Котенок. Книга 1

* * *

Вдоль нашей пятиэтажки Кукушкина прошлась рядом со мной плечо к плечу. И лишь на углу дома взяла меня под руку (тут же горделиво огляделась по сторонам). Мы влились в поток школьников, подстроились по общий темп. Шли неторопливо: не опаздывали. По пути к школе Лена не умолкала. Она скороговоркой выдавала малосодержательный текст, состоявший по большей части из прилагательных и наречий. То и дело заглядывала мне в глаза – будто любовалась в них своим отражением. Девочка глуповато улыбалась, помахивала ресницами. Ветер подталкивал нас в спину; перебирал не убранные в косы волоски на голове Кукушкиной; изредка ронял нам на головы маленькие жёлтые листья берёз. Солнце светило нам в лица. Но оно почти не грело – тоже напоминало, что я сейчас находился в Северной Карелии, а не в Первомайске или в Нижнем Новгороде.

Около главного входа в школу я снова взглянул на развевавшееся на ветру красное знамя. С досадой вспомнил, что не украсил карман своей рубахи комсомольским значком – позабыл его на той, вчерашней, которую бросил в корзину с грязным бельём. Тут же порылся в памяти – узнал, что трагедия не случилась. Многие мои одноклассники страдали похожей забывчивостью: ещё в прошлом учебном году они носили свои значки лишь время от времени. Не страдала подобной рассеянностью лишь Наташа Кравцова, наш классный комсорг (именно из-за личности комсорга я «тогда» следил за наличием значка ВЛКСМ на своей школьной одежде – желал угодить Наташе). Но одноклассников Кравцова за ротозейство не ругала. И не нахваливала меня за столь ответственное отношение к значку с надписью «ВЛКСМ» и профилем Ленина на фоне красного знамени.

К школьной двери я вновь подбирался крохотными шагами, толкаясь плечами с прочими старшеклассниками и нагло оттесняя в сторону пионеров (вход для октябрят находился в другом школьном корпусе). Лена продвигалась к входу рядом со мной – не ослабляла хватку на моём локте, горделиво выпячивала острый подбородок. Многие обладательницы и обладатель красных косынок посматривали на нас с любопытством – некоторые комсомольцы, глядя на нас, усмехались. Меня их пристальное внимание не смущало (я чувствовал себя дедом, провожавшим внучку на учёбу). Кукушкина же грелась в чужих назойливых взглядах, будто в лучах славы. «Никогда раньше мы с ней вместе в школу не ходили», – подумал я. И тут же вспомнил, как соседка изредка брела на учёбу следом за мной – не решалась подойти близко (и уж тем более, взять под руку).

– Сменка?! – выдохнула мне в лицо всё та же суровая дежурная, что преграждала мне доступ к знаниям и вчера.

Я показал её мешок с туфлями.

– Вот, радуйся, злой ребёнок, – сказал я. – Специально ради тебя притащил её из дома.

Пионерка поправила на своей руке повязку, просканировала мой мешок с обувью суровым взглядом. Но не заглянула в мою сумку – лишь скользнула по моему лицу взглядом и потеряла ко мне интерес.

– Сменка?! – рявкнула пионерка на Кукушкину.

Я прошёл мимо дежурной – подумал, что будь она пацаном, непременно отвесил бы ей воспитательный подзатыльник. Взглянул на лицо дежурного учителя – её моя персона сегодня не заинтересовала.

Огляделся.

– Красные галстуки реют над сквером – трамвай переехал отряд пионеров, – пробормотал я.

От обилия ярких красных косынок на плечах детей у меня зарябило в глазах. Я пальцем поправил очки, проводил взглядом молоденькую учительницу. Женщина прошла мимо стендов со школьным расписанием неспешной походкой манекенщицы. «Математичка», – выудил я из памяти информацию об этой женщине. Мысленно произнёс: «Ух, ты какая…» Почувствовал, как забурлила в моём юном теле кровь – она «прилила» не только к щекам. Я хмыкнул. Пожалел, что эта недавняя выпускница института не вела занятия у десятого «А» класса (фигурой своей нынешней учительницы вчера не заинтересовался: меня не привлекали женщины, которых я даже в лучшие годы не смог бы пронести на руках хотя бы пару шагов). Отметил, что смотрю вслед именно математичке, а не стройным голоногим старшеклассницам.

От интересного занятия меня отвлекла Кукушкина – семиклассница вновь взяла меня под руку и повела к гардеробу. Там мы с Леной разделились. Пионерка отправилась к ряду, у которого толпились её одноклассницы. А я подошёл к Лидочке Сергеевой – та уже повесила на крючок куртку, поправляла чёрный фартук от школьной формы. Одноклассница поприветствовала меня едва заметным кивком – я по-приятельски хлопнул её по плечу и провозгласил: «Привет, Сергеева! Хреново выглядишь. Не выспалась? Или приболела?» Ответа не дождался. Повернулся к будто онемевшей девчонке спиной. Лидочка возмущённо таращила на меня глаза: в подобном тоне я с ней до этого момента не общался – всё больше молча засматривался на интересные участки её тела. Я выбрал крючок для своей куртки. Быстро избавился от верхней одежды, переобулся.

