Ротмистр Гордеев-2

Глава 22

Хренеть есть с чего. В портфеле аккуратно уложены желтоватыешашки, брусочек к брусочку.

Пироксилин? Динамит? Тротил?

Аккуратно скребу одну из шашек пальцем, облизываю. И тут же сплёвываю. Мерзкая химическая горечь — шимоза, известная так же, как мелинит. Японская взрывчатка. Очень чувствительная к ударам, к тому же при взрыве выделяющая не хило так ядовитых удушающих газов…

А вот и взрыватель: внутри стеклянной посудинки, заполненной прозрачной жидкостью, туго натянута проволочка, удерживающая подпружиненный ударник. Зуб даю — в посудинке какая-нибудь кислота, постепенно разъедающая проволоку. Разъест — ударник сработает и ба-бах! Вот только где этот ба-бах должен был сработать?

Слава богу, тут и сейчас пока ещё не додумались делать не извлекаемые детонаторы, инициирующие срабатывание адской машинки при малейшей попытке их извлечь.

— Что здесь происходит?

Поднимаю голову — передо мной поручик с парой вооружённых солдат.

— Вы кто?

— Штабс-ротмистр Гордеев. Пытались задержать японского агента с «адской машинкой», — киваю на останки портфеля «Рассохина», набитые шимозой, — Проводите меня в контрразведку к подполковнику Николову.

— Конечно, господин штабс-ротмистр… — Поручик с тревогой смотрит на портфель-бомбу.

— Не бойтесь, поручик, взрыватель у меня в руках, — демонстрирую офицеру стеклянную посудинку с проволочкой. — Портфель безопасен. Но ронять его всё-таки не рекомендую. Шимоза очень чувствительна к ударам.

Солдатам своим поручик не стал доверяться, с величайшим бережением потащил портфель со взрывчаткой собственноручно.

— Умеете вы отличиться, Николай Михалыч,- хмыкает Николов, оглядывая мой некогда парадный мундир, а теперь грязные и рваные лохмотья.

— Приключения сами меня ищут, Сергей Красенович, — развожу руками. — А что делать?

— Продолжать в том же духе, — улыбается он.

Открывается дверь кабинета Николова, солдат вносит поднос с тремя стаканами чая в подстаканниках, сахарницей, тарелкой с бутербродами, ставит на стол, рядом с расхристанным портфелем лже-капитана со взрывчаткой.

— Угощайтесь, — Николов делает приглашающий жест, — и вы, мадмуазель Серебрякова.

— Благодарю, господин подполковник, — Соня благодарно кивает, — а то, господин штабс-ротмистр только обещал бедной девушке угостить её обедом в ресторане.

Вроде и упрёк, а в глазах так и пляшут лукавые бесенята.

— Я распоряжусь доставить еду из ближайшего приличного заведения, — обещает Николов.

Смотрит на меня с печалью.

— А вот, что делать с вашим мундиром, штабс-ротмистр, даже не представляю… В таком виде показаться командующему и наместнику Дальнего Востока… Просто невозможно.

— Командующему? Наместнику?

— А вы не знали причину вашего вызова в штаб?

— Нет. Сказали только — быть в парадном мундире.

Николов хмыкает.

— И вы просто выполнили приказ, не поинтересовались в честь чего нужно явиться при параде?

— Н-ну… — бросаю взгляд на Соню, деликатно отщипывающую крошки от бутерброда, словно птичка клюёт, — я человек военный. Есть приказ — выполняю, не спрашивая.

— Не кокетничайте, штабс-ротмистр, — усмехается контрразведчик, -когда вам было надо для дела, вы приказов не ждали или задвигали их в дальний уголок. Ведь победителей не судят, так?

Покаянно развожу руками:

— Всё-то вы, Сергей Красенович, прозреваете насквозь, словно рентген.

— Рентген? — удивлению Сони нет предела, — Вы имеете в виду нобелевского лауреата девятьсот первого года по физике доктора Рёнтгена и его Х-лучи?

