Хитрая затея

Глава 8. Предложение, от которого можно отказаться

Пребывание в гостях у генерал-бригадира Бервальда началось с приятного — с известий о том, как показало себя наше оружие в Персии. По словам генерала, отзывы из войск поступали по большей части благоприятные, и скоро нас ждали большой заказ и царские милости. Впрочем, некоторые генеральские недомолвки заставили меня заподозрить, что картина не так уж и благостна, и я, насколько это позволяли правила вежливости, насел на гостеприимного хозяина, желая услышать всю правду.

В общем, получалось примерно так: самыми ярыми поклонниками наших изделий оказались пехотинцы, что меня никак не удивило, потому как прежде всего ради них винтовки и создавались. Следом за пехотинцами шли господа офицеры всех родов войск, и это тоже было понятно — револьверы заметно повышали их выживаемость в ближнем бою. Артиллеристы и сапёры хвалили наш карабин, то есть ту же винтовку, только изрядно укороченную. А вот кавалеристы… Нет, карабин под револьверный патрон не вызвал у них ничего, кроме восторга — и лёгок, и с седла стрелять одно удовольствие, но вот драгунская и казачья винтовки, по словам конников, хороши были при спешивании, а стрелять из них с седла всадникам не нравилось, уж больно сильна была отдача. Что ж, подождём официальное заключение Военной палаты, там и посмотрим, что и как можно сделать.

Затем генерал усадил меня обедать. Овдовел Генрих Арнольдович уже года три назад, сыновья несли службу не в Москве, так что компанию за столом составил нам один лишь поручик Фильцев, тот самый генеральский порученец, что познакомил меня со своей сестрой Антониной Ташлиной. Я обратил внимание на болезненный вид поручика, причём болезнь его, если я правильно понимал, относилась, как здесь говорят, к нервическим. Какой-то он был духовно измождённый, молчаливый, понурый и вялый, да и аппетитом не блистал. Но генерал старательно делал вид, будто всё в порядке, так что и я не стал расспрашивать поручика о самочувствии. После обеда подали кофе, до которого Генрих Арнольдович был весьма охоч, поручик ограничился единственной чашечкой и покинул нас ради дальнейшего несения службы, мы же с генералом углубились в обсуждение итогов персидского похода.

И тут я, расслабившись и не подумав, пропустил речевой оборот из прошлой жизни, выразившись в том смысле, что мир и спокойствие в сопредельных землях важны для нашей национальной безопасности. Вот генерал и прицепился:

— Национальная безопасность, говорите? Звучит, не стану скрывать, внушительно, но я бы хотел уяснить, какой смысл вы, Алексей Филиппович, вкладываете в эти слова.

— Как мне представляется, Генрих Арнольдович, национальная безопасность есть триединство безопасности территории, на которой проживает нация, безопасности населения, составляющего нацию, и безопасности образа жизни нации, — пересказал я трактовку этого термина в моём бывшем мире. Увидев на лице собеседника понимание, всё же посчитал нужным дать более развёрнутое толкование: — Под безопасностью территории я подразумеваю не только поддержание её в размере, необходимом для проживания нации, но и обладание выходами к морям, путями для речной и сухопутной торговли, наличие плодородных земель и обильных пастбищ, рудников и копей, лесов и водоёмов, а также поддержание всего этого в должном порядке.

Генерал медленно кивнул, отметив тем самым усвоение услышанного и побуждая меня к продолжению.

— Безопасность населения, — продолжал я, — есть не только защита оного от неприятельских покушений извне и воровских изнутри, но и поддержание телесного и умственного здоровья людей, правильное соотношение мужчин и женщин, молодых и старых, здоровых и больных.

— Тоже всё понятно, — согласился генерал. — А безопасность образа жизни?

— А безопасность образа жизни основана на незыблемости царского самодержавного правления, крепости христианской веры, чистоте и твёрдости нравов, почитании народом властей, священства и старших, — начал я с прописных истин. — К безопасности образа жизни я бы отнёс также народное образование и просвещение, проповедь христианского учения среди диких народов Царства Русского, а также достаток в жизни народа и открытые возможности к его прибавлению у людей трудолюбивых и предприимчивых.

— Что же, Алексей Филиппович, с таким определением должен целиком и полностью согласиться, — признал генерал Бервальд. — Но вы же начали со значения мира на сопредельных землях для обеспечения той самой национальной безопасности? Хотя в случае с Персией всё ясно — Аббас склонен к миру и торговле с нами, а его чрезмерно воинственные противники могли бы и с войной к нам в Закавказье сунуться…

— Или бы воевали у себя с таким остервенением, что о доходах от персидской торговли можно было забыть, — дополнил я. — И потом, любое ослабление Персии на руку туркам, а уж их-то усиление Царству Русскому никогда полезным не было.

— Соглашусь, Алексей Филиппович, соглашусь, — поддержал меня генерал. — А вот, например, как быть с этими вашими тремя составляющими национальной безопасности? Как замятня в Персии могла бы навредить нашей территории, я понимаю. А населению? Образу жизни?

— Так территория же не безлюдна, — напомнил я. — И население на ней пострадало бы и от войны, и просто от набегов персидских разбойников. Опять же, страдания людей от войны и разбоя всегда влекут за собой ухудшение жизни, а поскольку войска и власти далеко не всегда могут защитить людей от таких бед, в некоторые умы может проникнуть и сомнение в действиях властей…

— То есть, по-вашему, Алексей Филиппович, выходит, что вооружённою силою национальная безопасность защищается всегда, ибо армия и флот не только защищать наше царство должны, но и всегда быть готовыми к таковой защите? — сообразил генерал.

