Русская война 1854. Книга вторая

Глава 7

Стою, веду светские беседы под грохот артиллерии и свист пуль. Раньше думал, такое бывает разве что в фильмах, но нет… Иногда бой словно замирает, и только и остается, что болтать ни о чем, чтобы не сойти с ума от ожидания.

— Значит, говорите, с десятого вам очень помогают? — задумчиво уточнил Истомин.

— Да, поставили несколько пушек на закруглении бастиона и вовсю пользуются своим положением. Там же и калибры морские, бьют далеко, так еще и с возвышенности. Французы просто воют и стараются давить севернее, в районе четвертого бастиона. Но там уже «Карпы» и ракетчики готовы их наказать, если зарвутся.

— Видел ваших ребят, — усмехнулся Истомин. — Сначала, скажу честно, сомневался. Встречал я ракеты на кораблях — не впечатлили, а молодое поколение, гонясь за новинками, иногда забывает, для чего они прежде всего нужны. Но ваши ракетчики — молодцы. Всю мелочь, что англичане рискнули подтянуть поближе, причесали, шары выбили. До тяжелых пушек, конечно, не добрались, но те и стоят слишком далеко. И знаете что, Григорий Дмитриевич… — глаза Истомина блеснули. — Что-то мне подсказывает, что они так берегутся именно из-за нашего нового оружия. Шары, ракеты — сами по себе они, наверно, не смогли бы изменить ход боя, но как дополнение к артиллерии и крепким штыкам словно в несколько раз увеличивают наши силы.

— Мне тоже кажется, что нет и не может быть чудо-оружия, которое разом решит любую проблему, — закивал я. — А главная мощь армии, да и флота тоже, в том, чтобы знать силу и слабость всего, что у тебя есть, и правильно их комбинировать.

— Хорошие слова, — кивнул Истомин, параллельно делая какие-то расчеты у себя в блокноте.

Невольно вспомнились ролики и статьи из будущего, когда разные историки с высоты прошедшего времени снисходительно обсуждали «недалекость» наших офицеров и генералов. Мол, если и продержался так долго Севастополь, то только благодаря храбрости простого солдата и ошибкам союзников. Ссылались на устроенную однажды Сперанским проверку, после которой он доложил царю, что лишь тринадцать процентов армейских имеют соответствующее образование.

Вот только как могло быть по-другому, по крайней мере после 1812 года, когда война помогла получить офицерские чины множеству простых солдат? Наоборот, стоило бы отметить социальные лифты. В любом случае та проверка была почти сорок лет назад. Сейчас же… С 1832 года открыта Императорская военная академия Генерального штаба, куда может поступить почти любой офицер. Поступить и выпуститься, если по первому разряду, то уже следующим чином, дав новый виток своей карьере. И эта новая волна военных, которые умели смотреть на поле боя с научной точки зрения, понемногу меняли подход в армии в целом.

Так, какие-то решения теперь могли приниматься не потому, что был отдан соответствующий приказ, а потому что это было разумно. Те же заслоны перед пушками. В начале боя их оттащили в сторону, чтобы не мешались. Вроде бы мелочь: поставить сбитый или плетеный щит на время перезарядки, потом отодвинуть — вот только сэкономленные секунды складывались в минуты, а минуты превращались в дополнительные выстрелы, которые, возможно, и сдержали первый натиск врага… А потом, увидев, что напор спадает, заслоны вернули обратно. Пусть пушки стреляют чуть реже, зато случайных жертв будет меньше.

Или сам подход к стрельбе. Англичане и французы сразу открывали огонь всей батареей, стараясь сразу подавить массой любое сопротивление противника. Наши же артиллеристы работали по схеме, которую приняли еще на флоте. Сначала пристрелка отдельными орудиями и только потом общий залп. Истомин как раз получил данные с «Карпа» о новой батарее и перенес огонь в новый квадрат.

В этот момент к нам и подъехали Корнилов с Тотлебеном и остальные сопровождающие их офицеры.

— Вижу, вы тоже держитесь. Молодцы! Орлы! — последние слова Корнилов сказал погромче, чтобы их смогли услышать и солдаты. Те действительно услышали и приободрились. Довольный адмирал внушал веру в успех, да и просто любили в Севастополе Владимира Алексеевича.

