Маршал Баграмян

В ходе войны стратегическим успехом является вывод из строя одного или нескольких из этих компонентов или захват таких территорий или объектов, которые решают исход сражения и войны в целом.

Прямо связана со стратегией, по сути дела, является ее практическим осуществлением доктрина, по которой ведутся подготовка армии в мирное время и применение ее в боевых действиях.

Руководствуясь этими теоретическими установками, Баграмян и его коллеги определяли следующее: ядерное оружие — это оружие необычное, и к нему невозможно подходить только с чисто военными мерками. Во-первых, ввиду неизбежных катастрофических последствий массированного применения ядерного оружия оно лишает обе стороны возможности достичь каких-либо политических и военных целей, делает его применение, по существу, бессмысленным. Но осознание невозможности достижения каких-либо политических и военных целей при помощи этого оружия превращает его в средство политического сдерживания агрессии, оно перестает быть оружием поля боя. Непредвидимые последствия массового применения ядерного оружия удерживают обе стороны от самоубийственного шага. В подходе к ядерному оружию только как к сдерживающему средству, а не как к средству ведения вооруженной борьбы вообще нет гарантии, что оно не будет применено для нанесения внезапного удара.

Маршал Баграмян располагал разведсведениями о взглядах и действиях американцев по этим же проблемам.

Проведенные испытания атомных бомб (а позднее создание межконтинентальной ракеты) в СССР показали, что безнаказанно осуществить свой план «Дропшот» американцам не удастся. О том, что они это поняли и как в связи с этим менялась их стратегия, свидетельствует «Доклад начальника штаба армии США (генерала М. Тейлора) за период с 1 июля 1955 года по 20 июня 1957 года». Этот период совпадает со временем пребывания Баграмяна в должности начальника академии Генштаба.

С первых слов Тейлор заявил:

«Основная цель всех военных мероприятий, имеющих отношение к обеспечению безопасности страны, состоит в предотвращении всеобщей атомной войны. Ясно, что такая война явилась бы непоправимым бедствием для всех ее участников и фактически в ней не было бы победителя».

Но это не значит, что отныне можно жить спокойно. Наоборот, генерал Тейлор разрабатывает концепцию воздействия на противника «с позиции силы». Он заявляет:

«Безопасность страны может быть достигнута путем создания сил устрашения, предусмотренных национальной военной программой, которая предусматривает… поддержание военной мощи, способной устрашить любого противника в воздухе, на земле и на море. Эта мощь должна быть настолько гибкой и многосторонней, чтобы ее можно было успешно применить в любом военном конфликте».

При такой доктрине оказывались пойманными два зайца: формировались мощные вооруженные силы, которые не позволяли агрессору напасть, но создавали реальную возможность осуществить план «Дропшот» в удобный момент в «любом военном конфликте». И второе: сохранялись и большие заказы фирмам, производящим оружие, для чего увеличивался военный бюджет.

Далее Тейлор излагает, какие необходимо провести меры по переформированию, перевооружению армии, авиации и флота США для выполнения боевых задач в условиях атомной войны. Кстати, генерал отметил, что 20 американских дивизий, находящихся в Европе, в июле 1955 года уже «получили средства атомного нападения» (так и сказал — не средства поддержки или устрашения, а именно «нападения». — В.К.). От себя добавлю: в этом докладе генерала Тейлора уже заложена главная изюминка новой стратегии уничтожения Советского Союза и социалистического лагеря.

Таким образом, определились две стратегические установки. Американская — воздействие на нас «политикой силы», методом «устрашения», с возможным применением ядерного оружия в благоприятной ситуации. Наша, советская политика исходила прежде всего из возможности мирного сосуществования разных систем, а военная доктрина предусматривала «сдерживание» агрессора.

Однако эта политика ничего общего не имела с пацифизмом и умиротворением империалистических агрессоров. Она должна была опираться на вооруженную силу, на военное могущество Советского государства. Поэтому, борясь за мир, Советское государство в то же время должно было делать все возможное, чтобы сохранить военное превосходство над вероятным противником. Исходя из этого, следует строить вооруженные силы, воспитывать армию и народ, создавать боевую технику и вооружение, разрабатывать военную теорию, способную вести и ядерную войну. Наша миролюбивая политика должна была выдвигать вопросы сокращения производства ядерного оружия, прекращения испытания и создания новых средств ядерной борьбы, установления эффективного контроля за исполнением договоренностей на сей счет.

Выдвигая эти превентивные меры, академия под руководством маршала Баграмяна обращала внимание на пока не разрешимый и очень опасный момент возможного внезапного нападения с применением ядерного оружия. Фактор внезапности в современных условиях приобретает решающее значение для выигрыша победы над врагом. Для нас не исключается и худший вариант, когда противник упредит. Тогда мы вынуждены будем нанести ответный удар, причем чем быстрее, тем лучше. Ракеты противника должны быть еще в воздухе, когда с наших стартовых позиций должны взлететь ракеты ответного удара. Все это накладывает особую ответственность на нашу разведку.

При обсуждении этого вопроса свою особую позицию высказал маршал, профессор, доктор военных наук, начальник кафедры Ротмистров Павел Алексеевич, который с 1948 по 1958 год был на преподавательской работе в академии.

— Я полагаю, при наличии достоверных данных разведки о готовящемся нападении на нашу страну вряд ли надо ждать этого удара, придется наносить упреждающий удар.