— Не только, Генрих Арнольдович, не только, — я с удовольствием глотнул кофею и адресовал его превосходительству благодарную улыбку. — Вооружённою силою государство не только защищает все три составляющие национальной безопасности. Военным путём, ежели возникнет такая необходимость, можно расширить территорию, увеличить население и распространить свой образ жизни.

— Касательно территории соглашусь, — кивнул генерал. — Но как можно военной силой увеличить население? Разве что, — Бервальд хитро усмехнулся, — в деревнях детей прибавляется после квартирования там солдат…

Я вежливо посмеялся генеральской шутке и сделал ещё маленький глоток из чашки.

— Нашими соотечественниками становятся жители завоёванных земель, к примеру, — напомнил я.

Молчаливым кивком генерал согласился и с этим. Кстати, его-то собственные предки так и стали подданными русского царя, когда Владимир Десятый завоевал герцогство Курляндское, неосмотрительно выступившее против Русского Царства в союзе с Польшей.

— А кроме того, — развивал я свою мысль, — в армии и на флоте человека приучают часто мыться, содержать в чистоте и порядке бельё, одежду и обувь, мыть руки после оправки и перед едой, каковые привычки продолжают способствовать здоровью и после выхода солдата или матроса в отставку. Да и те же карантины охраняют солдаты.

Вот, кстати, загадка: каким таким уму непостижимым образом сочетается в армии забота о чистоте тела и одежды с потрясающе наплевательским отношением к чистоте перевязочного материала при первичной обработке ран в бою? Я вспомнил рассказ Лиды, как выглядела повязка на моей ране, когда меня привезли в госпиталь, и меня аж передёрнуло. Нет, с этим тоже надо что-то делать, определённо надо…

— Теперь о защите образа жизни, — я потихоньку подбирался к завершению. — Вы, Генрих Арнольдович, лучше меня знаете, сколько стараний прилагают господа офицеры, чтобы приучить солдат и матросов к повиновению приказам, опять же, поступая в службу, все военные чины присягают государю на верность, и это остаётся с ними на всю жизнь. Верность государю и послушание начальникам они и сами сохраняют, и своих близких приучают к тому же. Что же касается распространения образа жизни… Да, одной лишь военной силой свой образ жизни на завоёванных землях не ввести. Но за солдатами приходят священники, купцы и поселенцы, а затем туземцы со временем перенимают что-то из их обихода…

— Убедительно, Алексей Филиппович, весьма убедительно, — согласился Бервальд. Вы не сочли бы за труд изложить ваше учение письменно и несколько более развёрнуто? Со своей стороны обещаю вам публикацию вашей записки в «Военном вестнике». Мне представляется, такая публикация дала бы толчок развитию нашей военной мысли…

— Весьма польщён, Генрих Арнольдович, и непременно напишу, но, с вашего позволения, почтительнейше прошу публикацию отложить, — с сожалением вздохнул я.

— Почему же, Алексей Филиппович? — не понял генерал.

— Видите ли, Генрих Арнольдович, — принялся я объяснять, — одно дело, когда такая статья будет подписана человеком, о коем известно то лишь, что он отставной подпоручик и георгиевский кавалер, и совсем другое, если она выйдет в свет за подписью изобретателя армейской винтовки. Согласитесь, это придаст моим словам больший вес в глазах читателей «Военного вестника».

— Вы, Алексей Филиппович, чрезмерно скромны, — я не понял, были эти слова генерала похвалой или укором. — Но я вас понимаю и готов передать вашу статью для печатания тогда лишь, когда вы сочтёте это своевременным. Тем не менее, написание её и передачу мне прошу надолго не откладывать, — подчинённым генерала я не был и приказывать мне он не мог, но генеральские привычки просто так в карман не спрячешь.

— Хорошо, Генрих Арнольдович, — подчёркнуто неуставным ответом я показал, что полуприказной тон генерала пришёлся мне не по душе. Отказывать, однако же, не стал.

— Вы, Алексей Филиппович, умеете смотреть на многое с неожиданной стороны, — вот не понял, это извинения за не вполне уместный тон или искреннее признание моих способностей? — И ваши решения и предложения также бывают весьма неожиданными, — тут генерал меня, ясное дело, перехвалил, но не буду же я ему признаваться, что это всего лишь послезнание. — А умозаключения ваши, проистекающие из этого неожиданного взгляда на вещи, первоначально воспринимаются совершенно невероятными, однако при логическом их исследовании всегда оказываются верными.

Хм-хм-хм… Что-то разошёлся Генрих Арнольдович не на шутку, боюсь даже представить, зачем ему разливаться этаким соловьём. Нет, что что-то его превосходительству от меня понадобилось, это я уже понял, но вот что именно…

— А ещё, Алексей Филиппович, у вас отменно получается распутывать сложные, хм, случаи, — надо же, даже голос по-другому зазвучал — твёрдо и жёстко. Ну хорошо хоть, не властно, при всём моём уважении, он мне всё же не командир.

— Получалось несколько раз, — скромно признал я. Скромность, ясное дело, оставалась тут исключительно показной. Интересно, кстати, кто меня тут Бервальду сдал? Уж не майор ли Государева надзора Лахвостев? Да, почти наверняка он самый, больше просто некому.

— Вы же сестру поручика Фильцева помните? Вы ещё просили у него помощи в сведении знакомства с нею, — обращение генерала к тому почти забытому делу показалось мне странным.