О богах, шакалах и детях

Глава 24

Алтонгирел является в ночи на казённом унгуце, который тут же отбывает обратно. Я узнаю об этом от Азамата, неохотно вылезшего из тёплой постели, чтобы впустить духовника в дом.

Утром моим глазам предстаёт премилая картина: Алтоша, которому было постелено на диване в гостиной, ночью скатился с дивана и подполз к камину, причём, поскольку у нас дома очень тепло, одеяло он скинул и спит теперь с ним в обнимку, обхватив его руками и ногами, как плюшевого мишку. А спит он, естественно, нагишом, кто бы сомневался.

Алэк у меня на руках очень радуется виду духовничьей попы, показывает на неё пальцем, вяньгает и пытается произнести её название. На звуки из кухни высовывает голову Кир с понимающей ухмылкой.

— Привет, — говорю я, огибая тело в гостиной. — Давно ты любуешься этой инсталляцией?

Кир уже привык, что не понимает половину моих слов, так что даже не переспрашивает, а так, догадывается из контекста. Только мимолётом хмурится.

— Я встал, когда солнце скалу осветило, это где-то час после рассвета. Ну и не стал его трогать, мало ли, может, духовникам так положено.

— А где Азамат-то? — усмехаюсь я.

— Снаряжает унгуц. Собирался после этого вас будить, у меня тут уже и завтрак готов.

— Тогда подержи-ка братца, пойду Алтошу тормошить.

Духовник, понятно, побудке не рад, а когда осознаёт, в каком виде я его застала, принимается шипеть и фыркать, и занимается этим до самого завтрака. Впрочем, Кирова стряпня его несколько утихомиривает, и если бы Азамат с Киром весь завтрак не переглядывались и не обменивались намёками про щёки и персики, Алтоша мог бы и совсем успокоиться.

Алэка мы решаем взять с собой: Арон так и не почтил нас своим присутствием, а мелкий настроен благодушно и не занимает много места, к тому же очень любит летать. Конечно, приют — не лучшее место, куда можно съездить с младенцем, но если его не вынимать из унгуца, то это не так важно.

Утречко выдалось безоблачное, и скоро мы уже парим над разверстыми красными пастями Короула, рассматривая шныряющих мимо птиц и щурясь от сверкающего внизу снега. Даже Алтонгирел временно перестаёт листать книжку и немножко смотрит в окно. Алэк радуется, ползает по сиденью и пытается стянуть у духовника жезл — ещё бы, такая погремушка! Алтоша, впрочем, к детям на удивление терпим и даже не ворчит, хотя жезл убирает.

— Мне-то не жалко, — объясняет он расстроенному Алэку, — но такие вещи никому нельзя трогать, кроме владельца. Даже такому очаровательному зайчику, как ты!

Я тщетно пытаюсь сохранить покерфейс, тем более, что Кир на переднем сиденье давится смехом так, что заплёвывает лобовое стекло. Азамат с ухмылкой достаёт из бардачка целлюлозную салфетку и протягивает ему.

— Вытирай.

А Алтоша продолжает громовое сюсюканье, не обращая ни на что внимания. О своей книжке он вспоминает только когда Алэк начинает просить есть и спать, уже в видимости Сиримирна. Когда я приступаю к кормлению, духовник поворачивается всем телом так, чтобы по возможности сидеть ко мне спиной, сгибается в три погибели и утыкает нос в экран читалки, однако от моего взгляда не укрывается пунцовый цвет его ушей.

Мы снижаемся неподалёку от здания приюта. Азамату приходится тщательно маневрировать, потому что из дома высыпает орава детей, и все они под хриплые крики Гхана, так и норовят залезть под брюхо садящемуся унгуцу. Я понимаю, конечно, что унгуц — это интересно, но и инстинкт самосохранения какой-то должен быть.

Сам Гхан тоже спешно ковыляет к нам на своей деревяшке, вытаращив глаза так, что иная сова позавидует. Азамат с Киром выпрыгивают за борт первыми, потом я, оставив крепко спящего Алэка в дорожной колыбельке, а следом — величественно — Алтонгирел.

