Ротмистр Гордеев-2

Глава 15

Чуть не забыл в горячке известить соседей о вражеском прорыве. Отправляю двух вестовых из числа молодого пополнения, но посообразительнее. Одного в эскадрон к Шамхалову, другого — к Коломнину: дал бог с ним соседствовать. Хотя после того, как я спас ему жизнь, ротмистр ко мне помягчел.

Велю вестовым передать Шамхалову и Коломнину, что велика вероятность, что японцы накапливают силы именно перед моими позициями, чтобы попытаться двинуть прорыв дальше узким клином, не затрагивая соседей. Но всё же пусть оба будут начеку.

— Всё ясно?

— Так точно!

— Тогда с богом!

Последние наставления Цирусу

Бегу догонять свою штурмовую группу: впереди тачанки с миномётами, сзади телеги с полусотней штурмовиков. Рядом с телегами гигантскими шагами меряет дорогу Горощеня — Лихо одноглазое, станковый «гочкис», словно простая винтовка подпрыгивает у него на плече.

— Горощеня! Почему не на телеге?

— Мне пешшу зручней, вашбродь[15].

— Ну гляди… Кузьма! Лукашина ко мне!

— Которого, вашбродь? — чем хорош Кузьма, всегда под рукой и при этом не мозолит глаза.

— Тимофея.

— Бу-сде! (Будет сделано!) — миг и верного барабашки след простыл.

Поправляю на плече подарочек от Маннергейма — датский ручник системы Мадсена.

Ага, вот и Тимофей.

— Вызывали, вашбродь?

— Ты скольким вражинам зараз можешь глаза отвести?

— Это смотря на скольки шагах?

— На полусотне шагов?

Тимофей что-то прикидывает про себя:

— Паре сотен отведу. Больше никак, вашбродь…

Эх, маловато, ну, да за неимением гербовой будем писать на простой.

— Держись рядом со мной. Кузьма!

— Я, вашбродь!

— Вольноопределяющегося Аннибала ко мне!

— Слушаюсь!

Скоробут порскает прочь, только сапоги сверкают.

Пока ординарец выполняет мой приказ, добегаю до тачанок.

— Господин мичман, вы захватили мой бомбомёт?

— Конечно, господин штабс-ротмистр, — Власьев хлопает ладонью по длинному свёртку.

— К нему есть противодемонические заряды?

— Пара штук.

— Давайте сюда…

— Как же вы с двумя э-э… вундервафлями собираетесь управляться? У вас же ручной пулемёт.

— Поделюсь им с одним из подчинённых.

— А мины вы в карманах потащите?

Н-да… Мичман прав.

— Ваши благородия, можно из верёвки справу смастрячить, — встревает в разговор Жалдырин.

— Мастрячь.

Пальцы бывалого моремана вяжут из верёвки что-что вроде морских узлов — этакая верёвочная сбруя, в петли которой общими усилиями укрепляем мины для моего миномётного ружья.

Не знаю, на кого я похож со стороны. Зеркал тут нет и не предвидится в ближайшее время. Разве что в луже на себя смотреть и любоваться отражением.

Подбегают Кузьма и Аннибал. Протягиваю дальнему родственнику Арапа Петра Великого свой «мадсен».

— Справитесь с машинкой?

— Так точно.

— А ну — продемонстрируйте!

Аннибал вполне буднично берёт пулемёт и показывает, что эта не самая сложная техника ему по силам.

— Отлично! Тогда держитесь рядом. Кузьма!

— Здесь, вашбродь!

— Держись рядом с Гиляровским. Головой своей нечистой отвечаешь за него. Уяснил?

— Ясен пень, Николай Михалыч! Нечто я без понятия?

Ха! Это что-то новенькое, по имени-отчеству Скоробут меня впервые, до этого как-то «вашбродием» обходился.

— Господин штабс-ротмистр, до позиций противника полверсты, — это командир мобильного взвода корнет Трубецкой.

— Корнет, тачанки к бою. Мичман, по крику выпи открываете огонь минами. Жалдырин! Как господин Власьев отстреляется, бей ракетами. Цель — вражеские окопы. На всё — семь минут. Трубецкой, по окончании артподготовки выдвигаете тачанки с пулемётами на дистанцию прямой наводки, поддержите нас огнём. Бить по всему, что высунется над бруствером. Кроме белых флагов. И слушайте Будённого с Жалдыриным, Андрей.

