Ротмистр Гордеев-2

На моё счастье, дважды кричит сойка, причём с того направления, откуда мы ждём японцев. Сигнал — готовность номер один.

Приникаю к прицелу укороченной драгунской винтовки (сейчас она предпочтительнее револьвера — и бьёт точнее и дальность стрельбы поболее).

Вержбицкий следует моему примеру и направляет на дорогу свой наган.

На дороге появляется выстроенный в походную колонну японский полк. Совсем оборзели самураи, идут как на параде: тёмно-синие мундиры, белые гетры, фуражки с высокой тульей и жёлтым околышком. Старшие офицеры конным порядком, младшие и рядовой состав — в пешем строю. Где-то сзади плетётся, пылит обоз.

Полк основательно втягивается в распадок между холмами. Голова колонны приближается к выходу из распадка. До двух стогов по обочинам дороги метров пятьдесят.

Кошусь на Вержбицкого — по измазанной маскировочной смесью щеке поляка ползёт крупная капля пота. У меня тоже — кожей чувствую. Выцеливаю конного офицера во главе колонны.

Трижды кричу сойкой — сигнал к началу атаки и жму на спусковой крючок. Винтовка сильно толкается в плечо. Грохот моего выстрела спускает лавину. Трещат винтовочные выстрелы со склонов холма, а главное, тарахтят пулемётные очереди из стогов.

Эффект неожиданности он и есть эффект неожиданности. Валятся растерявшиеся японцы под нашими пулями, мечутся — а куда бежать — спереди пулемётный огонь, и сзади. А с флангов палят русские трёхлинейки.

Паники добавляют гранаты, которые летят со склонов холма в середину колонны. Некоторые, считанные единицы успевают сорвать с плеч свои винтовки и пытаются открыть ответный огонь. Но их слишком мало, да и таких мы с бойцами выбиваем в первую очередь.

О сопротивлении больше никто не думает. Кто убит, кто стонет раненый, кто стоит на коленях с поднятыми руками. 17-й полк перестаёт существовать.

Наших пленных «языков» заставляем собрать валяющееся вдоль дороги оружие — в обозе нашлись запасы керосина. Несколько минут и груды «арисак» превратилась в весёлые костры. Оставляем «языков» с деморализованными остатками 17-го полка. Забираем из обоза то, что может пригодиться в дальнейшем рейде: взрывчатку, тот же керосин жаль, что его немного, ящики с патронами летят в те же костры из винтовок. Чем больше солдат врага и армейского имущество сейчас будет выведено из строя, тем лучше для нас. Спешно покидаем место побоища.

— Отличный бой, штабс-ротмистр, — Вержбицкий и Маннергейм пристраиваются рядом.

— И ни одной жертвы с нашей стороны, — ухмыляется Маннергейм. — Таким Макаром недолго японцев обратно в море сбросить.

— Это господа большая удача, — остужаю их энтузиазм, — в следующий раз может и не повезти. И только беспечность японцев, в данном случае, что двигались они без боевого охранения, и позволила нам достичь такого успеха. Но противник не дурак, и урок из этой истории извлечёт.

— И что? — возмущается Вержбицкий, — двинемся обратно?

— Нет, продолжим пакостить противнику. Но первое время, по маленькой. А дальше бой покажет. Всё, пора сворачивать с дороги, пока сами не нарвались на неприятности.

Отдаю приказ, и отряд сворачивает вверх вглубь лесистых горных отрогов. Тачанки проявили себя в бою прекрасно, без них успеха с разгромом 17-го пехотного полка было бы просто не достичь. Да и не стал бы я затеваться без этих четырёх пулемётов.

Но теперь конные повозки — проблема. Человек легко пройдёт по лесному бездорожью, и даже вьючного коня проведёт в поводу. А вот провезти тачанку — это не просто. Скорость передвижения сильно падает. Преимущество превращается в обузу. Но, делать нечего. К вечеру объявляю привал. Кручу карту и так, и этак…

Ну, нет тут в горах дорог. Вьючные тропы есть. А дорог, чтобы нормально пройти четырём тачанкам, нет.

А вот это интересно. Между горными отрогами с востока на запад протянулась долина, по которой можно спокойно добраться до самого восточного побережья Ляодунского полуострова. А ещё именно здесь кратчайший путь, по которому идёт снабжение японской армии.

Чёрт возьми, всё же в благостное время я попал: по ночам здесь не воюют. А это значит, что дороги, скорее всего, свободны по ночам, все передвижения конных разъездов и пеших патрулей, тыловых обозников и полевых частей происходят при свете солнца.

Днём отдыхаем. Обихаживаем оружие — чистка, смазка, перезарядка. Проводим ревизию наших припасов, как боевых: патроны, взрывчатка, самодельные гранаты… так и обычных: запасы питьевой воды, фуража, продовольствия.

Хорошо, что лошади частично на подножном корму. Лето. Да и ручьи и родники частые в горной местности позволяют нам иметь приличный запас питьевой воды, как для себя, любимых, так и для лошадей, родимых.

Шевельнулись волосы на затылке, холодком повеяло между лопаток, кольнул мой, настроенный на демонов, амулет. Даю знак соблюдать тишину и внимательно осмотреться.

Так и есть, в небе описывает круги тёмная точка. Японский тэнгу, крылатый демон. Неужели, враг вышел на наш след. Так быстро?..

Точка снижается. Ну вот, предчувствия меня не обманули, в бинокль можно различить парящего на крыльях тэнгу.

Аэродинамика бы авторитетно заявила, что такое существо физически летать не может, но демону положить с прибором на научные выкладки. Он летает, и это непреложный факт его демонической сущности.

