Летний свет, а затем наступает ночь

Текла и человек, который не мог подсчитать рыб

Нам давно ясно, что дни вязальни уже позади, и, вероятно, никогда не было иного основания для ее деятельности, чем пари двух шутников-политиков: вот вам еще одна причина голосовать за Прогрессивную партию, да у нас и фантазии нет поступать иначе. Однако вопреки законам экономики бизнес у Астронома всегда шел хорошо, но потом появилась чертова латынь, за ней звезды, небо между ними, множество писем со всего мира и так далее. И вязальня больше не имеет значения, и не важно, писать слово с большой или маленькой буквы; как известно, все заканчивается: жизнь человека, жизнь народа, станки уехали в другую деревню, и солнце теперь проникает в пустой зал вязальни; проходя мимо, мы непроизвольно отворачиваемся: мало что представляет такое же печальное зрелище, как дом, в котором когда-то бурлила жизнь, но теперь он пуст, это наводит уныние, никто там не посещает туалет, никто не открывает окна. Десять рук были за то, чтобы перенести преферанс из общественного дома в вязаль-ню; Кьяртан предлагал поставить в зале на первом этаже теннисные и бильярдные столы — так он хотел привнести немного оживления в долгие зимы; Давид указал на отсутствие общественной библиотеки: никуда не годится использовать в качестве публичной школьную; Валли настаивал, чтобы дом стал фитнес-центром; Хельга была согласна с Кьяртаном, но добавила компьютеры, игровые автоматы, журналы; в идеях не было недостатка, но пока одни (большинство) довольствовались идеями, другие сделали шаг вперед: вдруг появилась Элисабет, принесла ведро краски, молоток, гвоздодер, лестницу. Было это в начале мая, месяца через четыре после того, как Маттиас вышел из автобуса: на его письменном столе жужжал компьютер, Кьяртан с Давидом занимались своими делами, и все на складе пришло в равновесие, однако никто не хотел задерживаться там после наступления темноты; но теперь Элисабет с молотком, гвоздодером, ведром краски, лестницей, удары раздаются целыми днями и вечерами, мешая окрестным жителям смотреть телевизор. Элисабет сама не красила, попросила Йонаса; как ты хочешь, чтобы я покрасил стены, спросил он так тихо, словно дышал, а не говорил, на твое полное усмотрение, ответила она, Йонас вынул руки из карманов, улыбнулся в пол и принялся за работу. На выполнение задания ушло лето, он являлся к шести утра, щеки еще пухлые после сна. Торгрим забирал его незадолго до девяти и снова привозил назад около пяти, Йонас красил до позднего вечера; просто удивительно, что можно превратить стену в нечто живое, но мы нередко проводили время за подсчетом птиц, которые тысячами летают на внешних стенах: спускаться к дому теперь одно удовольствие, особенно зимой, когда небо не балует нас птицами, время не движется из-за темноты и из кранов почти не течет вода. А птицы на бывшей вязальне настолько живые, что соседский кот, рыжий бес, лишивший нас немалого количества птиц, первые недели снова и снова кидался на стену и так повредил голову, что больше не вернулся к охоте — вот и говорите после этого, что искусство не влияет на жизнь. Но Элисабет сама орудовала гвоздодером, тянулась за пилой, откладывала в сторону дрель; некоторые не выдерживали наблюдать, как женщина в одиночку управляется с такими инструментами, приходили и спрашивали, не нужно ли ей помочь. На что Элисабет отвечала: да, можно раздеться, мне лучше всего работается в присутствии обнаженных мужчин, особенно с эрекцией; либо говорила: непременно, мне как раз нужны малосильные, будешь держать стремянку; или же: спасибо, приготовь кофе и сходи за газетой. Некоторые женщины судачили: подумаешь, одно высокомерие и промежность, и что эти мужики предлагают ей помощь, большинство ведь женаты, их дома ждут дела, нужно доделать край крыши, покрасить ее, заменить оконный косяк, им бы о своем заботиться, а не бегать в этот дом с вожделением, не пялиться на ее грудь. Тем не менее Элисабет помогал Йонас, Симми копался в электричестве и иногда в разговоре упоминал о бывшей жене Астронома, каменщик Асбьёрн, тот самый Аси, пришел с мастерком: ему не свойственно отчаяние, он из тех, кому сложно увидеть в жизни негатив, улыбка почти не сходит с его лица, из-под фуражки, тяжелой, как водолазный шлем, из-за высохших цементных пятен. Быстро же ты навела здесь порядок, сказал он, ставя в угол мешок цемента, но еще многое предстоит, ответила Элисабет, скажи мне, что здесь будет, и я стану самым популярным в деревне, ты и так самый популярный, но все равно скажу: я собираюсь открыть ресторан, — вот так мы об этом узнали.

Едва ли можно было придумать идею хуже: десятеро поднялись в радостном ожидании, предрекая верное банкротство, а мы, жаждущие больше жизни и движения, тяжело и безнадежно вздыхали: плиты ведь в каждом доме, некоторые даже ультрасовременные, у людей кулинарные книги и тетрадки с рецептами, их вырезают из газет, переписывают из журналов, нет никакой потребности в кафе или ресторанах, в закусочной на заправке всегда можно съесть хот-дог, сэндвич, гамбургер и картошку фри, и как только банк дал Элисабет кредит на такой необдуманный поступок, о чем думал Бьёргвин, почему согласилась Сибба, ведь Элисабет, черт возьми, потерпит неудачу, банкротство, разочарование, впадет в депрессию, возможно даже уедет из деревни, со своей грудью и походкой, десять радостных рук — одному смешно, а другому к сердцу дошло.

Само собой.

В пятницу четвертого сентября 1998 года Элисабет открыла свой ресторан. За несколько дней до этого она приставила к дому лестницу, взобралась на нее с мощной дрелью и начала демонтировать поблекшую от непогоды вывеску: ВЯЗАЛЬНЯ. Грустный момент, даже Аси вдруг почувствовал, что фуражка тяжела. Элисабет повесила в киоске объявление, мол, в такой-то день в такое-то время она демонтирует буквы, а Йонас напишет название ресторана на стене дома, того самого дома, история которого много лет назад началась с бутылки водки двух депутатов. По объявлению перед вязальней собралась небольшая группа, и кто-то спрашивает, а это действительно необходимо, Элисабет, что, переспрашивает она, снимать вывеску, уточняет спрашивающий, это так грустно, для чего нужно новое название, зачем все менять? Потому что Земля вертится, отвечает она и снова берется за дрель, но тут по склону на велосипеде спускается Гауи, на большой скорости, он крепко держит руль, ибо асфальт неровный, а человеческая жизнь хрупкая.