Противостояние II

Глава 12. Юля. Утром у Серёжи дома

28 октября 1972 года

Серёга не открывал долго, а когда всё же открыл, был взлохмачен, заспан и хмур. Посторонился, запуская её в прихожую, зевнул так, что нижняя челюсть щёлкнула, потянулся и уставился на неё.

— Как спала?

Она быстро размотала намотанный поверх пальто длинный шарф, сложила его, передала ему, а он не глядя бросил его себе за спину. Не успела она возмутиться, как увидела, что шарф попал туда, куда нужно, а именно на полку для шляп.

— Опять фигня какая-то снилась, — ответила она, расстёгивая пуговицы пальто.

— Не про Америку случайно?

— Да, про неё. А ты откуда знаешь?

— Не знаю я. Просто предположил. Мне тоже приснилось, что мы с тобой вдвоём одним секретным делом занимались. Ну-ка, давай проверим.

— Угу, давай.

— Вот скажи, что ты мне предложила в сегодняшнем сне?

— Уронить спутник на землю. Ты искал на схеме главный рубильник. Если я правильно поняла, то тебе нужно было вывести его из строя. Ты сказал, что уронить его на землю, идея хорошая и добавил, что если ронять, то на лужайку перед Белым Домом. А что, тебе то же самое снилось?

— Угу, то же самое... Что за чертовщина? Как такое может быть? Уже во второй раз...

Он забрал у неё пальто и повесил на вешалку. Она в это время расстёгивала свои зимние сапожки. Серёга ещё раз зевнул и сказал:

— Ладно, я умываться, а ты дуй на кухню. В холодильнике ванильные сырки и сметана в литровой банке. Для тебя куплено. Короче, начинай завтракать без меня. И ещё... достань, пожалуйста, из холодильника сыр, масло и колбасу. Пусть греются... — Последнее он сказал, уже закрывая за собой дверь ванной комнаты.

***

— Как вчера прошло? — спросила она.

Серёга стоял у плиты. На большой сковородке жарилась порезанная ломтиками любительская колбаса. Серёга готовил яичницу. В укутанном чистым кухонным полотенцем высоком кофейнике томился загадочный молочный напиток, который Серый назвал «завтраком пастуха». Всё пахло очень вкусно и выглядело аппетитно. Она уже позавтракала и сказала, что больше не хочет, когда он предложил пожарить яичницу и на её долю, но сейчас уже начала сомневаться в правильности своего решения.

— Что ты имеешь в виду? Что прошло? Где прошло?

— У Ларисы.

Серёга хмыкнул, не оборачиваясь, покачал головой.

— Следила, значит?

— Не следила, а... Я думала, что ты её до дома проводишь, а потом мы с тобой можем немного погулять... У меня как раз время было...

Серёга вздохнул, деревянной лопаткой переворачивая шипящую в горячем масле колбасу.

— Следила... — Он отложил лопатку, подвинул поближе к плите с горкой наполненную крупными куриными яйцами кастрюльку, взял в правую руку нож, в левую верхнее яйцо из горки. — Нормально прошло... — буркнул он, осторожно, чтобы не повредить желток, раскалывая яйцо над сковородкой.

Она немного отошла от смущения, возникшего от того, что её уличили в слежке, и тут же перешла в контратаку!

— И?... Продолжения не будет? — она отнесла в мойку свою кружку и испачканную сметаной тарелку и открыла воду.

— Оставь. — Серёга кинул взгляд на её руки. — Потом всё вместе помою... — он осторожно прорезал острым краем деревянной лопатки булькающую жидкую яичницу, приподнял один её край, позволяя жидкому белку протечь вниз к раскалённому металлу сковороды. — Продолжения? — Он надолго замолчал, сосредоточенно возясь с яичницей.

Потом он шагнул к мойке, возле которой она прислонившись попой к столу и сложив на груди руки стояла, положил руку ей на плечо, дотянулся до среднего отдела сушилки для посуды и вытащил оттуда две большие, плоские тарелки. Прежде чем отойти с ними к столу, заглянул ей в глаза, улыбнулся и подмигнул.

Он и для неё поставил тарелку и положил возле неё вилку и столовый нож. Нож — справа, вилку — слева. Надо же — эскимос, а кое-что в столовом этикете соображает. Наверное, специально учился, прежде чем в столицу лететь. Было понятно, что яичницу он сделал на двоих. Она не стала возражать, а заняла своё место за столом.

