Столичный доктор

Глава 5

Купец оказался радушным и гостеприимным. На радостях натопил мне баньку во дворе дома, приказал накрыть поляну. Сам лично пропарил и помог с перемещениями — спина после «поворота на ножку» просто отваливалась. Пока я мылся — Кузьма успел наклюкаться наливки, что ему поднесла счастливая мать Калашникова. Причем до состояния «пою песни». Решил, что буду наказывать слугу за пьянство рублем. Как выяснилось, Баталов платил небольшие деньги Кузьме. Давал в конце месяца трешку или пятерку. Чем радовал последнего неимоверно.

Зря я думал, что попарившись и скромно отметив рождение ребенка рюмкой водки и грибочками, я буду свободен. Свобода вообще очень относительное понятие. Вот например, одежда. Если у вас ее заберут в стирку — вы лишитесь свободы? Голым же не пойдешь по улицам, так? Или вот такое понятия, как свобода для. Калашников ничтоже сумняшеся позвал к себе всех окрестных соседей — наследник родился! До этого одни девки выпрыгивали из жены, а тут пацан. И какой важный… Заставил всех поволноваться, вон даже дохтура вызывали, важного человека. Приват-доцента!

Это слово купец за время застолья произнес раз двадцать на разный лад. И откуда только узнал? А наш доцент то, доцент се… И ведь не было его на родах. Более того, зашел к жене на минутку, погладил по плечу — и за стол. Тут же товарищи пришли! В буквальном смысле — члены одного товарищества, которое торговало сукном. То есть товаром. Свобода «для» состояла в том, что надо «уважить» товарищество, выпить со всеми, рассказать, какой я молодец, за что будет заплачено целых двадцать рублев! Это, конечно, Калашников по-пьяни нагусарил. Дескать, смотрите, мне по плечу, я крут.

Я бы постеснялся взять такую сумму за роды. Да, они были сложными, ребенок заставил меня поволноваться. Но брать за одни роды месячный оклад рабочего? Спас Кузьма. Хоть и пьяный, он протиснулся между галдящими купцами, сгреб купюры.

— Сохраню для барина! — слуга засунул деньги за пазуху, махнул поднесенную рюмку.

Я так пить, как пили за столом (четвертями) — физически не мог. Не то телосложение и здоровье — поэтому отправился проведать Матрену. Та уже порозовела, смогла сама сесть в кровати. Ребенок присосался к груди словно пиявка — аж причмокивал. Вокруг вились взявшие вынужденный перерыв повитухи, наверное, отрабатывали гонорар.

— Намаялся баламошка — засмеялась мать — Ужо какой голодный

— Корми, корми — я взял женщину за запястье, померял пульс — Сейчас идет самое важное молоко — молозиво. Самый ценный иммунитет в ребенка заходит.

Матрена на меня посмотрела удивленно, но ничего не сказала. Говорит доктор непонятные слова, и ладно, главное, что всё позади уже.

Я поправил махровый халат, который мне выдали вместо испорченной рубашки.

— Пульс хороший, дай-ка ребенка посмотрю.

В универе мы проходили шкалу Апгар — насколько жизнеспособен младенец по сумме ряда показателей. Дыхание, давление, рефлексы, цвет кожи и прочее. Когда родился, то было баллов семь, наверное. Но я же протер чистой тряпицей рот от слизи, и сейчас уже прямо молодец, уверенные баллов девять! По уму надо сразу завести на него карту и вписать показатели — отдельного педиатра на Арбате нет. Так что это мой пациент и дальше. Но как измерить вес? Или давление? Какие там антибиотики? Стрептоцид? Простая манжета!! Дайте мне ее, и я переверну мир. Где Рива-Роччи на пару с Коротковым? Быстрее уже делайте сфигмоманометр, невозможно работать ведь!

— Как решили назвать ребеночка? — поинтересовался я, разглядывая орущего пацана — бяда, от сиськи отняли

— Макар — улыбнулась Матрена — По святкам так положено. Пьют там мои?

— Как не в себя — покивал я — Где мне можно прилечь на ночь? Умаялся, да и темно уже…

— Велю постелить

И тут на моих глазах, женщина, которая мучилась более полутора суток, в которую я вставлял руку чуть не по локоть и шуровал туда-сюда — подхватывает ребенка, встает с кровати. Матрена оказывается сильно пониже меня, широкая в кости, полненькая. Нет, есть все-таки дамы в русских селеньях, коня на скаку в горящую избу введут и выведут.