Летний свет, а затем наступает ночь

четыре

Не будь зима такой долгой, а небо темным, здесь бы, на краю земли, едва ли кто-то жил. Зимними вечерами и по ночам Астроном бродит вокруг деревни, не отрывая глаз от неба, иногда вооружившись хорошим ручным телескопом, а если его нет на улице, значит, он сидит у себя на отшибе под большим телескопом, корпит над книгами, некоторые из них на этом древнем языке — латыни, смотрит на монитор и много думает. Волосы его седеют, он очень одарен и понимает в жизни многое из того, о чем мы не имеем ни малейшего представления. Некоторые из нас приставали к нему с вопросом, видел ли он Бога. Но Астроном отмалчивается, вероятно, ему вполне достаточно неба и латыни, звезды ведь человека никогда не покидают, чего нельзя сказать о Боге. Звезды вездесущи, хотя нам, поглощенным повседневной рутиной, нелегко одновременно говорить о близости и звездах. Рейкьявик очень далеко от нас, Сидней — на огромном расстоянии, но это совсем близко по сравнению с Марсом, до которого двести тридцать миллионов километров, просто недостижимое расстояние для старенькой «мазды» Астронома, на долгих спусках развивающей скорость до ста десяти километров в час. Однако все противоречиво и относительно, большинство слов так сложны, что кружится голова. Например, человек, с которым вместе живешь, иногда оказывается для тебя дальше планеты Марс, и ни космический корабль, ни телескоп не могут преодолеть эту пропасть. Но небом единым никто не живет. С тех пор как закрыли вязальню, прошли годы, и уже лет девять назад Астроном лишился директорского оклада — чем же он зарабатывает на жизнь? Жить нынче дорого, даже если тебя не интересуют насосы высокого давления, широкоформатные телевизоры, новейшее кухонное оборудование. Мы об этом время от времени думаем, но спросить у Астронома прямо не решаемся. Он бродит по земле, высокий, худой, с копной седых волос и бездонными серыми глазами; есть в этом человеке что-то блаженное, в его присутствии невольно приглушают голос, стараются отогнать мысли. Мы задаем ему вопросы о звездах, небе, Копернике, реже о чем-то еще и никогда о деньгах. Даже старуха Лаура не мучает его своими историями, вот бы нам всем так везло. Издалека она похожа на маленькую полужирную букву г, страшно медлительная, но подозрительно активно осаждает нас в кооперативном обществе, банке, медпункте и без предисловий начинает рассказывать о своей жизни, зачастую с середины предложения. А прожила она уже немало: если бы можно было вытянуть годы как ленту рулетки, с легкостью хватило бы до Юпитера, хотя еще все-таки не в оба конца. Но почему же мы, малосведущие и мало на что способные, должны косо смотреть на человека, который носит в голове систему небесных координат и ежегодно получает десятки писем из разных стран, все на латыни.