Свое мнение Ротмистров позднее опубликовал в журнале «Военная мысль», что вызвало против него бурю негодования, особенно со стороны официальных инстанций. Я думаю, потому, что втайне в «верхах» превентивный удар имели в виду на крайний, неотвратимый случай, а Ротмистров нарушил табу и заговорил об этом преждевременно.

Что тогда началось! В печати и на многих совещаниях и партийных собраниях на маршала бронетанковых войск Ротмистрова посыпались всевозможные обвинения, начиная от некомпетентности, кончая злым умыслом. Все делалось для того, чтобы высказывание преподавателя Академии Генштаба не было воспринято как официальная правительственная позиция и не вызвало бы желание американцев самим упредить нас в нападении. Ротмистрова заставили публично каяться и признавать свою ошибку.

Мне повезло: будучи заместителем командира дивизии в городе Мары, я встречался с маршалом Ротмистровым и беседовал с ним. Произошло это так. В Туркестанском военном округе министр обороны Малиновский проводил крупные командно-штабные учения. По ходу учений одна из групп его участников прибыла в наш гарнизон и отрабатывала здесь в течение нескольких суток какой-то этап учений. Однажды утром меня вызвал командующий нашим округом генерал армии Федюнинский. Он тоже участвовал в учениях. Я прибыл туда, где располагались генералы и маршалы, и доложил командующему о своем прибытии. Федюнинский позвал через открытые двери (было очень жарко):

— Павел Алексеевич, идите сюда!

Вышел Ротмистров в майке и пижамных брюках.

— Вот полковник Карпов, с которым я обещал вас познакомить. Он у нас не только офицер, но и писатель (последнее было сказано с добродушной иронией). Он здесь все изучает и знает не только как театр военных действий, но и историю и культуру. В общем, он вам покажет пустыню и ее прелести. — И, обращаясь ко мне: — Вы поняли вашу задачу? Маршал никогда не бывал в пустыне, он хочет посмотреть, как здесь применяются танки.

— Сейчас я оденусь, — сказал Ротмистров и ушел в свою комнату.

Я спросил Федюнинского:

— Товарищ командующий, как показать маршалу пустыню?

Действительно, можно вывести гостя в барханы, где куриные яйца в течение десяти минут свариваются вкрутую. Можно привезти на вододром, где танкисты учатся водить танки под водой (ох, как нелегко мне было построить этот вододром в безводной пустыне, его даже звали тогда озером Карпова). Так вот, можно около воды под навесом, в тени, с чашкой зеленого чая наблюдать за танками в барханах.

Федюнинский понял, что я имею в виду, усмехнулся и сказал:

— Долго старика не мучай, но пусть пару раз машину потолкает.

Ротмистров вышел в зеленой форменной рубашке без галстука и в брюках с лампасами. Он сел в мой газик, и мы помчались за город. Сразу за крайними домами начинались барханы — голые, без растительности, волнистые, будто остановившаяся, безжизненная вода. На небе ни облачка, кажется, что по всему небосводу растеклось расплавленное солнце. Горячий воздух, залетая в машину, не освежает, а обжигает.

Конечно же, я не повез Ротмистрова в барханы, чтобы он там толкал вязнущую в песке машину. Сразу направились на танкодром. Там шли обычные занятия. Я не знал, что предстоит такая поездка с маршалом, ничего не готовил. Занималась танковая рота, выполняла упражнения по вождению с преодолением препятствий: танковый ров, воронки, крутой подъем и спуск, сломанный мост (надо провести машину по бревнам, обозначающим колею) и другие препятствия.

Мы остановились у командного пункта, откуда командир батальона руководил по радио экипажами. Очередной танк мчался по трассе, подняв огромное облако пыли (на упражнение отводится определенное время, надо поторапливаться). Точнее, танка не было видно, гудел его мотор где-то внутри пылевого облака, которое, оседая по мере движения танка, неслось за ним. Ротмистров с нескрываемым удивлением наблюдал за этой картиной. Когда танк, закончив упражнение, остановился, а командир подбежал с докладом к комбату, тот кивком головы показал на маршала, чтобы, как положено, докладывал старшему по званию.

Капитан (это был командир роты, к сожалению, не помню его фамилии) онемел от неожиданности — маршал в нашей глуши! Потом все же собрался и доложил, как положено. Он стоял, худой, высушенный беспощадным солнцем, форменная рубашка на нем была, как кожаная, от пропитавшего ее и застывшего в ней пота. Панама и лицо офицера, как единое целое, были покрыты толстым слоем пыли. Мелькали только белки глаз да зубы при докладе.

Ротмистров был восхищен тем, что произошло на его глазах, он воскликнул:

— Кто вел машину?!

— Я, товарищ маршал.

— Как же вы ведете машину по препятствиям в таком облаке пыли? Вы же ничего не видите!

— А мы привычные, товарищ маршал! — блеснув зубами, ответил офицер.

— Нет, это поразительно! — воскликнул маршал. — В средней полосе или где-нибудь в Германии на отлично оборудованных танкодромах умудряются выполнять эти упражнения на «удочку». А вы здесь — на «отлично»! При такой ограниченной видимости блестящее время показываете. Надо здесь провести сборы — привезти сюда тех из курортных условий, пусть посмотрят настоящих мастеров вождения.