— Что?! — в ужасе выкрикивает Гхан вместо приветствия, и я уже безо всякого дара предсказания знаю, что он скажет дальше. — Обратно привезли?!

Азамат хохочет и приобнимает смущённого Кира за плечи.

— Не-ет, ещё чего! Этого я, раз нашедши, не отдам. Нет, мы тут просто проведать вас решили, посмотреть, как вам живётся при новом порядке, гостинцев привезли…

Лицо Гхана меняется нарочито, как в мультике, из удивлённого в напуганное, и в итоге замирает с выражением едва примаскированной паники.

— В смысле, э-э, проверочку нам решили устроить?

— И это тоже, — невозмутимо басит Азамат. — Я же должен следить, на что уходит бюджетное финансирование.

Меж тем, дети, обступившие нас, в отличие от Гхана, услышали про гостинцы и зашептались. Они более-менее всех возрастов, самых маленьких старшие держат на руках. Одеты они странно: поверх лохмотьев навроде тех, что были на Кире, напялены яркие новые куртки и утеплённые штаны, многие не застёгнутые и с болтающимися бирками. Обувь на всех старая, жуткая и залатанная. Кир, сам в своей кислотной куртке, обменивается с несколькими из старших кривыми улыбками. Ему явно неуютно среди бывших однокашников теперь, когда он чей-то, а остальные по-прежнему ничьи.

— Вот, видите, зимнюю одежду закупили, — поспешно отчитывается Гхан. — И провизию кое-какую… Изволите откушать? Вы уж простите, Ахмад-хон, прошлый раз-то я вас не признал…

— Откушать у нас с собой, — прерывает Азамат. — Да что мы тут на улице стоим, пойдёмте в дом побеседуем?

— Э-э, там… дымно… — мнётся Гхан. — Печка топится…

— Отчего ж дымно-то? — удивляется Азамат.

Гхан нервно жуёт губу и молчит, так что Кир объясняет за него.

— Там пол просел, и у печки труба до потолка не достаёт, вот и дымит.

— Так вам надо ремонтников вызывать, — кивает Азамат.

— Да, обязательно, вот, найти бы только честных людей…

Гхан продолжает лепетать о сомнительности нравов худульских строителей, а я замечаю, что Алтонгирел как-то настороженно вертит головой.

— Ты чего? — пихаю я его.

— Тут кто-то есть, — угрюмо шепчет он в ответ.

— Тут около сотни человек, — замечаю я.

Он только отмахивается и продолжает нервно рассматривать окружающий пейзаж, только что ушами не шевелит.

Кир тем временем решает проявить себя как организатора и обращается к старшим:

— Ребят, давайте хоть костерок разведём, там у кострища сесть можно, им же надо где-то поговорить… — Он кивает на Азамата с Гханом.

— Чё, самый главный тут теперь? — цедит невысокий мальчик с разбитой губой.

— Нет, — пожимает плечами Кир, — куда уж мне. А мясо мы можем и с собой увезти, раз тут жарить не на чем.

Его расчёт оправдывается — при слове "мясо" парень сглатывает и решает отложить выяснение отношений на потом.

— Слышь, Чубарый, давай костёр разводить! — кричит он в сторону сараев.

Из ближайшего высовывается рыжий веснушчатый и сильно раскосый парень, видимо, детёныш горца. Видуха та ещё, я понимаю, почему горцы считаются некрасивыми.

— Чой-то, — отзывается Чубарый, — дрова лишние завелись?

— Мясник мясо привёз, — с ухмылкой поясняет парень с разбитой губой. И оборачивается к Киру с победным видом. Кир поджимает губы и явно сдерживается, чтобы не врезать.

— Ты, Мухортик, дыру-то прикрой, я ведь и приласкать могу, — шипит он.

— Ой-ой! — пугается Мухортик и отходит на два шага, оттаскивая за рукава хихикающих товарищей. — Вот щас обещаное-то и сбудется!

— Заткнись, баран! — шёпотом рявкает Кир, оглядываясь на Азамата. Тот в нескольких шагах от нас занят разговором с Гханом и смотрит в другую сторону, ничего не замечая.

Я чувствую себя довольно неловко: в чём суть конфликта — не понятно, и вроде надо бы ребёнка поддержать, но и чтобы его не задразнили потом маменькиным сынком.