— Я офицер, а вы предлагаете подчиняться унтерам? — багровеет потомок знатного рода.

— У этих унтеров, князь, опыта боевого пока побольше вашего. О вас же забочусь.

Трубецкой фыркает, однако берёт под козырёк. Чует моё сердце, в ближайшем будущем могу ещё не раз столкнуться с подобной проблемой. Надо при ближайшей оказии провести «политработу» с молодыми офицерами. Пусть сбавят гонору и не показывают характер, где ненужно.

Тачанки останавливаются, разворачиваются для миномётного залпа. Подробностей не вижу, бегу, к штурмовой группе. Аннибал и Скоробут несутся за мной. Спиной чувствую их горячее дыхание. Загоняю подчинённых, но иначе нельзя. Отдыхать будем после боя.

Штурмовики с приданными разведчиками и добровольцами, среди которых, словно настоящий Тарас Бульба возвышается Гиляровский со своими вислыми усами и в залихватски сбитой на затылок папахе.

Бросаю на моё воинство внимательный взгляд. Спасибо финскому троллю — у всех в руках мощные дробовики. Быстро он с ними подсуетился.

— Корнет, — дымовые шашки готовы?

Командир штурмового взвода кивает. Он очень собран и бледен.

— Не тушуйтесь, Женя. Самурай не боится смерти, потому что уже мёртв.

— В смысле?

— Избрав военную стезю, вы должны понимать, что просто находитесь в отпуску у Смерти. Так понятно?

Измайлов, поразмыслив, кивает. Есть всё-таки что-то в восточной философии.

Ветер на японские позиции.

— Поджигайте шашки.

Густой едкий дым тянет на захваченные японские окопы. В окопах слышны тревожные свистки японских унтер-офицеров, гортанные крики. Дым наползает на брустверы окопов и скрывает их своей пеленой.

Кричу выпью. Надеюсь, у тачанок услышат сигнал.

Тонкий приближающийся многократный свист. Разрывы накрывают японские позиции.

Я точно знаю, сколько мин у Власьева. Загибаю пальцы, считая про себя. Всё, эту часть Марлезонского балета отстреляли.

Измайлов в напряжении смотрит на меня, ждёт отмашки.

Отрицательно мотаю головой: рано.

Приближается ужасающий, выворачивающий душу наизнанку вой ракет. Даже меня оторопь берёт, что уж говорить об остальных моих бойцах. Про японцев даже стараюсь не думать.

Молодцы китайцы — отличные свистелки придумали.

Разрывы накрывают захваченные японцами окопы. Через минуту всё повторяется. Всё. У Трубецкого в распоряжении остался последний комплект ракет. Наш резерв.

— Лукашин, отводи противнику глаза!

— Щас, вашбродь.

Характерник замирает, словно уходит куда-то вглубь себя.

— Командуйте, корнет, — толкаю Измайлова в бок.

Тот мгновенно реагирует:

— Отряд! В атаку!

Вскакиваем и бежим в сторону окопов. Надеюсь, самураям пока не до нас, а то перещёлкают как куропаток.

Но, видать хорошенько их приложили наши мины и ракеты. Ни одного выстрела с бывших наших позиций.

Врываемся в них, спрыгивая на головы ошалевшим от артобстрела японцам. Басовито громыхают помповухи, сметая, словно мётлами своими зарядами врагов. Недаром в моём мире в первую мировую их прозвали «окопными мётлами».

Аннибал держится за моим плечом с «мадсеном» наготове. За нами сгрудились вооружённые сапёрными лопатками и топорами «добровольцы» из бывших хозяев этих окопов.

Добегаем до поворота, где окоп изгибается резким углом. Слышны отрывистые команды на японском. Поворачиваюсь к одному из бойцов Бузулукского пехотного.

— Знаешь, что там?

— Офицерский блиндаж, вашбродь.

— Аннибал, ручные гранаты есть?

— Пара штук, господин штабс-ротмистр.

— Давай сюда.

Аннибал протягивает мне две наших самоделки. Выдёргиваю кольцо и бросаю одну за угол.

— Бойся!

Три, два, один. Взрыв.

Вторая повторяет судьбу первой.

