Разведчики

ЭПИЗОД ТРЕТИЙ

Несколько дней Костя Ярцев находился у нас в разведроте, но на задание еще не ходил. Пребывая в роте, он, конечно, не бездельничал: то дежурил по нашему расположению, то ездил со старшиной Данкевичем получать боеприпасы, обмундирование. Но, видимо, такая деятельность его совсем не устраивала. Он явно тяготился своим положением быть на посылках.

В конце концов Ярцев не выдержал и пришел ко мне. Щелкнул каблуками и взметнул руку к виску:

— Гвардии старший лейтенант, разрешите обратиться?

— Слушаю вас, Ярцев.

— Гвардии старший лейтенант, я ведь разведчик, и потому к вам попросился, а меня в задачу не пускаете, все держите в роте… Младший лейтенант Руссаков меня возьмет, да и другие старшие групп тоже. Слово за вами, Очень прошу вас разрешить мне идти в поиск. Не держите меня тут. Истосковался я по делу. Больше года как не воюю!

Я задумался. У нас было заведено в роте новичков «обкатывать», то есть держать до тех пор, пока не узнаем, что из себя человек представляет. Обычно никто из них не возражал, они нас постепенно узнавали, мы знакомили их с традициями, порядками. А тут что-то уж очень быстро Ярцеву захотелось в дело.

Во время нашего разговора к нам подошел Николай Иванович Пятницкий, парторг нашей роты. Ему разведчики уже рассказали о Ярцеве.

— Вот, Николай Иванович, — сказал я. — На днях поступивший к нам старший сержант Ярцев просит не держать его больше в роте, хочет в поиск.

— Он у меня на учет не встал, — ответил Николай Иванович и жестом пригласил его поближе к своему несгораемому ящику.

Надо сказать, что Пятницкий с неделю не был в роте. Он отлучался на какой-то семинар, проводимый политуправлением армии, и я еще не успел потолковать с ним о наших делах.

— Ты член партии? — продолжал Николай Иванович, обращаясь к Ярцеву.

— Да.

— Поставим на учет, а потом обсудим твою просьбу. — Николай Иванович взял у Ярцева билет, учетную карточку и начал делать записи в своей книге.

Дойдя до графы «домашний адрес семьи», он спросил:

— Какой адрес родителей?

— Не знаю…

— У тебя родителей нет?

— Есть, но где они, неизвестно. Родился и вырос я в Иркутске. Отец и мать работали в местном управлении Гидрометслужбы. После окончания семи классов я поступил в лесотехнический техникум. Когда перешел на третий курс, в 1940 году, родителей перевели на работу в только что присоединившуюся к нам Эстонию. На семейном совете мы решили, что я закончу техникум в Иркутске. Отец с матерью уехали в Эстонию, но тут вдруг разразилась война, связь с ними прервалась. Я ушел добровольцем на фронт, писал в Москву, в Главное управление Гидрометслужбы. Мне ответили, что родители до последнего момента находились в Таллине, дальнейшая их судьба неизвестна… Сами знаете, не все тогда смогли попасть на отходившие оттуда пароходы, не все суда, ушедшие из Таллина, дошли до Ленинграда… Я лежал в госпитале, писал в Иркутск. Друзья о моих родителях ничего не знают.

— Ладно, запишем адрес военкомата, — ответил Николай Иванович и, дойдя до вопроса о наградах, вписал туда медали Ярцева и сухо сказал ему: — Воюешь давно, а орденов не заработал…

— Может, и заработал, — возразил Костя, — но невзлюбил меня наш помощник начальника штаба дивизии по разведке майор Рафаилов.

— Ну, ну, не загибай, — возразил Николай Иванович.

— А что?! Ходил я в поиск старшим группы, «языка» приведем, всем ордена, а мне медаль. И знаете, невзлюбил меня Рафаилов из-за чепухи. Стыдно даже рассказывать. Допек меня своей нелюбовью, так что я в разведбат фронта ушел. Если бы не этот Рафаилов, я бы ни за что свою дивизию не покинул.

