Пропавшие наши сердца

И оттого что он голоден, устал и хочет пить, оттого что он прошагал несколько миль на пустой желудок, оттого что голова легкая-легкая, вот-вот сорвется с плеч и взмоет ввысь, как воздушный шарик, и все будто понарошку, и этот дом, и город, и Герцогиня, с которой он пришел повидаться, – оттого Чиж и отвечает, как положено в сказке: Чиж Гарднер. Сын Маргарет.

Будьте любезны, подождите здесь.

Чиж топчется возле одного из стульев у камина – обитый песочным бархатом, он смахивает на трон. Чиж проводит пальцами вдоль бороздок на подлокотниках, и всплывают в памяти слова, которым учил его папа: инкрустация, алебастр, филигрань. Он откашливается. На каминной полке небольшие золотые часы с женской фигуркой, застывшей в поклоне. Почти пять. Скоро придет папа и не застанет его дома.

А вот и капитан. Прошу вас, следуйте за мной.

И он устремляется в арку, а оттуда – дальше по коридору, и Чиж идет следом, опасливо, заглядывая во все углы, не притаились ли там чудовища. Но кругом только роскошь, как во дворце. Шелковая ширма с вышитыми кипарисами, журавлями и пагодой вдалеке. Диван, обитый желтым шелком, с подушками, похожими на конфеты; просторная овальная столовая с паркетом, от одного взгляда на который кружится голова. Все здесь словно тронуто позолотой: ручки урн и ваз на каминных полках, витые шнуры портьер, столы и стулья на львиных ножках. И вот они у подножия широкой винтовой лестницы, застеленной пушистым бежевым ковром, уходящей вверх и вверх. Чиж отродясь не видал такой лестницы. На цепи, обвитой бархатом, висит изящная люстра. Чиж считает: первый этаж, второй, третий, четвертый, а наверху, высоко-высоко, – круглое слуховое окно, хрустальный кусочек неба.

Прошу сюда, направляет капитан. И тут Чиж видит: прямо возле лестницы – маленький лифт, обшитый деревом, с паркетным полом. Надо же, частный дом с лифтом! – изумляется он про себя. По знаку капитана Чиж заходит в кабину, похожую на отполированную ореховую скорлупу.

Она вас ждет наверху, говорит капитан. И закрывает медную решетку, и Чиж оказывается в кабине, как в клетке.

Лифт, вздрогнув, устремляется вверх, а у Чижа голова идет кругом от мыслей. Дребезжат медные прутья решетки, будто кто-то ломится в лифт или пытается выбраться. Неизвестно, чего ожидать. Какая она, Герцогиня, добрая или бессердечная? Чиж вспоминает жестоких королев из сказок – зло под маской обаяния. Доверься, говорит он себе, в сказках нужно доверять тем, кто повстречается на пути. Здесь даже лифт и тот украшен, как во дворце. Этюды в тонких золотых рамках – старинные здания, крылатые девы. Маленький белый телефон. На стене напротив решетки кривое зеркало, и в нем его искаженное лицо – не поймешь, то ли великан на него смотрит, то ли карлик.

Наконец лифт останавливается. Гостиная величиной с квартиру, где живут Чиж с папой. Еще один столик, еще одна ваза с цветами. В полированной столешнице его размытое отражение. Под ногами шитый золотом ковер. Сразу видно, жилище аристократов.

И вот открываются стеклянные двери в другом конце комнаты и вплывает она, Герцогиня. Совсем молодая, он даже не ожидал. Высокая статная блондинка с короткой стрижкой, в жемчугах. Вместо вечернего платья – синий брючный костюм свободного кроя, но, так или иначе, ясно, что перед ним влиятельная особа. С минуту Чиж, онемев от изумления, смотрит на нее снизу вверх. Женщина не спешит нарушить молчание, лишь глядит на него чуть вопросительно.

Вы и есть Герцогиня? – спрашивает наконец Чиж, но ответ уже знает.

А ты кто такой? – говорит она. И приподнимает бровь. Видно, не доверяет ему.

Чиж, отвечает он дрожащим голосом. Сын Маргарет.

На секунду он пугается – вдруг она спросит: а кто это? Но нет, она спрашивает, довольно холодно: зачем пожаловал?

Мама, отвечает Чиж – ответ очевиден до нелепости. Я ищу маму.