Серёжа положил на стол кухонную доску, перенёс на неё булькающую и пыхающую струйками пара сковороду и взял в обе руки по деревянной лопатке. На её тарелку он определил посыпанный приправами кусок из трёх аппетитно выглядящих яиц, на свою тарелку осторожно перенёс остатки. Впрочем, на этом он не успокоился. Вытащил из посудного шкафа две низкие и широкие чашки, расставил их между ними и налил из кофейника по чашке того самого «завтрака пастуха». Выглядел этот напиток, как кофе с изрядной долей молока.

Покончив с приготовлениями, Серёга удовлетворённо вздохнул, плюхнулся на стул справа от неё, взял в руки столовые приборы и пожелал ей приятного аппетита. Лишь отправив в рот первую порцию яичницы с колбасой и прожевав её, он «вспомнил» о её вопросе.

— Продолжение, говоришь? А какое продолжение ты ждёшь? Сразу скажу, ничего из того, о чём мы с тобой говорили, не было.

— А что было?

Яичница была великолепна! Она ела с таким аппетитом, что как будто и не позавтракала плотно каких-то четверть часа назад. Напиток в чашке оказался сваренным на молоке крепким чаем. Питательно и бодрит! В него можно было даже не добавлять сахар. От молока он был сам по себе сладковат. Серёга пристроил вилку и нож на краю своей тарелки и сложил руки на столе.

— Сначала ты ответишь на пару моих вопросов, а потом я отвечу на твой. Идёт?

Она кивнула:

— Идёт! Какие вопросы?

— Вопрос номер раз! Что бы ты сказала про меня, если бы я в школе начал обсуждать с ребятами то, как мы с тобой целовались, и чем это закончилось? Наверное, сволочью бы назвала, верно?

Она усмехнулась и кивнула:

— Правильно. К чему ты это?

— Сейчас поймёшь... Сначала короткая предыстория, а потом второй вопрос. Так вот: весной этого года в Шереметьево-2 таможня задержала подозрительную пожилую гражданку, прилетевшую к нам из Франции. Она безропотно согласилась с досмотром двух её чемоданов, но наотрез отказывалась предъявить к осмотру свою дамскую сумочку. Когда её всё же принудили к этому, то выяснилось, что женщина отказывалась лишь по той причине, что в сумочке у неё имелся несвежий носовой платок, пара упаковок презервативов и, пардон, трусики. Трусики тоже были несвежими...

Она рассмеялась, представив эту картину. Серёга подождал немного, а потом с ухмылочкой сообщил:

— Здесь нет ничего смешного. Женщине было так стыдно, что у неё случился гипертонический криз, от которого она прямо в помещении таможни скончалась. Оказывается, смерть от стыда — это вовсе не фигура речи, как я всегда думал, а самая настоящая реальность. Кстати, она, то есть эта смерть, вызвала серьёзные дипломатические осложнения между Советским Союзом и Францией...

М-да... Она сердито нахмурилась.

— Дурак! Мог бы и предупредить, что это не шутка!

— Мог бы... — Серёга вздохнул и снова взял нож с вилкой в руки. — Только тогда ты вряд ли смогла бы прочувствовать, насколько важна бывает приватная сфера и её неприкосновенность.

— Ты сейчас на Ларису намекаешь?

Серёга молча кивнул. Он не мог говорить, потому что как раз затолкал себе в рот целый желток. Прожевав и проглотив, подтвердил:

— Вкусно... Да, на её приватную сферу, на твою, на мою... Тебе нужно переодеться, Юль. Как бы ты школьное платье не запачкала. Хочешь, я тебе какую-нибудь из своих рубашек выделю? Подвернёшь рукава и будет оно тебе, как коротенькое платье. Повесишь в шкаф на плечики и будешь переодеваться, когда ко мне приходишь. Как тебе идея?

Она улыбнулась ему и согласно кивнула. У неё рот тоже был занят. Вот почему она не может на него долго сердиться? Ведь ведёт себя порой, как законченный лопух. Семён Семёнович Горбунков[4]!