Меня заинтересовали его слова, и я спросил:

— За что же вас ПНШ невзлюбил?

— Целая история!

— А вы расскажите ее. — Мы присели подле Николая Ивановича, и Ярцев начал:

— В 1942 году, когда уже фронт стабилизировался, нас начал донимать немецкий аэростат. Понимаете, нигде их не было, и только на участке обороны нашей дивизии появился один вражеский пузырь. Как рассветет, он поднимается у себя в расположении с наблюдателем на борту и так до темноты висит в воздухе. С немецкой точностью его спускали ровно в двенадцать. За час наблюдатель пообедает, а там колбаса снова в небе. С него, с этого аэростата, немецкий наблюдатель корректировал стрельбу своей артиллерии, авиацию вызывал. И все на нашу дивизию. Разговаривал наблюдатель с землей по телефону. Провод нам в бинокль хорошо был виден. Наши зенитки его не берут — далеко для них. Пробовали на него авиацию направлять, но в то время у нас ее было мало. От нас летят два «ястребка», навстречу им немцы посылают сразу пять, а то и десять «мессершмиттов». Отогонят наших, а то, бывало, еще и собьют. Нахальный немецкий аэростат ничего не боится, самолеты в воздух поднимутся и закрутят воздушный бой недалеко от него, а он, подлец, все равно торчит в небе. Пренебрегал опасностью, чувствуя себя безнаказанным. Одним словом, поплевывал сверху. А корректировал с него немецкий наблюдатель огонь здорово. Только заметит у нас какое-либо передвижение, сразу вызывает артогонь. Словом, превратил нас в ночную дивизию. Днем все замирало в нашем расположении, а с темнотой мы могли свободно передвигаться. Наш комдив не раз обращался к командованию с просьбой — сбейте, мол, этот чертов аэростат. А ему вроде бы отвечали: «Над вами висит, своими силами и сбивайте».

А как его сбить?! Вот и решили послать в тыл к немцам разведгруппу, чтобы ночью уничтожить на земле эту колбасу.

Снарядили одну группу. Она потеряла нескольких разведчиков при попытке перехода и отошла назад ни с чем.

Через некоторое время послали вторую группу. Она тоже не смогла перейти линию фронта.

Вызвал меня Рафаилов и давай читать мораль насчет того, что разведка «глаза и уши Красной Армии», будто я этого без него не знал… Не люблю разговоров «вообще». По-моему, задачу надо ставить четко, ясно.

Не совсем учтиво я сказал Рафаилову:

— Товарищ майор, я не пойму, что вы от меня хотите?

Не отвечая на мой вопрос, он повел меня к генералу, командиру дивизии. Генерал и говорит мне:

— Ваш командир полка (я тогда в полковой разведке воевал) рекомендовал мне тебя как хорошего разведчика. Подбери себе группу и отправляйтесь в тыл к немцам. Сидите там хоть месяц, но подорвите, сожгите, одним словом, уничтожьте аэростат. Ясно?

Что мне оставалось отвечать?

— Так точно! — говорю. — Ясно!

— К Красному Знамени всех представлю, только уничтожьте!

Ну, действительно, все, что нужно было, нашей разведгруппе выдали. Даже отвлекающая операция была проведена на левом фланге нашей обороны, пока мы на правом переползали линию вражеских окопов. Но как уничтожить этот аэростат? Вокруг него во всех направлениях столько напихано немецких войск, что к нему ближе, как на километр, подползти немыслимо.

Покрутились мы так несколько дней в расположении, фрицев и еле-еле выбрались оттуда. Вернулись ни с чем, одним только довольны, что никого не потеряли из нашей группы.

Как водится, я пришел, доложил ПНШ по разведке Рафаилову, а тот отвел меня к генералу. Я и ему доложил, мол, так и так, невозможно ничего сделать.