С чего ты решил, что она здесь? – спрашивает Герцогиня, слегка повысив тон, будто от любопытства.

Потому что… начинает Чиж и осекается. Нащупывает внутри себя верные слова. Потому что хочу знать, отчего она меня бросила. Потому что она мне нужна. Потому что хочу тоже быть ей нужным.

Она мне письмо прислала, объясняет Чиж.

Герцогиня поджимает губы – не поймешь, смущена она, довольна или раздосадована. Сейчас она словно учительница – взвешивает в уме его ответ, решает, похвалы он заслуживает или наказания.

Ясно. Значит, мама… вызвала тебя сюда?

Чиж колеблется. Может, соврать? Вдруг она его испытывает? Внезапно ему становится трудно дышать.

Я не совсем понял, признается он. Но адрес она мне оставила. Давно уже. Я думал… думал, вдруг вы знаете, где она.

Из кармана он выуживает листок с адресом – точнее, то, что от него осталось. Замусоленный, синяя краска с джинсов полиняла на краешки. Но вот он, тот самый адрес, где они сейчас находятся, написан маминой рукой.

Ясно, повторяет Герцогиня. И ты сюда добирался один? А отец твой где?

Откуда ей известно про папу? Чиж вздрагивает при этой мысли.

Папа не знает, что я здесь, отвечает Чиж, и едва слова срываются с губ, как он сознает с новой силой, насколько страшна эта правда. Папа не знает, где он, папа ему не поможет, не спасет.

Герцогиня наклоняется к нему близко-близко, впивается взглядом, острым, словно игла. Вблизи он видит, что у нее ни одного седого волоса, первые морщинки едва наметились. Она, наверное, мамина ровесница.

Так кто-нибудь знает, что ты здесь? – спрашивает она требовательно. В голосе звенят грозные, стальные нотки.

В горле у Чижа застревает ком. Никто, отвечает он. Я ему не сказал и никому не говорил, приехал один.

«Мне можно доверять», вот что он хочет сказать. От ужаса его бросает в жар: проделать такой путь лишь ради того, чтобы тебя вышвырнули? Или эта строгая Герцогиня решит его заточить в своем золотом чертоге на веки вечные?

Интересно, отвечает Герцогиня. И отворачивается, а Чижу кажется, будто погасили яркий светильник. Жди здесь, говорит она и, ни слова не прибавив, исчезает, оставив Чижа одного.

Чиж кружит по комнате, не в силах усидеть на месте. Сквозь бледно-золотой тюль на окнах просвечивают огни машин внизу. В углу стоит рояль. На журнальном столике фотография в серебряной рамке: мужчина и девушка – Герцогиня, совсем юная, почти девочка, с длинными волосами, а мужчина намного старше, в отцы ей годится. Старый Герцог, решает Чиж, хоть человек на фото одет не по-герцогски, в рубашку поло и штаны защитного цвета, и стоят они на палубе яхты, а за спиной у них голубое небо встречается с морем, еще голубее. Лицо у мужчины суровое, почти гневное. Интересно, где сейчас старый Герцог? И откуда Герцогиня знает маму? И чем занималась мама все эти годы, вдали от него? Узнает ли его при встрече? Скучает ли она, вспоминает ли о нем хоть изредка? Жалеет ли о том, что сделала?

Уже темнеет, небо за окном серо-стальное. Как ни странно, голод куда-то отступил. Чиж представляет, как папа возвращается домой, в тесную квартирку в блочном здании, а там пусто и темно. Ищет его, зовет. Ничего, папа, думает Чиж, скоро вернусь. Он чувствует странный прилив сил, словно электрический ток струится по жилам. Он почти у цели. Он так долго ждал.

Из глубины дома доносится бой часов – звучный, бархатистый. Пять. И, точно по сигналу, возвращается Герцогиня.

Если ты и вправду тот, за кого себя выдаешь, начинает она, докажи. Какого цвета твой велосипед?

Что?

Так и знай, добавляет она, если ты не тот, за кого себя выдаешь, – позвоню в полицию и глазом не моргну.

Я… Чиж озадаченно молчит. Папа запретил ему ездить на велосипеде с тех пор, как он упал и соседка вызвала полицию.

