Лжец на троне 4. Возвеличить престол
![Лжец на троне 4. Возвеличить престол](/uploads/covers/2024-04-14/lzhec-na-trone-4-vozvelichit-prestol-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Денис Старый
- Жанр: Альтернативная история / Попаданцы
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Лжец на троне 4. Возвеличить престол"
— Прости, господин мой! — испуганно сказала она, видимо, начиная понимать, что только что наговорила.
Ладно обвинять, но звучали прямые оскорбления. Так что наказать… Жестко наказать.
Я сделал два шага навстречу к супруге, достал нож… Ксения зажмурилась, возможно, смиряясь с участью быть убитой. Но я не убивать ее подступил.
Разрезая ножом ее платье, шнурки, которые переплетались на спине, по типу платья итальянского фасона, я тяжело дышал. Накатило такое животное желание, что удержаться уже не мог. Желание наказать свою женщину вылилось в пожар вожделения.
Ксения молчала, стояла без движений, а ее глаза все так же излучали страх. Она готовилась к смерти, а теперь… что будет дальше, она уже не понимала, лишь чувствуя мою агрессию. Я после осознаю, как все это выглядело, насколько напугал свою жену, но пока…
Ночная рубашка была разорвана руками, а потом я облокотил жену на стол.
— Охренеть, — сказал я через некоторое, не особо продолжительное, но сверхэмоциональное, время
— Хлясь! — звонкая пощечина прилетела мне по правой щеке.
Не успел я подумать, почему Ксения лупит меня по правой щеке, если она правша, и я должен отхватывать по левой стороне своего лица, как прилетело и туда, для симметрии.
Что бы жена ударила своего мужа? Кто узнает, засмеют. Нет, жена может зарядить пощечину, но «правильный» муж не может такого оставить без наказания. В будущем я встречал такие пары, где жена лупила своего супруга, когда тот не мог ответить, уже потому, что жена имела второй дан по карате. В этом мире такое, наверное, невозможно.
— Я не хотела тебя убивать. Я готовила яд для Матвея. Думаешь, мне легко убивать своего родича? Сколь Годуновых осталось? Матвей, почитай, из ближних отца, последний, — женщина расплакалась.
А я чувствовал себя скотиной, животным, но… еще не пресытившимся животным. А формы Ксени так манят, а волосы, чернявые, густые, так эротично растрепаны…
— Так и не надо его убивать! — сказал я, а Ксения даже плакать переслала.
— Но он подговаривал меня, он… тебя собирается убить, — недоуменно говорила Ксения.
Я хотел объяснить жене, что смерть Годунова не принесет пользы для России и для меня, что на него завязаны не только немалые площади земли, но и большое количество дворянства. Я знал, что своих, условно «клиентов» из дворян, Годунов неплохо так прибарахлил и луками добрыми и конями неплохими одарил, у кого юшман, у кого и бахтерец, но все имеют отдельно еще кольчугу и шеломы. И что мне всех их на кол? Так глупо использовать человеческие ресурсы? Нет.
— Я поговорю с ним. Уже завтра все близкие к нему люди будут осажены в домах и усадьбах. А после дам выбор: или смерть, или он возглавит Амурское воеводство, — деловито говорил я, чуть ли не пуская слюну, рассматривая тело жены.
— Охальник! — выкрикнула Ксения и подняла разорванное платье, прикрываясь им. — Нет же такого воеводства!
— Будет! — сказал я и выдернул из рук жены платье.
— Только нынче нежно! — потребовала Ксения, откликаясь на ласки.
Я, так или иначе, но собирался увеличивать русское присутствие на Дальнем Востоке. Что я знал о происходящем там? Ну, во-первых, в ближайшее время должна была начаться маньчжурская экспансия, которая перерастет в захват маньчжурами Китая. Сейчас должен быть какой-то там правитель, что объединил разрозненные тунгусо-маньчжурские племена [хан Нурхаци]. Сами маньчжуры, как мне кажется, не так, чтобы сильны, чтобы покорить Китай, наверняка этот станет возможным не из-за силы кочевников, а слабости китайцев. В Поднебесной кризис и имеет место предательство, потому журженям, как китайцы называют маньчжуров, удастся стать китайской элитой. Так что пока там можно половить рыбку и в мутной, и в некоторых местах, прозрачной водичке.
