Ротмистр Гордеев-2

Интерлюдия 2

Паровоз коротко свистнул, тормозя. Вагоны последний раз дёрнулись и остановились. Затренькал станционный колокол.

Из пассажирского вагона первого класса высыпали на перрон пассажиры, в основном, офицеры. Среди них — два господина в иностранной военной форме: основательно сбитый с короткими усиками британский майор и долговязый сухощавый капитан-американец.

Оба, выйдя из вагона на перрон, закурили. Британец сигарету, американец сигариллу.

— Ну-с, с прибытием, мистер Мэттью.

— С прибытием, сэр Уильям.

Вокруг них скучковалась троица гражданских в удобной, но щеголеватой дорожной одежде.

Самый старший из этой группы штатских — мужчина лет сорока пяти, крупный высокий, с роскошными холёными усами, в охотничьем костюме и шапочке-двухкозырке охотника на оленей, второй — помоложе, начинающий толстеть джентльмен лет около тридцати в высоких кожаных крагах и френче защитного цвета без погон и знаков различия. Его рыжеватую начинающую редеть шевелюру венчала широкополая шляпа.

Третий же, тоже тридцатилетний крепкий мужчина с сигаретой в зубах, в кепке с острым козырьком и внимательным взглядом прищуренных серых глаз, пиджачной паре с брюками, заправленными в видавшие виды сапоги, поправлял на плече внушительных размеров футляр фотоаппарата.

— Сэр Уинст… простите, сэр Джон, конечно же, — поспешил поправиться самый старший, — и вы, мистер Лондон, не желаете пропустить по рюмочке бренди?

Рыжеватый бросил на старшего товарища не слишком довольный оговоркой взгляд, но предложение поддержал.

— Хороший бренди ещёникогда не мешал в таком путешествии, как наше.

— Поддержу вас, коллеги, — ответил третий в кепке.

Старший выудил из внутреннего кармана костюма плоскую фляжку и три серебряных стаканчика на крохотный дринк, булькнул в стаканчики и протянул остальным.

— Cheers[16].

Троица опрокинула в себя малую толику алкоголя.

Погода стояла прекрасная, и настроение у господ иностранных журналистов было под стать. Тем более порция бренди, выпитая на перроне, была отнюдь не первой в это во всех отношениях замечательное утро.

Рыжеватый журналист меж тем внимательно осматривал камеру своего американского коллеги.

— Японцы вернули вам фотоаппарат, Джек?

— Если бы, Джон! Мой аппарат так и остался в Моджи, где эти идиоты меня арестовали, как шпиона.

— Вас же оправдали…

— Оправдали, но технику так и не вернули. Не помогло даже вмешательство нашего посла в Токио. Пришлось покупать новый.

Тем временем американский капитан и британский майор недовольно оглядывались по сторонам.

— Однако, где же наши встречающие?

— Джентльмены, если вы майор Хорн и капитан Джадсон, то я за вами.

Иностранные офицеры оглянулись на голос, прозвучавший на безупречном английском.

— Вольноопределяющийся 52-го Нижегородского драгунского полка рядовой Кирилл Канкрин, прибыл встретить вас и проводить в расположение отдельного эскадрона специального назначения штабс-ротмистра Гордеева, согласно полученному приказу, — подтянутый молодой человек в аккуратной гимнастёрке откозырял майору и капитану.

За его плечом возвышался одноглазый великан, явно из какой-то славянской нечистой силы, облачённый также в форму рядового драгуна императорской армии.

— У вас блестящий английский, — не удержался от комплимента майор Хорн.

— Благодарю, сэр, — учтиво склонил голову Канкрин. — Моим педагогам из Александровского лицея было бы приятно это услышать.

Он обратился к остальным:

— Джентльмены вы готовы выехать или требуется покрепиться с дороги? До места не очень близко. А мой спутник пока занялся бы вашим багажом.

Военные наблюдатели переглянулись, посмотрели на троицу журналистов.