Генерал рассердился:

— Три дня на отдых, а потом пойдете снова. Если перейти линию фронта смогли, то сумеете и задачу выполнить. Думайте, как его, сукиного сына, уничтожить и чем! Запомните: не выполните задачу, снова пойдете и ходить будете, пока не выполните…

Тут все задумались, потому что, сами знаете, не та это прогулка, на которую хочется идти. Спорили, думали, гадали, опять спорили и, наконец, порешили так. Взять с собой снайпера. Был у нас разведчик, в прошлом снайпер. Поручили ему зажигательным патроном поджечь аэростат в воздухе. А чтобы его выстрела было не слышно, наши «ястребки» с «мессершмиттами» в условленное время должны завязать воздушный бой. Вот под их шум, пальбу наш снайпер и будет стрелять. План выполнения задачи Рафаилов нам утвердил, и мы двинулись.

Перейти линию фронта сразу не удалось. Перешли ее с большим трудом с третьей попытки. Когда же по последнему заходу подползли к немецкой проволоке, то двух разведчиков потеряли. Разрывом мины убило их. Причем убило-то как раз самого нужного нам — снайпера. А возвращаться обратно уже никак нельзя, и мы пошли за линию фронта без снайпера.

Дальше все шло хорошо, как условились. Пробыли мы три дня в тылу у немцев, подбираясь все ближе и ближе к аэростату.

В назначенный день и час два наших истребителя затеяли с «мессершмиттами» карусель со стрельбой. Под треск пулеметных очередей ведущих бой самолетов я сделал по аэростату пять выстрелов из снайперской винтовки зажигательными патронами. Пришлось мне самому стрелять, потому что другие разведчики никогда снайперскую винтовку с оптическим прицелом и в руках не держали.

Не знаю, может быть, для снайпера это плевое дело, а вот я в аэростат даже не попал. Такая обида, промазал… Не сумел, а может, волновался излишне, сам не знаю почему, но не попал! Впрочем, скоро кое-что выяснилось.

В колбасу я действительно не попал, а угодил в трос, пуля подрезала его. Во всяком случае, через несколько минут после последнего выстрела, когда подул ветерок, трос лопнул.

Некоторое время аэростат еще продержался на телефонном проводе. Потом провод натянулся, не выдержав напряжения, тоже оборвался. А ветерок был как раз в сторону наших войск. Вот аэростат и начало сносить к нашим. Немецкий наблюдатель, видно, понял, в чем дело, испугался и начал выпускать газ из аэростата, чтобы поскорее спуститься и сесть на своей территории. Мы увидели, как аэростат начал резко снижаться.

Но чем ближе к земле, тем сильнее, оказывается, дул ветер. Поэтому если там, высоко, его очень медленно относило в сторону наших, то после снижения он просто помчался к линии фронта и скоро скрылся из наших глаз… Ну а об остальном нам уже потом, после возвращения, рассказали в роте.

Перелетел аэростат через нейтралку и пошел в сторону тылов нашей дивизии, все больше и больше снижаясь. Когда он подлетел к расположению нашего шта-дива, то находился уже не выше 15–20 метров от земли.

Майор Рафаилов позвал весь штаб дивизии из блиндажей и землянок посмотреть, как этот ненавистный аэростат шлепнется на нашей территории. Не без хвастовства, конечно. Мол, знай наших! Все стоят, смотрят, как он, миленький, летит, все время снижаясь… Головы задрали, смеются. А генерал скомандовал: послать разведчиков, комендантскую роту и саперный батальон, чтобы пленить немецкого наблюдателя. Особенно весело было в той стороне, где стоял окруженный со всех сторон девчонками — машинистками и шифровальщицами штаба — Рафаилов.

Вот тут-то что-то приключилось с немецким наблюдателем. То ли на него напала с перепугу медвежья болезнь, то ли чём-то накормили его плохим перед вылетом, только произошло у него расстройство желудка. Увидели все, как он неожиданно начал снимать штаны. Через корзину хорошо было видно, как он высунул между поручнями голый зад.

В это время аэростат как раз над тем местом очутился, на котором стоял Рафаилов, окруженный девчонками. А немец, значит, начал поливать всех сверху, как после хорошей порции касторки.