Осторожно выглядываем. Мешанина из тел, земли и обломков досок пред входом в офицерский блиндаж. Дощатая дверь вынесена ударной волной, за ней клубится тьма. Чёрт его знает, что там внутри. Ну-ка, от греха подальше.

Поднимаю миномётное ружьё Власьева. Мину в ствол, передёрнуть затвор, досылая пулю, прицелиться… Жму на спусковой крючок.

Мина влетает в дверной проём и взрывается внутри. Крики боли, проклятия на японском. И нечеловеческий рёв.

Амулет на груди жжёт кожу.

Огромное косматое выше человеческого роста звероподобное существо, покрытое густой шерстью, лезет из глубин блиндажа.

Аннибал жмёт на курок «мадсена». Наши выстрелы чудовищу нипочём — оно разевает клыкастую пасть. И из неё с шипением вылетает огненный сгусток.

Ох, едрит твою мать! Отороси — редкая японская демоническая тварь.

Крик боли, запах горелого мяса — Аннибала отбрасывает назад.

Торопливо снаряжаю своё миномётное ружьё. Вскидываю к плечу. Жму спусковой крючок. Сильный толчок в плечо. Грохот взрыва.

Демона-огнеплюя отбрасывает назад, но большого вреда не приносит. Он снова подымается на лапы, открывает чудовищную пасть.

— Назад! Быстро!

Стремительно откатываемся за изгиб окопа. На лицах бойцов-бузулукцев ужас.

— Сожжёт! Как пить дать — сожжёт!

— Молчать! — рявкаю я. — Ещё слово и я сам тебя раньше сожру с потрохами!

Паникёр испуганно замолкает.

Что делать… Мои руки шарят по самодельной перевязи с минами. Кроме обычных, Власьев сработал пару противодемонических боеприпасов с доброй порцией освящённого серебра.

Ага. Вот она.

Пальцы дрожат. Отороси ревёт за поворотом окопа. Слышно, как он приближается к нам.

Щаз ты у меня получишь, сволочь! Миномётное ружьё снаряжено. Палец на спусковом крючке.

Вот и жуткая морда в прицеле. Пасть раскрывается.

Стреляю. Мина успевает влететь и взорваться в пасти чудовища за секунду до того, как оттуда должен был вылететь очередной огненный шар.

Оглядываюсь на бузулукцев.

— Штаны мокрые, зато сами живые. Собрать оружие!

Сам наклоняюсь над вольноопределяющимся Аннибалом. Готов. Снимаю фуражку, осеняю себя крестным знамением.

Короткая вышла у парня фронтовая биография. Скольких ещё не досчитаемся в этом бою…

— Господин штабс-ротмистр, — измазанный кровью и грязью Романов козыряет, — корнет Измайлов просил передать. Окопы захвачены, японцы отступили.

— Потери большие?

— Не без этого. Где-то до четверти состава.

Два десятка убитых… Многовато.

— Борис, передайте корнету — закрепляемся на позициях. Потом бегом к Трубецкому — пусть перебрасывает тачанки сюда. Уверен, японцы в самое ближайшее время пойдут в контратаку.

Романов козыряет и бежит по окопу выполнять полученное приказание.

Ко мне подтягиваются вооружившиеся трофейными «арисаками» бузулукцы.

Поднимаю с тела Аннибала слегка подгоревший «мадсен». Закоптился, но вполне в рабочем состоянии. Хлопаю по плечу одного из бузулукцев.

— Фамилия?

— Рядовой Богатырёв, вашбродь.

Н-да, Богатырёв, а статей вовсе не богатырских.

— Найди моего ординарца Кузьму Скоробута. Он — домовой. Его с подопечным журналистом — сюда. И кого-нибудь из моих вольноопределяющихся. Понял?

— Так точно, вашбродь.

— Тогда шевели помидорами.

— Чего?

— Бегом!

Бежит, едва не путаясь в полах шинели.

Смотрю в бинокль на линию японских окопов. Там идёт активное шевеление. Точно готовятся к контратаке. Интересно, сколько у нас времени до её начала?

Богатырёв возвращается с моим домовым, Гиляровским и вольноопределяющимся Хрипуновым. Золотой медалист Александровского лицея, между прочим. Сирота. Отец умер, когда Алексею было девять лет. Мать, оставшись вдовой, умудрилась вытянуть четверых детей и всех определить в Лицей.