А еще Япония. Сейчас в Стране Восходящего Солнца только что установился сегунат Токугава. Но страна все еще открыта для иноземцев. Мало того, я знал, что японцы прибывали, или прибудут посольством в Рим, где дадут, или дали, согласие на распространение христианства [посольство 1616 года]. Изоляция Японии будет позже. Так почему бы…
Впрочем, нечего делить шкуру неубитого медведя. Хотя, логово косолапого зверя уже выявлено.
Утром мы с Ксенькой продолжили «мириться». Вспомнив свое животное состояние ночью, я ужаснулся. Ни в той, ни в этой жизни, я настолько не покорялся инстинктами и эмоциям.
Однако, и после того, как мне удалось усилием воли вылезть из постели, чувство вины не сильно надо мной довлело, некогда было сокрушаться. И дело не только в том, что Захарий Петрович послал своих людей ко всем наиболее значимым соратникам Матвея Годунова, но и в том, что ко мне рвались… Иоганн Кеплер, вместе с Софией Браге.
В этот раз, все же, я отдал приоритет не людям науки, а внутренним проблемам.
— Ксения рассказала? — не стал скрывать своей вины Годунов, когда его привели ко мне в кабинет.
— Не думаешь же ты, что я оставил тебя без досмотра? — ухмыляясь, отвечал я.
Распирало сказать, что я сейчас даже спасаю жизнь Матвею. Ведь его родственница, Ксения, вознамеривалась самостоятельно убить своего родича.
— Могу просить, тебя государь-император, чтобы казнь была не колом? Все же я ничего не сделал тебе дурного. Замени удушением, государь-император, — Годунов сделал попытку смягчить приговор.
Смерть — она же и есть смерть! И, казалось, «смягчить приговор» — это оксюморон. Какое смягчение, если в итоге все та же смерть. Но умирать десять часов и умереть мгновенно — это огромная разница. Именно поэтому изобретение месье Гильона, прозванное «гильотиной», французы всерьез считали проявлением гуманизма и в духе Эпохи Просвещения. То, что в Париже после революции был конвейер смерти, не важно, для многих способ умерщвления говорил о прогрессе общественной мысли.
— Матвей Михайлович, я предлагаю сделку… нет не так — я настолько не хочу расстраивать свою любимую жену, что могу предложить нечто иное, чем смерть, — сказал я и замолчал, давая возможность Годунову самому хвататься за соломинку, а не тащить его из пропасти.
— Ксения живет сердцем. Повезло тебе государь. Что же до жизни, то я разумный человек, чтобы всегда между смертью и жизнью, выбирать жизнь, — философствовал Годунов.
— Мудро, боярин Амурский воевода, — улыбнулся я.
Далее были частности, заверения, что больше «никогда», «крест целую», «свечку поставлю в храме». Про свечку, правда, уточнения не было «за здравие», или «за упокой».
Насколько я знал, Годунов во время Романовых, в той реальности, что все дальше и дальше от нашей, был хорошим воеводой в Томске и быстро реагировал на проблемы Восточной Сибири, вернее, русского присутствия в том огромном регионе. Хотел все же иметь его боярином, но направим энергию Матвея Михайловича в полезное дело.
— Государь! — Годунов взял мою руку и поцеловал.
К этому проявлению раболепия я отнесся спокойно. Пусть целует, мыло уже изготовляем, помою после руку.
— Есть с собой печать? Пиши признание! — потребовал я.
Годунов написал. Какой бы он не был мужественным, а в малодушии я его обвинить не могу, Матвея пугала перспектива быть казненным. Поэтому и сложнейшая задача быть русским первопроходцем на Дальнем Востоке, Годунова не пугала. Тем более, что в газете «Правда» были напечатаны статьи Минина, в которых пафосно восхвалялись подвиги Чулкова и основание нового русского города Красноярск. Быть на гребне народного почитания, как героя, даже, если ты в это время будешь пудами загребать рыбу из далеких рек Сунгари или Амуре — всяко лучше, чем смерть.
— Акишка! — позвал я паренька, которого Лука просил попробовать на должности царского помощника, сиречь, секретаря.
— Да, государь! — резко, словно черт из табакерки, материализовался парень.
Сегодня у него первый день стажировки, но Лука поручался за, как он говорил, «зело шустрого и смышлёного отрока, что разумением своим паче иных буде». Посмотрим, кто там такой лучший ученик, казалось, незаменимого, Луки. Если получится освободить Луку Мартыновича от работы секретаря-референта, то это будет весьма полезно и позволит многоумному Луке сконцентрироваться на другой работе.
— Акинфий Демидович, — я решил потешить самолюбие парня, обращаясь по имени-отчеству. — Ко мне просились ученые немцы. Где они?
— Нынче же, государь-император! — чуть ли не выкрикнул Акинфий и выбежал из кабинета.
Может он и перспективный парень, но что-то слишком резвый и громкий, а должен еще сочетать и качества рассудительности, уметь выслушать, а после делать все быстро, но без лишней суеты. Хотя… Такое маниакальное желание мне угодить даже веселит.
— Государь-император! — не успел я и выпить квасу, как Акинфей уже здесь.
— Не кричи, словно оглашенный! — сказал я, ставшему по стойке «смирно» парню.
— Прости государь, исправлюсь нынче же! — чуть ли не шепотом сказал парень, от чего вызвал у меня улыбку.
— Чего ты опять здесь? Немцы где? — улыбаясь, спросил я.
— Привел, государь! — удивил меня Акинфий.
— Они сидели у дверей? — спросил я.
— Нет, государь-император. Когда ты вызвал Матвея Михайловича Годунова, я отправил за ними. До того, предложил господам немецким испить напитка царского — виска, кабы не заскучали, — докладывал Акинфий.
— Не виска, а виски! А в ином, молодец! — похвалил я парня, не уточняя, что крепкие напитки до обеда — это мовитон.
Додумался же, чем занять Кеплера и Софию Браге, да и время подгадал так, что Годунов уходит, а другие заходят. Когда-то мой хороший товарищ, который имел свой бизнес, говорил, что хороший секретарь — это более, чем экстрасенс. Он должен предугадывать желания босса. Может и Акишки и вырастит такой.
В кабинет входили три человека: одна женщина, мужчина и парень, который являлся переводчиком. Толмач, как я знал, не был профессионалом, а учеником Царской школы. Своего рода практика наиболее успешных учеников с носителями языков. Погружаем в не комфортную языковую среду. Однако, София так же неплохо выучила русский язык.
— Мой друг, Иоганн! — приветствовал я Кеплера, когда все вошедшие отвесили положенные поклоны.
— Мне лестно, Ваше Императорское Величество, называться Вашим другом! — сказал немецкий ученый, и мне показалось, что искренне.
— Я надеюсь, что Вы приехали в Россию работать, а не для праздного интереса? — сказал я, а после обратился к Софии Браге. — София Оттовна, как думаешь, примет ли наше нарождающееся научное сообщество господина Кеплера?
Нет, Браге не приняла православия, чтобы называться по имени-отчеству. Но, как-то я ее назвал на русский манер, и женщине понравилось упоминание в отчестве имя ее отца. Ну, а когда женщине нравится, да еще без ущерба для моей семейной жизни, то почему и не доставить удовольствие в малом? Что же касается религии, то у меня сложилось устойчивое ощущение, что София, скорее, имитирует религиозность, находясь над всеми этими… ну не могу я сказать, «суевериями». Хотя о чем я? Сказал же.
Нужно будет поговорить чуть позже с Браге, как и с ее супругом, который нынче работает в Гусе. Пусть примут православие, если все равно вопросы религии у них не первостатейные. А так, православными, они лучше социализируются в обществе.