— Господа! Наши любезные хозяева предлагают перекусить перед дорогой, — обратился Хорн к спутникам. — Мистер Дойл?

— За время поездки меня основательно растрясло, но от хорошего завтрака я ещё никогда не отказывался, — ответил старший из журналистов.

— Тогда прошу за мной, господа, — вольноопределяющийся гостеприимно указал на одну из дверей в здании вокзала с вывеской «БУФЕТЪ». — Смею рекомендовать «Игнатьевскую столовую».

Канкрин обернулся к одноглазому великану и обратился к нему по-русски:

— Лявон, погрузи багаж и присоединяйся к нам за столом.

— Да ну, ваша милость, я лепше[17] сухпая пожую.

— Какой сухпай? Даже не думай.

Канкрин повёл англичан и американцев в вокзал. А Горощеня занялся погрузкой их багажа на телегу.

Войдя в буфет, иностранцы невольно поморщились.

Посреди достаточно грязного зала возвышалась стойка с водкой и закусками, возле которой толпились офицеры всех рангов и примкнувшие к ним гражданские чиновники.

В нос шибануло дешёвым спиртом, суточными щами, запахом крепкого табака. А ещё были слышны голоса не слишком трезвых посетителей, которые о чём-то спорили и пытались друг другу что-то доказать, едва не хватаясь за грудки.

— Oh damn[18]! — не сдержался рыжеватый.

— Я будто снова попал на Аляску времён «золотой лихорадки», — усмехнулся Джек Лондон и расчехлил свой фотоаппарат, чтобы сделать пару-тройку колоритных снимков.

— Нам сюда, джентльмены, — Канкрин указал на неприметную дверь в глубине буфета без всяких вывесок, — Неужели вы решили, что я заставлю вас столоваться в таком вертепе?

За неприметной дверью всё выглядело на разительном контрасте с только что оставленным буфетом.

Чисто выскобленные полы, деревянные столы, накрытые белоснежными скатертями, свежий воздух. За перегородкой гудела чугунная плита, возле которой колдовали двое: молодой парень в белом переднике поверх солдатской формы и обаятельный мужественный шатен с усиками и аккуратным пробором в волосах, также в белом переднике поверх офицерского мундира с погонами штабс-ротмистра.

Хорн с Джадсоном узнали офицера-повара. И крайне удивились.

— Господин граф, вы ли это? У плиты и сами… э-э… kashevarite? — Хорн вскинул бровь вверх.

— А что тут такого? Россия удивительная страна: медведи с балалайкой разгуливают по улицам, один граф готовит в офицерской столовой, другой служит вам проводником, — Штабс-ротмистр, которого назвали графом, кивнул в сторону Канкрина.

— Этот рядовой — граф, господин Игнатьев? — снова поразился Хорн.

— Да, и я прекрасно знаком с его отцом. Его прадед был не только боевым генералом в войне двенадцатого года, но и министром финансов при Николае Первом.

— Вау, — только и смог выдавить из себя американец, тогда, как его английский коллега остался стоять с открытым ртом.

— Что ж вы замерли, джентльмены? — удивился Игнатьев[19]. — Как у нас говорят: solovjya basnjyami ne kormjyat. Располагайтесь.

Игнатьев повернулся к Канкрину и окликнул его:

— Господин вольноопределяющийся, помогите накрыть на стол.

Канкрин подошёл к Игнатьеву, как к старому знакомому, пожал руку. Оба тут же перешли на родной русский.

— Рад вас видеть, Алексей Алексеевич.

— Взаимно, друг мой. Станете писать отцу, передавайте от меня привет.

— Обязательно! Он будет рад.

Оба графа споро накрывали на стол: тарелки, приборы, судки со специями, и при этом успевали поддерживать вполне светскую беседу.

— А всё же, Алексей Алексеич, поделитесь, это такая специальная форма работы с иностранными военными наблюдателями — кормить их на убой?