Нет у меня велосипеда, со вздохом признается Чиж. Лицо Герцогини по-прежнему спокойно, холодно, непроницаемо.

С каким молоком ты ешь хлопья на завтрак?

И снова Чиж теряется, молчит. Он в нерешительности, но единственный выход – сказать правду, как бы странно она ни звучала.

Я их ем сухими.

И опять Герцогиня молчит. За каким столиком ты обедаешь в школьном буфете? – спрашивает она, и Чиж видит себя будто с высоты, одинокой фигуркой на крыльце, с коричневым бумажным пакетом в руках.

Я не обедаю в школьном буфете, отвечает Чиж. Я обедаю на улице, один.

Герцогиня молчит, но улыбается, и это знак: испытание он выдержал.

Значит, хочешь повидать маму, говорит она.

Это не вопрос.

Ну хорошо, пойдем со мной.

В коридоре она касается кнопки на стене, и стена раздвигается. Волшебство? Нет, хитро замаскированный лифт. Тот же самый, что вез его наверх. Герцогиня жмет на кнопку с буквой П, «Подвал», и та вспыхивает алым. Когда двери открываются снова, они в полутемной пещере – подземный гараж, а в нем поджидает блестящий черный седан с включенным мотором. Подле машины стоит навытяжку усач в костюме. Лакей, думает Чиж, забираясь на заднее сиденье.

И они трогаются.

Выскользнув по наклонному выезду из гаража, машина вливается в поток – плавно, непринужденно, величаво. Чиж, сидя в салоне, ничего не слышит. Ни разноголосицы толпы, что ползет вдоль улицы гигантской змеей, то густея, то редея в ритме светофоров. Ни рычанья машин, что окружают их волчьей стаей со всех сторон. Ни гудков, этих воплей бессильной ярости, которые должны бы оглушать, резать слух. Звуков просто-напросто нет, и мир проносится за тонированными стеклами кадрами немого кино, все краски приглушены. Они будто не едут, а плывут по воздуху.

Пристегнись, пожалуйста, говорит с соседнего кресла Герцогиня. Еще не хватало, проделав такой путь, разбиться в лепешку.

Чиж открывает рот, но Герцогиня взглядом заставляет его молчать.

Я здесь не затем, чтобы на вопросы отвечать. Это не мое дело, а твоей мамы.

И в молчании они мчатся вдоль изгибов реки, ныряют в длинный туннель и выезжают навстречу сумеркам и бледной луне. Время движется рывками, вместе с потоком машин – то Чиж начинает дремать, а когда просыпается, они все там же; то он не успевает и глазом моргнуть, а они перенеслись на огромное расстояние, в совершенно новое место, и вот опять пробка, и они ползут, и наконец – он не знает, сколько прошло времени, но уже совсем стемнело, улицы с рядами особняков тихие и почти пустые, – наконец автомобиль останавливается у обочины.

Слушай внимательно, говорит Герцогиня с нажимом, как будто обращается к нему в последний раз и настоящее испытание только предстоит. Делай все как я скажу, велит она. Иначе за последствия не ручаюсь.

Чиж, ошалелый, сам не свой от предвкушения и усталости, ничего странного в этом не видит. На самом деле он ждал чего-то подобного: в сказках всегда нужно следовать непостижимым правилам. Золотой меч не бери, а бери старый, ржавый. Даже если будешь умирать от жажды, вина не пей. Пусть тебя щиплют и бьют, пусть хоть голову рубят, а ты молчи. Когда машина уносится прочь и Чиж остается на тротуаре один, он делает все в точности как велела Герцогиня. Проходит два квартала вдоль соседней улицы, еще три квартала вперед, переходит через дорогу, и вот он на том самом месте, о котором говорила Герцогиня, перед ним большой темно-коричневый особняк с красной дверью и затемненными окнами. На вид он заброшенный, но не верь глазам. Как велено, Чиж проходит мимо широкого парадного крыльца и сворачивает за угол дома. Заходи в калитку, но смотри на глаза никому не попадайся. Пока он нащупывает задвижку, мимо проносятся две машины; калитка занозистая, царапает ему пальцы, и вот она, задвижка, – гладкая, увесистая, холодит руку. Чиж оглядывается на освещенные окна соседних домов и, убедившись, что никто за ним не следит, отодвигает задвижку, и калитка распахивается.