***

Она выбрала себе не новую байковую ковбойку в красно-голубую с чёрным клетку. Хотела примерить Серёгину голубую рубашку с жёстким воротником, но он отсоветовал. Говорит, отложи её в сторону, а когда в квартире будет жарко, тогда наденешь, а сейчас возьми что-нибудь более тёплое.

Посмотрел он на неё своими тёмными глазищами, когда она переодевшись из ванной вернулась, улыбнулся, и ей сразу так приятно стало. Подумала даже, да и чёрт с ней, с этой Ларисой. Даже если Серёга и темнит, то и пусть. Лариса — девушка и в самом деле красивая. Это так, но она-то ему тоже нравится! Вон как смотрит. Так приятно...

***

Серёга за письменным столом пыхтел над упражнениями по русскому, которые Юля ещё вчера вечером сделала, а она устроилась на его тахте с хрестоматией и зубрила отрывок из «Смерти поэта». Она первая не выдержала тишины. Соскочила с кушетки, потянулась, подошла к стулу, за котором сидел Серый, заглянула к нему в тетрадку. Ага, он уже заканчивает. Спросила:

— Серёж, давай музыку включим, а? Я что-то засыпаю уже...

Серёга кивнул, дотянулся до магнитофона — он в левом дальнем углу стола стоит — и включил кнопку «Сеть». Подождал немного, убрал громкость и пустил ленту. Она положила руки ему на плечи.

— Давай быстрее письменные заканчивай! Тебе ещё отрывок из стихотворения учить.

— Я уже...

— Уже выучил?

— Угу. Оно же короткое. Один раз прочитал и запомнил. У меня память приличная.

— Ничего себе приличная... — вздохнула она. — Мне бы такую. Она у тебя с детства такая или какие-нибудь упражнения по развитию памяти делал? Я слышала, бывают такие.

— С детства. Но такие упражнения и правда существуют, и я их знаю. Если хочешь, как-нибудь позанимаюсь с тобой.

Вместо ответа она наклонилась к нему, прижалась щекой к его уху, руками оплела его грудь и замерла. Серёга медленно голову к ней повернул, и она поняла, чего он хочет. Нежно-нежно, как в том сне с гитлеровцами и собаками, прикоснулась губами к уголку его рта. Как и во сне, Серёга перестал дышать и развернул голову ещё сильнее, выпрашивая настоящий поцелуй.

Не прошло и минуты, как она уже сидела у него на коленях, и они целовались. Какие нежные у него руки. Как приятно, когда он к ней прикасается. Он гладил её щеку и шею, его рука забиралась под рубашку и майку и ласкала правую грудь. Она только вздрагивала, когда удовольствие от этой ласки делалось чересчур интенсивным. В такие моменты ей хотелось быть к нему ещё ближе, хотя как можно быть ещё ближе, если ты сидишь у парня на коленях и позволяешь ему очень многое!

Ой, нет! Туда нельзя! Серёжкины пальцы проникли под резинку трусиков на бедре и начали смещаться в сторону живота. Она поймала его руку и, не отрываясь от его губ, молча покачала головой. После этого он сам убрал руку и разорвал поцелуй.

Они посидели немного, не глядя друг на друга, а потом, когда дыхание пришло в норму, она соскочила с его коленок и отправилась в угол комнаты к шведской стенке. Специально туда ушла, потому что как только перестали целоваться и, особенно, после его попытки забраться в трусики, ей стало неловко. Забралась почти под самый потолок и оттуда, сверху взглянула на него. Серёга наблюдал за ней, но когда заметил её взгляд, тут же отвернулся, взял ручку и склонился над тетрадью. Потом, не оглядываясь, добавил громкости на магнитофоне. Там Битлы заканчивали петь про жёлтую подводную лодку.

Взгляд, которым он наградил её напоследок, ей не понравился. Похоже, обиделся. Ну и что? А если мне стыдно? Стыдно и страшно... Настроение от этих мыслей постепенно упало. Она повисела на одних руках ещё немного, слушая следующую песню Битлов и болтая ногами в воздухе, а потом вздохнула, слезла на пол, подошла к нему, помедлила немного, но всё же положила руки ему на плечи. Серёга не отреагировал. Даже не пошевелился. Тогда она снова оплела руками его грудь, прижалась горящей щекой к его уху, набралась духу и наконец, шепнула: