Русская война 1854. Книга вторая

Глава 25

Бегу. Ноги совсем забыли, что еще недавно еле шевелились. За следующим поворотом должен был показаться выход — оттолкнувшись от стены, я обежал чуть не врезавшуюся в меня Ядовитую Стерву. Тоже носится по больнице!

— Мадам, в следующий раз пообнимаемся, — в отличном настроении я помахал рукой девушке, та даже рот от удивления открыла.

— Я не мадам! Что за чушь… — она все-таки успела что-то сказать, пока я не вырвался на улицу. Все потом!

— Григорий Дмитриевич, — я не сразу заметил поручика Арсеньева, и действительно рядом с ним стоял представительный англичанин. Пеший, но форма кавалерийская, так что сразу стало понятно, что это непростой человек. — Позвольте представить вам Генри Уайта. Подполковник 6-го драгунского, прибыл сюда незадолго до Балаклавы.

Мы потратили еще несколько бесконечных секунд на положенные формальности, но в итоге все-таки перешли к делу.

— Спасибо, что вернули и, главное, спасли моего пилота, — поблагодарил я Генри.

— Это было решение Джеймса Томаса Браднелла, лорда Кардигана и моего друга, — ответил тот. — Жест, чтобы подтвердить серьезность наших намерений.

— Намерений? — вместо меня этот вопрос задал догнавший нас Дубельт.

— Вы храбро сражались, но было бы глупо пытаться представить, что война складывается для вас удачным образом. Потеря флота, а теперь уже два месяца вы ничего не можете поделать с нашим экспедиционным корпусом, — Генри вскинул подбородок.

Как, однако, быстро сменились приоритеты. Еще недавно наши враги рассчитывали смести Севастополь одним ударом, а теперь считают за успех, что уже мы не смели их. Или это просто официальная позиция? Судя по виду того же Генри, все он понимает…

— Было бы глупо пытаться представить, что и у вас все идет точно по плану, — Дубельт тоже это почувствовал.

— И именно поэтому Джеймс Томас прибыл, чтобы согласовать перемирие. Чтобы мы все смогли оценить свои успехи и поражения и вдумчиво решить, а чего же хотим на самом деле.

— И сколько крови готовы за это пролить, — неожиданно легко согласился Дубельт. — Значит, перемирие…[1] Кстати, а сюда вы зачем приехали?

— Чтобы передать раненого и просьбу, — Генри Уайт повернулся ко мне. — Капитан Щербачев, лорд Кардиган хотел передать, что в случае заключения соглашения хотел бы с вами переговорить. Вы не против?

— Конечно, нет, — я пожал плечами.

Предложение о встрече с одним из лордов, придерживающихся консервативных позиций, меня особо не удивило. А вот предложение перемирия и, главное, такая спокойная на него реакция — вот это было неожиданно. Я, если честно, ожидал, что после уже второго успеха подряд наши решат давить врага любой ценой. И, несмотря на возможные потери, в этом был бы смысл. А тут все наоборот…

Как только мы разошлись с Генри, я не выдержал и тут же задал этот вопрос Дубельту.

— Ты спрашиваешь, почему англичане предлагают перемирие или почему князь Меншиков на него согласится? — ответная фраза заставила меня задуматься.

— С англичанами все понятно. Им нужно зализать раны. Французы поддержат их в этом, потому что не захотят делать все за двоих.

— Все верно, — кивнул Дубельт. — А еще у них, несмотря на все меры предосторожности, продолжает гулять призрак холеры. Люди уже не мрут сотнями, но… В последнем сражении англичане с французами потеряли около 5 тысяч солдат. Во время твоего прорыва у Балаклавы еще тысячу. При этом за все остальные дни октября у них слегло еще столько же. Без всяких сражений, просто от болезней. Кто-то, конечно, выздоровеет и вернется в строй, но все равно. Их армия вымирает, так зачем мешать ей это делать?

— Целиком не вымрет, — возразил я. — И англичане, и французы подвозят подкрепления. Если сейчас мы смогли бы их дожать, то потом…

— Потом придется дать им бой, — Дубельт все еще был спокоен. — Понимаешь разницу? Сейчас нам бы пришлось штурмовать их позиции, что при их семидесятитысячном корпусе потребовало бы собрать с нашей стороны почти двести тысяч солдат. Если же они оправятся и соберут подкрепления — пусть даже доведя свою численность до сотни тысяч — то нам для равенства сил будет достаточно такой же группировки.

— Значит, Меншиков согласится, чтобы не подтягивать лишние войска, которые так сложно снабжать в Крыму и которые все равно придут не сразу. Еще перемирие поможет избежать обстрелов города и лишних смертей, — я загибал пальцы.

— Именно лишних! Потому что, так или иначе, все решится в одном из следующих сражений.

— Немного обидно, как будто все прошлые наши подвиги не имели смысла.

— Они позволили нам добиться текущей позиции, — улыбнулся Дубельт. — Сильной для нас и слабой для врага хотя бы уже тем, что в следующий раз…

— Уже им придется атаковать, — понял я. — А то как объяснить избирателям, зачем они затащили сто тысяч солдат на другой конец света, содержат их за счет народа. А те ничего не делают.

В голове крутились шестеренки, выстраивая параллели с нашим течением кампании. Там ведь при некоторых неудачах с нашей стороны ситуация в чем-то была похожа. Враг сам загнал себя в тупик, не мог добиться успеха и даже без сражений проигрывал войну, но… Смог найти выход. Захват Керчи, уничтоженные баржи снабжения в Азовском море, атаки Кинбурна, Николаева. Ухудшив снабжение наших сил в Крыму, враг заставил Меншикова и потом сменившего его Горчакова самих идти в атаку. Рисковать, когда не мы, а враг должен был пытаться атаковать…

— Кстати, а вы сейчас куда? — я заметил, что Дубельт продолжает следовать за мной.

— Вы же захотите посетить своего пилота, — генерал 3-го отделения улыбнулся. Как-то по-доброму, искренне, не по-дубельтовски. — Мне одна из сестер передала записку, что доктор закончил с ним, и Алексей Уваров сейчас в сознании.

И снова я рванул вперед, забыв, что бегать по больницам — это очень сомнительная идея. Первый этаж, впрочем, мне удалось проскочить, а вот на втором за очередным поворотом удача закончилась. Заметил чужое движение, но не успел уйти в сторону и в итоге врезался в идущую мне навстречу Анна Алексеевну. С Ядовитой Стервой мы разминулись, а вот с дочкой Орлова нет — к счастью, я успел извернуться, и девушка рухнула не на пол, а прямо на меня. В спине что-то хрустнуло, но я потянулся, и все пропало.

— Прошу прощения, — я отодвинул покрасневшую Анну Алексеевну в сторону. — Спешил к своему пилоту, простите еще раз…

Я помог так ничего и не сказавшей девушке подняться, а потом снова побежал. Последний коридор с такой уже привычной желтой краской, белая дверь палаты, я распахнул ее. Лешка полусидел-полулежал на кровати и улыбался.

— Ваше благородие, — он немного неловко шевелил распухшими губами. — А я вот разбился.

— Чего же не выпрыгнул? — я подошел к лежащему на кровати парню. Сколько же всего он успел пережить за эти месяцы.

— Хотел… — выдохнул Лешка. — Помог выбраться мичману Прокопьеву, его немного оглушило, хотел уже прыгать сам, но тут заметил стрелка. До этого чувствовал только, а тут прям разглядел.

— Что-то особое заметили? — вмешался Дубельт. — Я общался со вторым пилотом, и он говорит, что видел только глаза и замотанное тряпкой лицо.

— Да, лицо и вправду было замотано, но тряпки неплотно лежали. Я видел, что кожа стрелка была черной.

— Ты уверен? — грубо переспросил Дубельт.

