, достал из ящика закуски. И по-свойски сказал:

— Тоже за день, наверное, помотался. Давай выпьем.

Налил коньяк в стаканы и тут же свой, не торопясь, выпил. Я нить не стал. Он продолжал так же по-панибратски:

— Ты не первый год в армии служишь. Что, не знаешь, как это бывает? Ну узнали мы ваши планы. Подготовимся. Кто из-за этого пострадает? Настучишь?

— Я не настучу, а доложу о том, что мне стало известно.

— Ну, и какая о тебе пойдет слава в армии? Стукач!

— Я не стукач, а проверяющий, товарищ генерал. Выполняю свои обязанности.

— Не зарывайся. Может быть, еще где-нибудь придется служить вместе. Как будешь мне в глаза смотреть?

— Буду смотреть честно. Вы сами не будете меня уважать, если я не буду докладывать вам правду.

— Брось ты эти высокие материи. Давай, пей, и разъедемся по-хорошему.

Я посчитал нецелесообразным продолжать разговор, встал и спросил, как положено:

— Разрешите идти, товарищ генерал?

— Иди! Идите! — Это было сказано тоном, не предвещающим ничего хорошего на всю мою дальнейшую службу, если мы с ним встретимся.

…Наверное, при расставании Малиновский и Баграмян испытывали нечто похожее. Не беру на себя смелость подозревать Родиона Яковлевича в таких не очень приличных мыслях. Но обида и недоброжелательность с его стороны по отношению к Баграмяну позднее проявлялись не раз, об этом говорил сам Баграмян, и еще это стало известно от его бывшего порученца генерал-майора Корнеева.

За два года работы в Главной инспекции Баграмян выезжал во многие округа, работа эта однообразная, не стану утомлять читателей ее описанием.

В эти же годы в жизни Ивана Христофоровича произошло знаменательное событие, ему было присвоено звание Маршала Советского Союза.

УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР О ПРИСВОЕНИИ ВОИНСКИХ ЗВАНИЙ.

Присвоить воинское звание:

МАРШАЛА СОВЕТСКОГО СОЮЗА.

Генералу армии Баграмяну Ивану Христофоровичу.

Генералу армии Бирюзову Сергею Семеновичу.

Генералу армии Гречко Андрею Антоновичу.

Генералу армии Еременко Андрею Ивановичу.

Генералу армии Москаленко Кириллу Семеновичу.

Генералу армии Чуйкову Василию Ивановичу.

ГЛАВНОГО МАРШАЛА АВИАЦИИ.

Маршалу авиации Жигареву Павлу Федоровичу.

МАРШАЛА АВИАЦИИ.

Генерал-полковнику авиации Руденко Сергею Игнатьевичу.

Генерал-полковнику авиации Судец Владимиру Александровичу.

МАРШАЛА АРТИЛЛЕРИИ.

Генерал-полковнику артиллерии Баренцеву Сергею Сергеевичу.

Генерал-полковнику артиллерии Казакову Василию Ивановичу.

Председатель Президиума Верховного Совета СССР К. ВОРОШИЛОВ.

Москва, Кремль. 11 марта 1955 г.

Секретарь Президиума

Верховного Совета СССР Н. ПЕГОВ.

О доброжелательном отношении Баграмяна к подчиненным знают многие. Недавно (в 2005 году) я встретился в санатории «Архангельское» с генерал-майором Козловым Василием Леонидовичем. Узнав, что я пишу книгу о Баграмяне, он сказал:

— Я в прямом подчинении Ивана Христофоровича не служил, но он сыграл в моей жизни очень важную роль. Может быть, вам пригодится?

— Расскажите.

— В 1965 году я служил в Группе советских войск в Германии в звании лейтенанта, в должности начальника склада вещевого снабжения. Приехала к нам инспекторская комиссия. Проверяли все, вплоть до тылов. Я тоже готовил свою службу. Хотел выдать в проверяемые части новые простыни, но побоялся, вдруг посчитают это каким-то мухлеванием. Решил хорошо постирать все белье и выделить как очередную смену. Члены комиссии ко мне в склад не вошли, вещевое обеспечение проверяли практически на солдатах и постелях в казармах. И вот один из проверяющих обнаружил на солдатской кровати простыню, не застеленную в постель под одеяло, сложенную под подушкой. Развернул ее, и все, кто был рядом, онемели. На простыне были нарисованы разноцветными фломастерами мужчины и женщины в самых разных пикантных позах! Кошмар! Это сегодня во многих журналах публикуют и даже по телевидению показывают порнографические сюжеты похлеще того, что было нарисовано на той простыне.