— А вы, Григорий Дмитриевич, что тут делаете так далеко от своих позиций? — спросил Тотлебен, заодно крепко пожав мне руку.

— Увидел сверху, как вы путешествуете вдоль наших позиций, а потом обратил внимание на неожиданную активность артиллерии англичан за Малаховым курганом, — осторожно начал я.

Истомин, которому я ничего не рассказал об этой причине своего появления, напрягся и смерил меня тяжелым взглядом. Остальные тоже нахмурились.

— Поясните, штабс-капитан, — Корнилов от недовольства аж перешел с имен на звания. Ну да ничего, переживу. Главное, чтобы и адмирал пережил этот день.

— Смотрите, — я указал на траншеи между башней Малахова кургана и первым бастионом. — С неба это было очевидно. Адмирал как глава обороны города объезжает все позиции. В том числе и ту, где из-за каменистой почвы почти нет укреплений. Дальше, вы видите по пути к Камчатскому люнету следы от десятков выстрелов? На пустом месте! То есть там нет позиций, а враг при этом зачем-то пристреливал свои орудия.

— Хотите сказать, что меня ждали? — Корнилов усмехнулся. — Все мы рано или поздно умрем, и бегать от старухи с косой я не собираюсь.

Чертова бессмысленная храбрость. Впрочем, я готовился.

— Одно дело бросить вызов сильному врагу, — возразил я. — И совсем другое дело выйти перед чужими пушками, чтобы умереть и оставить доверившихся вам солдат и матросов одних! Мне кажется, подобное стоило бы назвать трусостью, а не храбростью.

— Не забывайтесь, штабс-капитан! — Корнилов побледнел от ярости. — Я никому не позволю обвинять себя в трусости!

— Так не давайте мне повода, — я не отводил взгляда от лица адмирала. — Пока я считаю за честь сражаться рядом с вами, но если даже после моего предупреждения вы из глупого упрямства полезете под чужие ядра, то я свое мнение об этом уже сказал. И повторю.

— Только не в Севастополе. Думаю, я откажу вам в праве участвовать в его обороне, — Корнилов закусил удила.

Только мне совсем не страшно. А еще все заготовленные заранее слова выветрились из головы, осталось только то, что я на самом деле думал.

— Забавно. Несколько недель назад Меншиков той же самой угрозой заставил вас принять свое решение. Теперь уже вы так же поступаете со мной. Знаете, там, на левом берегу Карантинной бухты, когда я думал, идти спасать упавший шар или не идти, я невольно сравнивал себя с вами обоими. Выбирал, кем хочу быть, перестраховщиком или боевым офицером. Тогда я пошел вперед. До сих пор не уверен, что оно того стоило, но я пошел, и солдаты за мной пошли. Потому что хотели быть храбрыми, как вы… Так подайте нам правильный пример. Что храбрость нужна не сама по себе, а чтобы победить!

— Вы… Вы странный человек, Григорий Дмитриевич, — Корнилов неожиданно успокоился и снова перешел на имена. — И вы правы. Чтобы победить, нам нельзя растрачивать жизни просто так. Когда-то именно этому учил нас Лазарев, а я чуть не забыл… Спасибо, что не испугались и смогли напомнить об этом. Кажется, теперь я вам должен не только за шары и ракеты, но и за вовремя сказанные слова.

Удивительное время, когда люди еще не разучились слушать и слышать друг друга.

— Если вы мне поможете, то у нас их будет еще больше. И ракет, и шаров, и… слов тоже можно побольше, — я махнул рукой.

— Кстати, насчет слов, — Корнилов снова стал серьезным. — Мы, пока ехали сюда, задумались о том, а нет ли у вас еще каких-то идей, которые вы бы хотели воплотить, но на которые вам пока не хватает сил?

Адмирал смотрел на меня одновременно с сомнением и надеждой.

— Вообще, план есть, — честно признался я. — И мы с капитан-лейтенантом Ильинским уже начали его исполнять. Но если вы дадите добро, то все выйдет еще лучше!