Вот ведь, опять чуть не спалился. Хорошо Рентген или Рёнтген уже сделал своё открытие.

— Да, Софья Александровна, именно его. Они же всё просвечивают насквозь, как проницательный глаз господина подполковника.

— Так вот, Софья Александровна, — ваш командир штабс-ротмистр Гордеев вызван в штаб армии для вручения ему ордена Святого Владимира 4-й степени с бантом и мечами за проявленный в боях героизм.

Соня непроизвольно охает. А Николов, выдержав некоторую паузу, словно корифей подмостков Московского художественного театра, продолжает:

— И для торжественного вручения новых погон следующего воинского чина — ротмистра.

Офигеть… растём, однако. В моих новых погонах при одном просвете звёздочек уже не предусмотрено.

— Вот скажите мне, ради всех святых, любезная Софья Александровна, возможно ли представить перед светлы очи генерал-адъютанта Куропаткина и наместника государя на Дальнем Востоке адмирала Алексеева такого оборванца, пусть и героя до мозга костей?

Соня строго мотает головой, а в глазах так и пляшут смешинки.

— Никак невозможно, господин подполковник.

— И что прикажете делать? У нас до назначенного времени полтора часа. Отстирать и починить?.. Или построить вашему командиру новый парадный мундир?

Соня окидывает меня критическим взглядом.

— На спасёт только чудо… Или кто-то из офицеров схожего телосложения и роста, кто согласился бы одолжить Николаю Михалычу на непродолжительное время свой мундир.

— Видите, штабс-капитан, сколь ценно у вас пополнение? Мадмуазель санинструктор не только хороша, но и практично умна и находчива.

Николов тянется к звонку, чтобы вызвать адъютанта и отдать соответствующее распоряжение…

— Стойте! — меня осеняет неожиданная мысль, — Мундир не уйдёт. У нас другая проблема — кого хотел взорвать лже-капитан Рассохин своим портфелем с шимозой?

— Неужели вы думаете, что… — кажется, Николова посетила та же мысль, что и меня.

Подполковник бледнеет.

— Конечно. Одним портфелем двух зайцев угробить: и Куропаткина, и Алексеева, обезглавить армию.

Николов хватает колокольчик со стола и ожесточённо трясёт им. В распахнувшуюся дверь влетает адъютант.

— Немедленно проверить, не записан ли сегодня на приём к Командующему и Наместнику капитан Рассохин из…

— Из сибирских стрелков, — подсказывает Соня.

— Выполняйте.

Адъютант щёлкает каблуками, наклоняет в лёгком поклоне голову с аккуратным пробором и испаряется из кабинета. Его сменяет пара солдат с исходящими паром судками.

Есть не хочется, ковыряюсь в еде, в отличие от Николова с Соней, проявляющих завидный аппетит.

— Господин подполковник, простите, что отвлекаю от еды… Если бы вы планировали ликвидацию вражеского командования, к чему бы вы его приурочили?

Вилка Николова с куском мяса замирает на полпути ко рту. Подполковник бледнеет.

— Думаете, японцы готовят удар?

В моём мире японцы ударили 24 августа, когда прекратились двухнедельные дожди, грязь и хляби просохли и стало возможно нормально наступать без боязни увязнуть в грязи. Здесь дожди уже выпали, 24 августа было три дня назад, но тогда японцы не ударили, видимо, сказался наш рейда по японским тылам, выбивший у врага пару полков и изрядное количество запасённых боеприпасов. Но они могли подтянуть недостающее к фронту за эти дни.

— Уверен, господин подполковник.

Николову непросто принять решение. Прокукарекаешь тревогу, а японского удара не случится.

— Сергей Красенович, я понимаю, не ваша зона ответственности. Не ваш уровень принятия решений. Хотите, я всё возьму на себя и лично сообщу об этих предположениях Куропаткину с Алексеевым? — предлагаю я.

В кабинет врывается запыхавшийся адъютант.

