Творения. Том II

Что такое человек? Ничто. Что такое человек? Червь. Что такое человек? Пепел. Что такое человек? Сонное видение. Что такое человек? Тень. Вот, отжил свой век; вот, не стало его; вот, он недвижим, бездыханен, безмолвен; вот, скончался; этот великий и неодолимый лев, мучитель, могущественный, высокий, страшный для всех властелин, лежит, и стал кроток, как овца. Он оставил нас; явился и исчез, родился, – и как будто не рождался; над многими высился, – и как будто не бывало его! Повелитель сам внимает теперь повелениям; налагавший узы связывается; и вот, должен идти, куда поведут поемлющие его. В этот день, как только придут Божественные изъятели, появ душу, восходят они по воздуху, где стоят Начальства и Власти, и миродержители противных сил. Это – злые наши обвинители, страшные мытники (τελώναι), описчики (λογοθέται), данщики (φοορολόγοι); они встречают на пути, описывают, осматривают и вычисляют грехи и рукописания этого человека, грехи юности и старости, вольные и невольные, совершенные делом, словом, помышлением. Великий там страх, великий трепет бедной душе, неописуема нужда, какую потерпит тогда от неисчетного множества тьмы окружающих ее врагов, клевещущих на нее, чтобы не дать ей взойти на небо, поселиться во свете живых, вступить в страну жизни.

Но святые Ангелы, взяв душу, отводят ее. Тогда мы, погребая мертвое тело, и, как стороннее и чужое, из собственного дома вынося в могилу, видим другое великое и страшное таинство, усматривая, что малые и великие, цари и простолюдины, мучители и рабы, – все стали – один прах, одна персть, один пепел, одно зловоние, одна гнилость, один червь. Каков эфиоп, таков же и благообразный некогда; каков юноша, таков же и согнивший старец; каков расслабленный, таков же неодолимый и крепкий; все стали, чем были вначале, одной перстью, по сказанному им: яко земля еси, и в землю отыдеши (Быт. 3, 19). Ты – земля, и опять будешь перстью. И мы нередко, видя лежащих в могиле уже истлевшими, указываем друг другу, подавая знаки перстом и говоря: «Смотри, это такой-то, вот это – мучитель, а этот – такой-то воин, и этот – такой-то царь, а это – потомок такого-то; вот дочь такого-то, а это – величавшаяся некогда юностью, а это – пышный прежде юноша». Так, воздыхая часто, говорим мы на могилах, и проливаем слезы, видя, что не различишь там никакой юности, видя великое и страшное таинство; видя, что всякий возраст там изглажен; видя, что всякое приятное око там угашено; видя, что всякий борзый язык там безмолвствует; видя, что всякие сладкоречивые уста там запечатлены; видя, что всякая красота зубов там рассыпалась. Смотря на это, будем умолять человеколюбивого Бога, чтобы сподобиться нам от Него помилования. Ему подобает держава во веки веков! Аминь.