Игнатьев рассмеялся:

— Просто надоели постоянно кислые физиономии от обслуживания в станционном буфете и проблемы с несварением заграничных желудков. Вот и решил взять дело в свои руки. Подобрал у вокзала брошенную чугунную плиту, собрал на паях компанию из нескольких генштабистов и сам встал к плите после окончания рабочего дня.

— Справляетесь? Не очень графское дело…

— Отчего же? Кухонному мастерству я обучался, почитай, с детских лет.

— Ах, да… ваш домашний повар — это же была живая легенда Петербурга.

— Александр Иваныч был учеником знаменитого в своё время на весь Петербург повара-китайца Чоу Вань Мэя. Он мне не раз говорил, что у меня с рождения кулинарный дар. Я частенько забегал ребёнком к нему на кухню, вот и выучился.

— Как же вы всё успеваете? — Канкрина просто распирало любопытство.

— Так я ж не один. Мне помогает Антошка, — Игнатьев кивнул на суетящегося у плиты рядового в переднике, — Представляете, наш бывший домашний поварёнок оказался здесь рядовым в 35-й дивизии. Я добился его откомандирования в моё распоряжение, и дела пошли в гору.

— Вы, Алексей Алексеич, прямо, как мой комэск.

— Гордеев? Доводилось слышать про его подвиги. Необычный человек.

— Это вы верно подметили.

— Вы же иностранцев к нему сопровождаете? — Игнатьев понизил голос.

Канкрин утвердительно кивнул.

— Учтите, гости непростые.

— Господа Хорн и Джадсон?

— Эти само собой, но их спутники журналисты гораздо интереснее.

Канкрин глянул на оживлённо беседующую по-английски штатскую троицу.

— Журналисты как журналисты.

— Не скажите, граф. Тот, что постарше — сэр Артур Конан Дойл. Представляет здесь «The Times».

Глаза Канкрина загорелись:

— Как? Тот самый автор Шерлока Холмса?

Игнатьев кивнул:

— Рыжеватый только значится по документам, как Джон Джером. На само деле, это Уинстон Черчилль, восьмой герцог Мальборо, член Палаты Общин, писатель, журналист и герой недавней войны с бурами.

— А почему не под своим именем?

— Джером — фамилия его матери, американки. Сэр Уинстон, видимо, не хочет привлекать к себе большого внимания. Он представляет здесь «The Morning Post».

— Интересная парочка, — покачал головой Канкрин.

— Третий — не хуже Американский писатель Джек Лондон. Его ангажировал газетный трест Хёрста.

Канкрин с трудом сдержался, чтобы не присвистнуть. Ну и компанию ему предстоит доставить в их отдельный эскадрон специального назначения. Командир, как в воду глядел, когда ставил ему и Горощени задачу.

Трое британцев и двое американцев застучали ложками в тарелках.

В «игнатьевскую столовку» зашёл Горощеня. Присел рядом с Канкриным, который уже наворачивал куриный супчик.

Хозяин столовой глянул на него, хмыкнул и поставил перед великаном тарелку с двойной порцией. А затем наклонился и прошептал почти в ухо.

— Ты, братец, только до смерти их не заводи, а то мне за них отвечать ещё. Да и люди они, не самые распоследние.

— Нешто я не понимаю, вашбродь, — тихо прогудел в ответ Лихо, — да и от командира приказа не было.

После обильного, а главное — вкусного завтрака, сытые и довольные иностранные наблюдатели и журналисты рассаживались по повозкам.

Ярко светило августовское солнышко. Вокруг кипела жизнь прифронтового Ляояна.

Небольшой караван из трёх повозок тронулся в свою «одиссею».

Город остался позади.

Мистер Джером, он же сэр Уинстон Черчилль развернул на коленях карту и ткнул карандашом в Ляоян, прочертив небольшой отрезок до вычерченной разноцветными карандашами линии фронта.

— Судя по карте, тащиться нам с полтора десятка миль. Полтора-два часа — и мы на месте.

Дорога тянулась, извивалась меж полей. На солнце начали накатывать тучки. Потянуло холодком.