— Представляю, какой шум поднялся! — поддержал я собеседника.

— Не только шум. Оргвыводы последовали. Проверяющий, который обнаружил эту простыню, показал ее руководству инспекции. Те с вопросом к командованию: «Как вы могли допустить такое разложение?» Командованию надо оправдаться, принимать меры. И приняли: отстранить от работы начальника вещевого снабжения — то есть меня. Солдат оказался ни при чем: «Ничего не знаю. Мне подложили!» Ну а простыню повезли в Москву. Показали начальству. Вмешался Главпур: «Это политическая диверсия в рядах армии!» Упрек и втык начальнику тыла Группы войск генерал-полковнику Голубеву Архипу Тихоновичу. А на мой счет дали указание не только снять и уволить, но и исключить из партии. И даже начальнику Тыла Министерства обороны СССР Баграмяну начглавпур то ли в шутку, то ли всерьез при встрече усмехнулся: «Ну, Иван Христофорович, большие новаторы у вас в тылу завелись». В эти дни на стол Баграмяна положили официальный акт о результатах инспекторской проверки ГСВГ, в котором было упоминание о «политическом ЧП» с порнографией на простыне. Там же был и проект предложения о снятии с должности и увольнении из армии начальника вещевого снабжения полка лейтенанта Козлова, то есть меня.

— И он подписал?

— Другой подписал бы. Тем более после неприятных подковырок в свой адрес и позора всей службе тыла. Но Иван Христофорович не рубил сплеча, когда вставал вопрос о судьбе человека. Он не стал подписывать проект приказа. Сказал: «Надо разобраться в этом деле». Была дана команда в ГСВГ — создать комиссию, провести расследование и доложить. Создали у нас в группе войск комиссию. Работников «особого отдела» в нее включили. Общими силами выяснили — я не виноват, простыни со склада выданы чистыми. В прачечной на мокрых простынях не нарисуешь. Во время сушки тоже. Значит, было разрисовано в казарме. И обнаружили. Писарь этой роты готовился в художники, хорошо рисовал. Он решил пошутить над своим другом, намалевал эти пошлости и положил под подушку. Никто, кроме проверяющих, этого компромата не видел. Никакого злого умысла не было. И тем более политической диверсии. Просто глупая шутка. Художник и солдат к тому времени уже уволились.

— Дело закрыли?

— Нет, как положено, все доложили по инстанции. Баграмян приказал восстановить меня в должности. И я благодаря его рассудительности и доброте остался в армии. А подписал бы маршал приказ (были на то у него все основания), и сломалась бы моя военная служба навсегда. А я вот до генерала дослужился!

— И в каких должностях вы побывали?

— Все 35 лет прослужил в тыловых органах, заслужил пять орденов и много медалей. Уволился с должности начальника тыла Гражданской обороны СССР. И все это благодаря Ивану Христофоровичу Баграмяну. В те дни я его даже не видел.

— Вы с ним так и не встретились?

— Позднее видел его много раз, когда служил в управлении Московского военного округа. Но не подошел к нему, не поблагодарил. Стеснялся. А был случай, мог бы это сделать. В 1973 году начальник тыла МВО генерал-полковник Голубев приказал мне поехать на машине в 3-й дом Министерства обороны, что на Фрунзенской набережной, и привезти маршала Баграмяна, который дал согласие на встречу с работниками тыла Московского военного округа. Я поехал. Разыскал маршала на пятом этаже. Представился. Привез в наш штаб. От близости дорогого мне человека стало мне жарко. Очень хотел я напомнить ему о том давнем ЧП и поблагодарить, но так и не решился. Вот такое было в моей жизни судьбоносное решение маршала Баграмяна.