Великое, подлинно, и страшное видим таинство. Видим, что возраст там изглажден. Видим, что всякое телесное благообразие там изменилось. Видим, что всякая красота лица стала там бесполезной. Видим, что всякое приятное око там угашено. Видим, что всякие доброглаголивые уста там запечатлены. Видим, что всякий борзый[112] язык там умолк. Видим, что вся красота зубов там рассыпалась. Видим, что всякое плетение волос там сгнило. Видим, что всякая красота возраста там сокрушена. Видим, что всякая начальственная власть там прекратилась, всякое самоуправление и высокомерие там кончилось, всякое юношеское презорство[113] утихло, все суетные человеческие усилия и всякий труд там кончились, успокоились, прекратились. Говорим, – и никто не слушает; плачем, – и никто не внимает. По именам призываем лежащих, говоря: «Куда отошли вы, братия наши? Где обитаете? Где ваше местопребывание? Для чего оставили нас так внезапно? Подайте нам голос, побеседуйте с нами, как беседовали некогда, отвечайте нам». «Мы, – говорят отшедшие от нас, пребывающих еще в жизни, – мы, то есть душа каждого из нас, находимся в месте, приличном душе, по достоинству ее. А этот прах, перед вашими глазами лежащий в могиле, этот пепел, который видите, это зловоние, эти согнившие кости, эти нечистые черви – тела тех юношей и отроковиц, которые были некогда для вас вожделенны. Этот пепел – та самая плоть, которую заключали вы в свои объятия и ненасытно лобызали. Эти оскаленные зубы – то самое лицо, которое день и ночь покрывали вы несчетными лобзаниями. Этот гной и отвратительная влага – та самая плоть, в объятиях которой предавались вы греху. Поэтому смотрите, и в точности уверьтесь, остающиеся еще во плоти, в этой суетной жизни, знайте, что, обнимая на ложах своих юных сожительниц, обнимаете вы прах и тину. Знайте, что когда лобзаете члены их, лобзаете вы смрад и гнилость. Вразумитесь, что, когда возгораетесь к ним любовью, предмет вожделения вашего – черви, пепел, смрад. Не предавайтесь заблуждению, неразумные юноши и девы. Не обольщайтесь суетной красотой юности, потому что и мы, лежащие перед вашими глазами, согнившие мертвецы, некогда, во время жизни своей, как и вы теперь, были видны и величавы, умащались благовониями, были любимы, наслаждались и благоденствовали; и вот, как видите, все это стало брением, прахом, пеплом и зловонием. Не обманывайте больше самих себя, но у нас, которые предварили вас, и теперь в могиле, научитесь, и уцеломудритесь, и уверьтесь, что есть суд во аде, есть нескончаемое мучение, есть непроницаемая светом тьма и безотрадная геенна, есть неусыпающий червь, немолчный плач, непрестанный скрежет, неисцельная скорбь, есть нелицеприятный Судия, беспощадные служители, есть горький и вечный плач».

Этому, если не словами, то самым делом учат нас братия наши, предварившие нас там. Как совершающие память о них, жаждали мы научиться чему-нибудь, услышать, или узнать, где они, в каком состоянии души их, горели они, или долу; видят ли они нас теперь, и мы увидим ли их когда-нибудь, облобызаем ли их там, или, вообще, будем ли знать их. Но никто не знает этого, потому что никто не приходил оттуда, и никто не открыл нам тамошнего состояния, где оно, и каково оно. Бог, как бы стеной, заградил от нас это; утаил, сокрыл, под сенью оставил для нас тамошнее, пока сами не отойдем туда и не достигнем тамошнего, когда все восстанем из мертвых, все явимся, исповедуемся, и дадим отчет на оном великом и Страшном, на оном в трепет приводящем и неисповедимом Судилище Судии, когда приидет с неба судить всю вселенную от восток солнца и до запад, когда прозвучат гласы оных страшных труб, когда тварь восколеблется и смятется в страхе и трепете, когда гробы отверзутся, и всякая плоть восстанет обнаженной и открытой, когда всякие уста заградятся, и всякое дыхание принесет исповедание, и перед Судией потечет огненная река, о которой говорит Даниил: Зрях, дондеже престолы поставишася, и Ветхий денми седе… престол Его пламень огнен, колеса Его огнь палящь: река огненна течаше исходящи пред Ним: тысящя тысящ служаху Ему: и тмы тем предстояху Ему: судище седе, и книги отверзошася (Дан. 7, 9-10). Это день и час, о котором говорит и Давид: Вскую боюся, в день лют? Беззаконие пяты моея обыдет мя (Пс. 48, 6). Этот день проклинал Иов, говоря: Да прокленет ю проклинаяй той день, иже имать одолети великаго кита (Иов. 3, 8), то есть диавола. О дне этом и другой пророк вопиет: Се, грядет, глаголет Господь Вседержитель. И кто стерпит день пришествия Его (Мал. 3, 1-2), егда Бог яве приидет, Бог наш, и не премолчит: огнь пред Ним возгорится, и окрест Его буря зелна. Призовет небо свыше, и землю, разсудити люди Своя (Пс. 49, 3-5), и всякую плоть призовет на Страшный оный Суд, где нет ни малого, ни большого, ни раба, ни свободного, где нет ни царя, ни подданного, но все равно подсудны, все узники, все обнажены, всеми оставлены, все трепещут, плачут, смущены, мучаются, озабочены, что сказать каждому, чем оправдаться перед Судией в том, что сделано худого. Где там величавость царей? Где высокомерие мучителей? Где гордыня неразумных? Где изнеженность юности? Где нарядность одежд? Где предстоящие и сопровождающие рабы? Где убранные дщери? Где золото? Где серебро? Где златоуздые кони? Где благовонные мази? Где курения? Где благоухания? Где суетные траты? Где забавы? Где роскошь? Где пиршества днем и ночью? Где пьющие вино и роскошествующие при тимпанах и плясках, но небрегущие о Боге и о нищих? Ничего такого нет там, но горькое: увы! увы! Нам можно уже не обогащаться, но трепетать; там не убранство, но омрачение; там можно не ликовать, но плакать; там не величавость юности, но заточение во аде; там не умилостивление, но великий страх; не утешение в оный страшный и трепетный день, но праведное и строгое воздаяние.