— Господин подполковник, капитан Рассохин есть в сегодняшних списках представлений командующего и наместника.

— Кто внёс капитана в список?

— Полковник Кривицкий. Именно он составлял все списки представлений.

— На какой час ему назначено?

— На четверть пятого по полудни.

Не сговариваясь, смотрим на часы. Стрелки приближаются в трём часам дня. Николов поворачивается ко мне.

— А у вас на который час назначено?

— На половину четвёртого.

— Поручик! Встаньте рядом с господином штабс-ротмистром.

Недоумевающий адъютант Николова встаёт рядом со мной. Контрразведчик придирчиво рассматривает нас.

— Как полагаете, Софья Александровна, у поручика с вашим командиром есть сходство в фигурах?

Соня встаёт, обходит нас кругом. Думает.

— Рост у них почти одинаков, в плечах и талии различия невелики…

— Софья Александровна, оставьте нас ненадолго. Можете скоротать время в приёмной.

Вот что значит — хорошее воспитание. Соня беспрекословно выходит.

— Поручик, раздевайтесь! Это приказ, — командует контрразведчик.

Адъютант Николова густо краснеет, хочет что-то возразить, но подполковник поясняет:

— У штабс-ротмистра безнадёжно испорчен парадный мундир. Вы же не откажете боевому товарищу? Одолжите Николаю Михайловичу свой на пару часов.

Адъютант мямлит что-то, но, в принципе, не возражает.

— А мне что же, в исподнем остаться? — наконец, выдавливает из себя он.

— Пошлите за полевым мундиром, и всех делов.

— Я иду в штаб с вами! — Соня решительно поднимается с дивана, на котором она только что листала столичные газеты недельной давности, стоило нам с Николовым появиться в приёмной.

— Софья Александровна, не может быть и речи.

— Вольноопределяющаяся Серебрякова, у вас были какие-то дела в госпитале?

— Господин ротмистр… Ну, Николя… — закусила нижнюю губку и смотрит оленьими глазами, этакий оленёнок Бэмби… И тут же добавляет решительности в голос:

— Я вас одних не отпущу. А если там будут раненые? Мой долг оказать им первую помощь.

Вы когда-нибудь пробовали спорить с женщинами? Даже начинать не стоит. Всё равно останетесь виноватыми.

— Хорошо, Софья Александровна, но вот вам мой приказ: самой никуда не соваться. Скажу «лежать» — исполнять не медля. Ясно?

— Так точно, господин ротмистр.

Вот лиса. Ладно хоть Николов не возражает.

— Не будем медлить. Время дорого! — слова подполковника звучат, как приказ.

В штаб армии успеваем прибыть за пять минут до назначенного мне для преставления времени.

По-быстрому осматриваюсь. Вдруг лже-капитан явился пораньше?

Но его, слава богу, нет. Приёмная Куропаткина полна таких же, как и я офицеров, вызванных для награждения и тождественного производства в новый чин. Где-то среди них — люди Николова.

То и дело ловлю взгляды, бросаемые господами офицерами на мадмуазель Серебрякову. Очень и очень заинтересованные взгляды. Чувствую, как начинают гореть щёки. Я, что — ревную?

Из кабинета выходит очередной новопроизведённый капитан. Он улыбается и сияет как начищенный самовар.

Штабной офицер сверяется со списком:

— Штабс-ротмистр Гордеев!

Пора!

Оправляю чужой мундир, вхожу в двери начальственного кабинета. Подполковник Николов входит следом.

— Ваши высокоблагородия, штабс-ротмистр Гордеев по вашему приказанию прибыл.

На меня оба высокоблагородия смотрят с любопытством, а вот друг на друга с неприязнью и какой-то ревностью. И это не просто традиционное армейское противостояние флотских и сухопутных. Тут всё круче закручено.

Куропаткин эту кампанию начал командующим Маньчжурской армии, Алексеев, бывший на начало войны Наместником Дальнего Востока, стал Главкомом сухопутными и морскими силами на всём Тихом океане.