— Точно, — мичман поджал губы. — Черная кожа, рядом еще красная феска лежала, и я еще подумал, что в ней издалека точно бы принял его за турка. Но я ведь почти над ним пролетал, специально так направил «Ласточку», чтобы прикрыть парашют Прокопьева и самому уже за холмом спрыгнуть… Но не успел. Слишком низко было. Парашют раскрылся, но все равно о землю так приложило, что очнулся, только когда меня англичане подобрали. Думал, в плен, а они — сюда.

Я дал себе слово, что костьми лягу, но выбью парню и следующее звание, и Георгия. Звание за то, что до последнего не забывал думать, а Георгия — что не бросил товарища.

— Что думаете? — я повернулся у Дубельту.

— Думаю, что стрелок француз, — ответил тот.

— Он же негр.

— Красная феска, черная кожа. Французы уже несколько лет планируют официально начать набирать стрелков в Сенегале. Местный губернатор давит на все мозоли, чтобы сесть на этот денежный поток.

Я не стал задавать вопросы про деньги. Тут и так было примерно понятно, что на армейских поставках можно нажиться. Будь то оружие или сами солдаты.

— То есть стрелок из Сенегала?

— Именно они славятся своей меткостью… — размышлял Дубельт. — А оружие разглядел?

Он внимательно посмотрел на Лешку.

— Немного, — кивнул тот. — Ствол восьмигранный, для прицела мушка и откидной щиток. Калибр точно больше наших семи линий.

Я уже наловчился в местных единицах измерения и легко все посчитал. Линия — это примерно 2,5 миллиметра. То есть, семь линий — это 15 миллиметров, стандартный для этого времени калибр винтовки. Что у нас, что у союзников. В дальнейшем его будут уменьшать до более привычных современности пуль диаметром 7,5 миллиметра, то есть до трех линий. Недаром ту же Мосинку через сорок лет будут называть трехлинейкой.

Дубельт и Лешка тем временем закончили обсуждение технических деталей, и генерал пришел к выводу, что оружие точно нестандартное и делалось на заказ. Еще одна ниточка для его расследования. Меня же неожиданно захватила другая мысль…

— Подождите, — я ухватил Дубельта за руку. — Если в нас стрелял француз, то наш шпион точно кто-то другой. Уверен, сенегальца у себя в мастерских я бы точно заметил.

— К чему вы ведете?

— Помните, еще после убитого мичмана Кононенко мы гадали, подстрелил его шпион или он просто передал сигнал на ту сторону? Теперь мы точно знаем ответ.

— И сегодня он тоже передал сигнал.

— Скорее всего, тем же самым способом, как с контрабандистом, — я напомнил про свечку за цветным стеклом, которую было видно только с определенного ракурса.

— После боя все на виду… — задумался Дубельт. — У шпиона просто не было бы возможности отойти и снять знак.

— Я тоже так думаю, — закивал я. — И это значит, что его должно быть до сих пор видно.

— Не с наших позиций, а с вражеских, — продолжил Дубельт.

— А у нас перемирие! — подхватил я. — Пешком точно ничего не найдем, не успеем. Но если вывести «Ласточку» и покружить над английскими и французскими позициями прямо сейчас — есть шанс! Точно сможем заметить, где размещен сигнал. А там и до шпиона доберемся!

Мне очень хотелось разобраться с человеком, из-за которого мы полдня провели под обстрелами, который чуть не украл нашу победу, из-за которого оказались на грани жизни и смерти мои пилоты!

Правда, Дубельт меня придержал, разумно предположив, что вряд ли все англичане и французы на передовой уже в курсе о перемирии. Подстрелят ведь. В общем, мы решили для верности выждать полчаса — лучше бы больше, но ведь и сигнальный огонь мог в любой момент пропасть. Надо было спешить.

— Кстати, есть у меня одна идея, как сделать так, чтобы вражеские солдаты по нам не стреляли, — я решил воспользоваться паузой с толком. — Нарежем листовок про перемирие и раскидаем на передовой. Так сразу будет видно, что мы не бомбить летим.