Прекрасная помощь тебе в тот день, если оказывал ты здесь сострадание к нищим. Прекрасные защитники твои пред Христом – нищие, которых ты питал, к которым был милосерд, которых укрывал и спасал. Прекрасные и сильные за тебя ходатаи – Христовы братия, нищие, сироты, вдовы, странники, беспомощные, увечные, слепые, пленники, всеми оставленные, в истязаниях, в пустынях, в темницах, в заточении, в болезнях, в бедах, – тобой спасенные и помилованные. Там будут они тогда великими твоими предстателями, великими заступниками, великими помощниками; покажут Христу, что ты подавал им, чем питал их, как покоил их, в чем служил им. Там будут они, как братия Христовы, прекрасными твоими братиями. Ибо если и один царский брат имеет часто большую силу в ходатайстве перед братом своим – царем, то не гораздо ли сильнее ходатайство, где умоляет множество братии?

А что Христос в страшный оный час Суда братиями наименует нищих, то послушай, что говорит Он праведникам, которые будут стоять тогда одесную Его: Понеже сотвористе единому сих братии Моих менших, Мне сотвористе (Мф. 25, 40). Говоря же это, Он укажет, без сомнения, перстом на предстоящих там и сидящих у ног Его. Кто же настолько достоин, настолько блажен, чтобы наименоваться братом Христовым в тот час, когда все Ангелы и человеки ужасаются и трепещут? Каких сокровищ, какого богатства, каких венцов не выше для тебя это наименование? Кто же они такие, чтобы ублажать нам их? Кто они такие, чтобы восхвалить нам их? Кто они такие, чтобы и мы поревновали им? Кто они, в этот день и час приводящего в трепет и Страшного Суда, смело, с дерзновением, безбоязненно входящие ко Христу, как к Отцу своему и искреннему другу, твердо уверенные и знающие, что примет Он их, как сынов и искренних друзей, потому что искренно послужили Ему и сохранили заповеди Его? Кто этот преблаженный, которого Христос, сидящий на престоле, увидев восходящим к Нему, приимет и встретит с веселым лицом, с осклабляющимся[114] взором и с радостным приветствием, с благосклонной откровенностью появ его, заключит в Свои объятия, облобызает, будет ласкать, как милого сына, после долговременной разлуки возвратившегося с чужой стороны, и скажет ему подобными этим словами: «Приятно пришествие твое, добрый и верный друг, вожделенно твое пришествие, питатель Мой, странноприимец Мой, покровитель Мой. Благодарю за расположение твое и не забуду любви твоей. Помню, сколько доброго сделал ты Мне. Знаю, как ты покоил Меня». Потом, говоря ему это, держа его рукой и поставив посреди, перед всем великим оным собранием, перед Ангелами и Архангелами, перед всяким Началом и Властию, перед праведными и пророками, апостолами и преподобными, и всем указывая на него, Христос возвещает, говоря; «Этот человек, когда видел Меня алчущим, – питал; видел жаждущим, – утолял Мою жажду; видел цепенеющим от холода, – прикрывал; видел странником, – принимал к себе; видел больным, – служил Мне; вводил Меня в дом свой, – омывал Мне ноги, омывал язвы Мои, покоил Меня на ложе своем; отверзал Мне двери дома своего, встречал Меня с радостью, покоил Меня радушно; видел Меня в крайности, – избавлял Меня; находил Меня в темнице, – выкупал Меня. Потому и Я говорю ему: Добре, рабе благий и верный: о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего (Мф. 25, 21), насладись утехами рая Моего, вниди в Царство Господа твоего, вниди в жизнь вечную». И не только это скажет тогда Христос благоугодившим и послужившим Ему, но пригласит их возлечь, и Сам будет служить им.