Летний свет, а затем наступает ночь

два

Нам всем приходится ходить к врачу, в аптеку, если не самим, то водить детей на осмотр; их взвешивают, измеряют; нас с рождения начинают классифицировать, расставлять по местам, превращать в точки на диаграмме, мы стандартизированы исходя из среднего, вакцинированы почти от всего, кроме печали, разочарования, смерти. У Бенедикта нет детей, о чем он жалеет — тот, у кого есть ребенок, может посмотреть на небо и сказать: это Венера, это Юпитер, — и поскольку болеет редко, то редко ходит и в медпункт, где как раз проводит много времени Турид. Но он танцевал с ней на новогоднем балу, она шептала ему на левое ухо, а потом появилась у него во дворе в таком густом тумане, что мир потерял сам себя. Она пришла и ушла, и еще никогда такая высокая женщина не уходила с его двора. Никогда! — сказал Бенедикт псу весной, когда свет уже начал стирать грань между днем и ночью, звезды медленно гасли и исчезали, тысячи перелетных птиц слетались из-за горизонта, Йонас все время проводил на пустоши с альбомом или на берегу с биноклем, кочки постепенно зеленели. И Бенедикт позвонил своей бывшей жене. Четыре часа ночи, безветрие; мир, похоже, расширился. Бенедикт вышел, постоял под светлым небом, прислонившись к тишине, посмотрел, как рождаются ягнята, выпил одно пиво, но вдруг неожиданно опьянел, отправился в гостиную, послушал музыку, одно и то же минимум пять раз и очень громко, затем снова вышел в тишину; а не позвонить ли мне Лое, спросил он у пса — тот, похоже, не имел своего мнения по этому вопросу; ну тогда я позвоню, сказал Бенедикт полчаса спустя. Его удивил собственный голос в телефоне, мысли были прозрачными, слова же либо распадались, либо выходили нечеткими, и голос ватный. Вместо жены ответил мужчина — наверное, начала с кем-то жить, о чем Бенедикт предпочел бы забыть, но этот бедолага, а затем и Лоа, но особенно он, словом, они оба стали распекать его, типа, на дворе глубокая ночь и он их разбудил, тогда Бенедикт посмотрел на пса и потряс головой: ему было странно, что кому-то пришло в голову спать, когда с небес льется свет и кочки зеленеют в тишине. Об этом он, однако, сначала даже не упомянул, только сказал, что окот у овец проходит успешно; ну так это хорошо, Бенедикт, ответила Лоа. Здесь невероятно красиво, не удержался он, стоя у кухонного окна, потому что шнур у телефона длинный, дверь настежь, чтобы ночь беспрепятственно проникала внутрь; у меня открыто настежь, сказал он, но я бы предпочел снять крышу, кому придет в голову жить под крышей, когда ночь… такая, — он убеждающе взмахнул правой рукой и был настолько доволен этим жестом, что повторил его. Но Лоа, к сожалению, этого не видела, ее не было рядом, только голос: вот как может заморочить ночь, и от такого красивого взмаха рукой было мало пользы, даже никакой, и Лоа спросила: ты пьян, затем ответила сама себе: да, пьян. Только два-три пива, спокойно уточнил он, стараясь не смотреть на пивные банки, которые выстроил в два ряда друг на друге рядом с мойкой, — шесть поллитровых банок, — и не думать о стопке водки, выпитой, чтобы укрепиться в мысли позвонить. Бенедикт, сказала Лоа, вернее, ее голос, ведь когда разговариваешь по телефону, не хватает глаз, запаха собеседника, массы его тела, согласно закону Ньютона. Он смотрел перед собой: ночь еще не совсем светлая, пес заснул, небесный занавес раздвинулся, оставив землю в бездне, где она медленно вращается, одна в космическом пространстве, и опереться ей не на кого. На линии больше никого, только Бенедикт, он все еще держит трубку в руке, забылся; попрощалась ли она, говорили они о чем-нибудь еще? Да, о чем-то говорили, но не помнил о чем именно, она сказала: спокойной ночи, и он сказал: да, но спать не лег — в такие мгновения постель неподходящая компания, он вышел во двор, сел под стеной дома, его кожи коснулась прохлада ночи, земля была пятнистой, то зеленой, то коричневой, он внимательно разглядывал бутылку водки, а потом проснулся около полудня, там же, под стеной, тело онемело, он весь промерз, кроме спины, к которой прижалась собака, очнулся от сна: кто-то целовал его лицо, покрывал нежными поцелуями, и он совсем не хотел просыпаться, только приоткрыть глаза, чтобы увидеть лицо, узнать, чьи это губы, но проснулся лежа на земле рядом со стеной и собакой, и дождь моросил ему на лицо.