Точка Лагранжа

I

На дачу я не поехал, как ни уговаривали меня родители и бабуля. Не помогли даже отцовские посулы пригласить печника и сложить, наконец, камин — о чём я, помнится, не раз его просил. Честно говоря, и «в той, другой» жизни меня не очень-то тянуло в этот посёлок на границе Московской и Калужской областей, где даже речки-то приличной не было. А из всех ландшафтных красот — только заброшенные песчаные карьеры, неспешно превращающиеся в довольно-таки живописные пруды, да смешанный лес, чередующийся с совхозными полями прямо за оградой Госплановского дачного кооператива. Ну, нечего мне там делать — копаться в земле меня никогда не тянуло, грибов в окрестных лесах мало, а дальние прогулки… что прогулки? Конечно, с собакой — оно веселее, но не слишком, тем более, что по какому-то странному совпадению соседи предпочитают обходиться без четверолапых питомцев (кошки не в счёт), и мы с Бритькой на пол-посёлка считай, одни. В точности, как у любимого мною Джерома Клапки Джерома: «захолустная дыра, где укладываются спать в восемь часов вечера, и где ни за какие деньги не раздобудешь “Спортивный листок”, и где надо прошагать добрых десять миль, чтобы разжиться пачкой табаку…» Табак мне не нужен — не курю и не собираюсь начинать, но в остальном я с Гаррисом согласен: до ближайшего сельского магазинчика действительно приходится топать километра четыре по пыльной дороге, а отсутствие пресловутого «Спортивного листка» с успехом заменяет торчащая на крыше дачного домика телевизионная антенна, которая ловит сигнал через два раза на третий — да и то один-единственный первый канал. Скука, в общем. Тоска.Итак, погрузиться в сельскую идиллию, особенно после бурления идей и пестроты событий «Артека» я оказался не готов, даже и в сопровождении любимой бабули и золотистого ретривера по имени Бритти. Что ж, родители не очень-то и настаивали, тем более, что отпрыск уже вполне доказал, что способен подолгу оставаться без присмотра, не предпринимая действий с более-менее фатальным исходом. Им в это лето явно не до меня, причём в гораздо большей степени, нежели в «той, другой» реальности. Отец неделями напролёт торчит в подмосковном Калининграде, где закончили возводить и теперь спешно оборудуют огромный международный Центр Подготовки Космонавтов — и дома бывает только по выходным. Мама, дай ей волю, тоже пропадала бы вместе с ним. Работы у них сейчас выше крыши, но материнские инстинкты всё же берут верх над служебным долгом, и по вечерам она возвращается домой — правда, только для того, чтобы, одарив меня порцией родительской любви, с утра сорваться обратно. Я её не виню, как и отца — наоборот, мне так даже удобнее. Друзей-приятелей в Москве у меня нет — то есть у четырнадцатилетнего Лёшки Монахова они имелись, конечно, но… за эти сорок пять лет я всё успел позабыть. К тому же, переезд — прежние школьные и дворовые связи, считай, разорваны, новые толком не появились (Ленка Титова с родителями куда-то уехала на весь август), а дворцовские приятели…. Тут дело особое, заслуживающее отдельного разговора. Впрочем, мне никто особо и не нужен — всё же фатальная разница в возрасте и, как следствие, в интересах, мешает поддерживать нормальные для подростка контакты со сверстниками. Так что я обхожусь обществом Бритьки — мы подолгу гуляем на Ленинских горах или в Воронцовском парке. Парк этот, конечно, не тот, что в две тысячи двадцать третьем — но каскад прудов на месте, и лодочная станция действует, и мороженое и газировку можно прикупить в киоске возле главного входа в парк — вдобавок к прихваченным из дома бутербродам или бабулиным пирожкам. После чего можно устроиться на травке и наслаждаться импровизированным пикником, наблюдая, как собакен до одури плавает в пруду в безуспешных попытках догнать утку с выводком подросших утят. Нахальные пернатые не дают себе труда взлететь при виде плывущей в их сторону собаки — разворачиваются и, сохраняя геометрически безупречный строй клина, уплывают прочь, держась на безопасной дистанции. После прогулки мы обычно отправляемся к деду с бабулей, до их квартиры на Ленинском вдвое ближе, чем до нашей улицы Крупской. К тому же, дома пусто, а там нас ждут — чтобы накормить по-настоящему вкусным обедом. А дальше — мы возвращаемся домой, где я, оставив Бритьку отсыпаться после долгой прогулки, отправляюсь любо в библиотеку, изучать подшивки книг и журналов (обязательное раз в два-три дня действо) — либо просто сажусь на метро и еду в центр, где до вечера брожу по улицам, предаваясь неспешным размышлениям. Или, как вот сегодня — беру собаку, и мы вместе отправляемся в парк возле Дворца.

Маршрут у нас отработан: заходим на территорию со стороны Проектируемого проезда (в будущем, это чудовищно-безликое название заменят на «улицу Анучина», но пока так…), огибаем пруд, в котором Бритька обязательно поплавает — и не просто поплавает, а с разбегу прыгнет в воду с низенького, треть метра, бережка, вслед за брошенной палкой. Здесь тоже есть утки и, вдоволь поприволакивав мне палку (ретривер есть ретривр, против природы не попрёшь!) собака обязательно сделает попытку погонять их прямо в воде— столь же безнадёжную, как и на Воронцовских прудах. Потом выберется, отряхнётся и демонстрируя всем своим видом что не очень-то и хотелось, потрусит за мной — вдоль теннисных кортов, волейбольных, авиамодельных и прочих площадок — на аллею, ведущую от памятника Мальчишу-Кибальчишу ко главному входу во Дворец.

Я выбираю скамейку и устраиваюсь на ней. Со стороны это, наверное, выглядит странно: четырнадцатилетний пацан сидит, развалившись, в позе, более подошедшей бы пожилому мужчине и думает о чём-то своём, не особенно обращая внимание на то, что творится вокруг. Бритька носится по лужайкам, оглашая окрестности жизнерадостным лаем — впрочем, этим она не злоупотребляет, ретриверы — они от природы молчуны. Я же провожаю взглядом редких прохожих — лето, кружки и секции не работают, разве что в летнем» городском лагере» занимается полсотни человек... Ближе к Дворцу мы обычно не подходим — неохота как в тот, самый первый день попаданства нарваться на какую-нибудь оголтелую блюстительницу внутридворцовского распорядка с визгливым голосом и внешностью Людмилы Прокофьевны до того, как у неё случился служебный роман. Хотя — сейчас мне это, пожалуй, уже по барабану. Во Дворец, в Кружок Юных Космонавтов, в котором я провёл целых три года и сумел, без лишней скромности, добиться некоторых успехов, я больше не вернусь, это решено. Так что — сидим на скамейке и думаем думу…

А подумать есть о чём. События последнего месяца нуждаются в осмыслении, и в особенности — отношения с родителями. Мне и сейчас непросто смотреть в глаза отцу после артековского фиаско — он ведь, похоже, всерьёз рассчитывал, что я пробьюсь в финал конкурса фантпроектов — и таким образом окажусь в числе тех, кому предстоит в течение ближайшего года обучаться и жить в новом Центре Подготовки. И даже сумел убедить в этом маму, что само по себе было, как я понимаю, задачей нетривиальной…

А для начала — Дворец и принятое решение перевернуть эту страничку своей прежней жизни. «Закрыть гештальт», как модно было говорить во времена более поздние. Собственно, ничего нового в этом нет — я и «в прошлый раз» забросил кружок после того, как перешёл в девятый класс. Помнится, мама удивлялась: «как же так, тебе теперь удобно туда ездить, не то, что как раньше, когда приходилось ехать на метро через всю Москву, аж с «Водного стадиона»! А вот так. Я уже и не помню, что именно подвигло меня тогда на это решение. Видимо, примерно то же, что и сейчас — я попросту понял, что ничего нового, перспективного дворец мне дать уже не сможет — разве что ностальгические воспоминания, но они станут актуальны не раньше, чем через четверть века. А раз так — стоит ли тратить попусту силы и время?

В особенности это актуально теперь — после Артека, после «космической смены». И дело даже не в том, что так интересно и увлекательно, как там, здесь и близко не будет.. Ведь, как ни крути, а в числе немногих приглашённых в «юниорскую» космическую программу нет ни одного нашего, дворцовского «юного космонавта» — а какой бы это был жирный плюсик нашему руководству! И даже я сам, вроде бы автор проекта-победителя не смог поддержать чести Дворца, поскольку в «юниорскую» программу тоже не попал, как злостный нарушитель дисциплины; единственный оказавшийся там дворцовец, Юрка Кащеев — из «астрономов», а я вместо положенного триумфа (на что начальство явно надеялось, отправляя нас в Артек) привёз оттуда разгромную характеристику. Так что — и я вполне отдаю себе в этом отчёт, — во Дворце мне, скорее всего, рады не будут, ни ребята-кружковцы, ни наш руководитель, никто вообще. И не надо, как-нибудь переживу. Горячей дружбы у меня ни с кем нет — может, и было нечто подобное у «прежнего-меня», но за четыре с лишним десятка лет оно напрочь стёрлось из памяти, и за несколько встреч с момента моего попаданства обновлено не было. Другое дело, тот же Юрка-Кащей — мы с ним довольно близко познакомились ещё в Москве, на дворцовских защитах фантпроектов. Разговорились, поделились кое-какими идеями, дальше — больше… В итоге, когда будущие участники «космической смены» грузились в поезд «Москва-Симферополь», мы были… не то, что не разлей вода, но уж точно, хорошими приятелями. А откуда он, думаете, узнал подробности о моём отце, работающем в космической программе — те, что выложил потом американцам?

Вот задайте вопрос: почему это я с такой готовностью взял Юрку в свою рабочую группу, предпочтя его, «астронома», своим, «юным космонавтам»? А вот потому и взял, что с остальными отношения не сложились — да я, честно говоря, не очень-то и старался их наладить. В итоге мы плотно общались всю смену, работали, веселились, отдыхали, а уж её завершение — сначала с авантюрной вылазкой в Пушкинский грот, а потом с триумфальной победой, в результате которой он, единственный из всех наших дворцовцев попал-таки в «юниорскую космическую программу». Так что теперь мы действительно друзья, и мне здорово не хватает Юрки — как и остальных членов нашей «великолепной пятёрки». Невозмутимый Середа… чернявый, подвижный, словно на пружинках Шарль… и, конечно, Лида, наша «Юлька Сорокина» — они ведь все совсем скоро будут здесь, в Москве — ну, хорошо, не совсем в Москве, в подмосковном Калининграде, где мой собственный отец как раз сейчас торопится запустить новый большой международный Центр Подготовки Космонавтов. А ведь и я мог оказаться в числе тех, кому предстоит там обучаться — и ещё как мог бы, если бы не собственная моя дурость…

Ладно, чего уж там: «снявши голову, по волосам не плачут», «после драки кулаками не машут», «знал бы, где упасть — соломку бы подстелил», и вообще — ещё не вечер!

Я встал, потянулся, мельком порадовавшись, что не услышал ставшего за последние лет десять хруста суставов. Всё же, молодость классная штука, надо ценить, раз уж она дана мне ещё раз — а не предаваться рефлексии по поводу и без повода…

— Бритька, мелочь ушастая, ко мне!

Собака подбежала, радостно виляя хвостом, схрумкала протянутую на ладони вкусняшку и преданно уставилась снизу вверх: «Ну, что скажешь хозяин? Куда теперь?»