— Давайте только без драк, — хмуро требую я наконец. — Лучше наоборот, если кто приболел или ушибся, вставайте в очередь к унгуцу, я целительница, всех полечу.

— Чур я первый, у меня вот губа! — выкрикивает Мухортик (не знаю, правда, это имя или обзывательство), тыча пальцем в болячку.

— К унгуцу, — киваю я.

Мухортик только заносит ногу для спринта, как Кир хватает его за локоть.

— Стой. Первой пойдёт Зеленуха, мы ради неё сюда прилетели. Где она?

— О-о-о-о! — тянут несколько глоток. — Так ты любовницу свою спасать приехал?

Я морщусь, ожидая фонтан эмоций, но Кир реагирует на удивление спокойно: корчит рожу и переспрашивает:

— Так где?

— Не знаю, если до конюшни доползла, то там, а нет, так по дороге в снегу валяется, — пожимает плечами Мухортик.

— Все, кто лечиться, к унгуцу, — мрачно говорю я. — Младшие пойдут первыми.

Мой энтузиазм по поводу спасения несчастных сирот как-то улетучился.

Кир времени не теряет и уже скачет по глубокому снегу за угол, туда, где проходит кратчайший путь от дома к сараям. Я, неловко приподняв полы диля и шубы, хрупаю за ним. Исследовав дорожку, Кир исчезает за скрипучей дверью одного из сараев, и тут же снова высовывается оттуда.

— Здесь!

Я без энтузиазма протаптываю траншею в том направлении.

В сарае чудовищно воняет навозом, аж глаза слезятся. Проморгавшись в темноте, я различаю двух небольших и очень мохнатых лошадёнок и стог сена, у подножия которого светится Кирова кислотная куртка. Попытка дышать в этой газовой камере приводит только к приступу кашля.

— Тащи её в унгуц, — выдавливаю я. — Тут ничего не видно.

И выскакиваю на улицу дышать.

Кир появляется через минуту. Как истинный джентльмен, он отдал свою куртку даме, но на большее его не хватило: даму он несёт через плечо, как мешок с картошкой. Ладно, дольше будет жонглировать, он-то по снегу бегает быстро, это я плетусь.

— Это та девочка? — спрашивает Азамат, когда я прохожу мимо. Они с Гханом движутся в ту сторону, где непоцарапанные дети разводят костёр.

— Она самая, пойду печальных осматривать.

— У нас печальных нету! — встревает Гхан. — У нас все здоровые! Если кто прикидывается, гоните в шею!

— Не волнуйтесь, я, как говорится, не первый раз зам… э-э, то есть, не первый раз на таком выезде, с симулянтами обращаться умею.

Азамат поднимает на меня бровь и уводит Гхана, пока не разогнал мне весь контингент. К тому времени, как я добираюсь до унгуца, Кир уже расположил свою подружку на переднем сиденье, прибавил нагрев печки и закрыл спящего Алэка фильтрующим пологом, чтобы к нему никакая зараза не попала.

— Вот, знакомьтесь, — робко говорит Кир, когда я влезаю в унгуц. — Это Зеленуха. То есть, я хотел сказать, Айша.

Айша на совесть грязная и заметно попахивает. Даже Кир, когда мы его забирали, был чище. Она полулежит на сиденье, как кукла, в которой растянулись резинки, — вот-вот развалится.

— Здравствуйте, — говорит она хилым хриплым голоском. — Извините…

— Здравствуй, — говорю, берясь за сканер. — У тебя что-нибудь болит?

— Голова.

— Сильно?

— Сейчас не очень.

Я хмурюсь.

— Сейчас? А давно болит?

— Всегда.

Моргаю.

— Что, вообще всегда? Всю жизнь?

— В снах проходит… — мечтательно поясняет Айша.

Рассматриваю её голову во всех ракурсах под сканером. Нормальная голова — ни опухолей, ни воспалений, нормальное внутричерепное давление, никаких аутоиммунных симптомов, ну вообще всё в норме.

— Кружится? Мутит?

— Сейчас не мутит, — почти довольно отвечает девочка. — И никогда не кружится.