Может, снять его из винтовки от греха подальше?

Подтягиваю к себе винтовку, досылаю в ствол патрон с серебряной пулей, заговоренной на демонов, передёргиваю затвор, пытаюсь поймать летающую фигуру в перекрестье прицела.

Неожиданно тэнгу закладывает вираж и летит прочь. Похоже, он нас не засёк.

Из чащи выходит Вержбицкий. Удивлённо смотрит, на замерший лагерь.

— У вас всё в порядке, господа?

— Не считая тэнгу в небе, в полном, — отвечает поляку шведско-финский тролль.

— Где вы были? — интересуюсь у штабс-капитана.

— Ходил до ветру.

Ночью выбираемся на дорогу и спокойно движемся в направлении долины. Ну, как спокойно? Впереди, по флангам и сзади движутся секреты, на случай, если кого принесёт нелёгкая.

Пронесло. Никого нелёгкая не принесла.

Когда небо на востоке сереет, укрываемся в глубине горного леса. До нужной долины ещё один переход. Днём над нами снова кружит в небе тэнгу. Неужели всё-таки японцы сели нам на хвост?

Демон действует мне на нервы. Не нравится мне это, очень не нравится… Если есть воздушная разведка, где-то там, позади, по нашим следам могут идти отряды неприятеля.

Рассылаю в разные стороны разведтройки. Напряжённое ожидание. Кажется, время густеет, как вязкий сироп. Мучительно тянутся минуты ожидания.

Разведчики возвращаются с хорошими новостями — нет, никаких признаков выслеживающего нас противника. Горные леса в округе пусты. На дороге обычное движение: китайцы движутся по своим делам, японцы — по своим.

И это подозрительно. Потеря целого полка в собственном тылу не могла оставить противника равнодушным.

Ещё и этот демон в небе… Что-то тут не так.

Под занавес следующего ночного перехода выходим к долине. И оп-па нас ждёт сюрприз.

Все признаки железнодорожного строительства. Лагерь китайских рабочих-кули: неопрятные шалаши, навесы, люди спят прямо на земле и рядом лагерь японцев: ровные ряды палаток, устроенные отхожие места, столовая под навесом, лагерная кухня, часовые по периметру и возле склада, где сложены шпалы, рельсы, рабочие инструменты.

Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы дотумкать — это строят рокадную железную дорогу, чтобы по ней перебрасывать с восточного побережья Ляодунского полуострова к фронту боеприпасы и подкрепления из Японии.

Братья Лукашины, Будённый с Жалдыриным, Бубнов и Маннергейм с Вержбицким с разной степенью энтузиазма выслушивают мой план — напасть на лагерь и постараться причинить максимальный ущерб строительству. Все прекрасно понимают, чем грозит нашей армии ускорение и улучшение снабжения противника.

Ночная конная атака на японский лагерь удалась — не могла не удастся — сколько тех японцев было. Примерно рота охраны и технические специалисты.

И если японцы ещё пытались отстреливаться спросонья, то китайские кули, как только поняли, что дело пахнет керосином, испарились, как лужица воды в жаркий полдень.

Пропитанные креазотом шпалы загораются плохо, но если занялись — хрен потушишь.

Пленный японский инженер запираться не стал: следующий лагерь строителей километрах в пятнадцати от нас. Организован по образцу и подобию только что разгромленного нами. Вдоль всей линии строительства по долине идёт неплохая грунтовая дорога. Нет, ночами патрулей на них нет. Никто не воюет ночью.

Обычным конным маршем мы бы там были часа через три. На рысях — полтора часа. Решено, двигаемся рысью с одним малым привалом. Нельзя все же перед боем сильно изматывать лошадей.

Ко второму лагерю железнодорожных строителей вышли в аккурат к завтраку. А вот тут фактора неожиданности не вышло — японцы оказались готовы к нашему визиту. Встретили нас ружейным и даже пулемётным огнём.

К счастью пулемёт у противника оказался только один, и мы довольно быстро его подавили. Обошлось без жертв, не считая того, что несколько моих бойцов получили ранения.

Прилетело и Маннергейму. Японская пуля цапнула барона-тролля в ногу. Серьёзного вреда ему это не принесло — я впервые видел процесс регенерации тканей у демонического существа. Существенно быстрее, чем у обычного человека. Маннергейм говорит, что это индивидуальная особенность троллей. Но в целом надо признать, что живучесть у нечистой силы всё же повыше, чем у нас, людей, и чтобы уконтропупить демона, надо изрядно постараться.

Остатки японской железнодорожной роты предпочли за лучшее отступить. Здешний склад постигла участь первого — всё, что можно сжечь и уничтожить мы жжём и уничтожаем. Взрывчатку стараемся забрать с собой.

И довольно испытывать судьбу. Пора уходить в горы. Устали и люди и лошади, а японцы непременно соберутся с силами, чтобы кинуть ответку.

Весь день медленно движемся по горному лесу. Тащим тачанки из последних сил. Выбираем место для лагеря. Обустраиваемся — надо дать отдых всем и подумать, что делать дальше. Отправляю очередного голубя донесением о том безобразии, которое мы устроили противнику, особо подчёркиваю, что наша ночная атака на лагеря железнодорожных строителей даст только временный эффект, задержит строительство, но нее остановит его.

Под вечер в небе снова замечен тэнгу. Снова пытаюсь выцелить его, чтобы попытаться гарантированно снять. И снова он стремительно улетает, когда я кладу палец на спусковой крючок. Словно чувствует моё намерение.