На выходе из гардероба вновь встретился с Кукушкиной.

– Я… пойду? – сказала Лена. – У нас первым уроком математика.

«Небось, у той фигуристой учительницы», – подумал я.

Кивнул.

– Иди, – сказал я.

Лена неуверенно улыбнулась и зашагала прочь. Не сразу отвела взгляд от моего лица. Едва не столкнулась с директором школы. Полковник чеканил шаг в направлении третьего корпуса. Семиклассница ударилась грудью о его локоть, испуганно ойкнула. Михаил Андреевич остановился. Придержал Кукушкину за плечи. Поинтересовался, куда школьница так спешила. Не выслушал ответ – легонько подтолкнул девочку в направлении классных комнат. Лена пропищала извинения и посмотрела в сторону наблюдавших за ДТП пионерок. Те громко прокомментировали «аварию» – насмешками. Снежин заметил меня и едва заметно кивнул. Я ответил на его жест громким «здравствуйте». Наряженный в строгий серый костюм директор школы и тощая пионерка с жиденькими косичками проследовали в разных направлениях.

Меня словно подтолкнули в спину. Вот только не вслед за Кукушкиной (хотя я прекрасно помнил, что кабинет литературы соседствовал с классом, где семиклассники сейчас дожидались начала урока математики). Я не обернулся. Лишь убедился, что Полковник затерялся в толпе шагавший в третий учебный корпус школьников. Будто бильярдный шар после удара кием, я поддался инерционному движению. Ноги, словно по чужому приказу, пронесли меня мимо стендов с расписанием, мимо мозаики с огромным ликом Владимира Ильича. Я на ходу взглянул на своё бледное лицо в ростовом зеркале. Вскинул руку – поправил очки. Лишь теперь воровато огляделся. И свернул в коридорчик, где побывал не далее, как вчера утром. Никто за мной не гнался, не шёл мне навстречу.

Лампа над головой мигнула – не иначе как подала сигнал к действию. Уверенным шагом я направился в конец коридора. Беспечно помахивал дипломатом, то и дело поправлял средним пальцем сползавшие к кончику носа очки. Мысленно напевал песню Вениамина Баснера на слова Михаила Матусовского «С чего начинается Родина» (не задумывался над тем, что меня к этому подтолкнуло). Прошел мимо нескольких плотно прикрытых дверей – взглянул на закреплённые на них таблички. Не оглядывался. Но прислушивался. Заметил, что звуки детских голосов стали тише. Всё отчётливее слышал участившийся ритм своего сердца. В конце коридора я резко остановился – около директорского кабинета. Громко постучал в двери – не дождался ответа. Решительно надавил на металлическую ручку и вошел в комнату.

Зажмурился: в глаза мне ударил яркий дневной свет, проникавший в кабинет директора через окно. Уловил запах мужского одеколона, крепкого чая и табака. Я вернул к переносице вновь соскользнувшие к кончику носа очки. Щурясь, пробежался глазами по кабинету. Посмотрел на книжную полку с бюстом Ленина. Перевёл взгляд на висевший между окнами напротив входа портрет того же вождя. Увидел на директорском столе пачку сигарет «Прима», блюдце с кусковым сахаром и пустую чашку. Пару секунд рассматривал настольную лампу и чёрный телефонный аппарат с дисковым номеронабирателем. Взглянул на красное знамя с золотистой надписью. И, наконец, опустил взгляд на гитару – та терпеливо дожидалась меня всё в том же углу. Решительно прикрыл дверь. Потянулся к замку, но одёрнул руку.

Прошёлся по комнате, высвободил из заключения наказанный за неизвестные мне провинности музыкальный инструмент. Взвесил его в руке. Мне почудилось, что он тяжелее того, что остался вместе с Барсиком в моей рудогорской квартире. Провёл ладонью по струнам, будто приласкал их. Гитара совсем по-женски тихо простонала. Почувствовал, что обратного пути нет: уже не поставлю инструмент на пол – пока не услышу его голос. Я мечтательно улыбнулся, мысленно скользнул в кладовую с воспоминаниями: просматривал каталоги скопившиеся в моей памяти музыки. Руки будто сами по себе подёргивали струны, подкручивали колки. Гитара уже не фальшивила, когда я подошёл к столу и уселся в директорское кресло. Кончики моих пальцев покалывало от желания сыграть первые аккорды.

Я прикрыл ладонью струны; откашлялся – прочистил горло. Наклонился к пластмассовой коробке, что возвышалась над столешницей. Нажал зелёную кнопку, рядом с которой на обрезке белого пластыря увидел сделанную синими чернилами надпись «Вкл».

И громко сказал:

– Уважаемые ученики и педагоги школы, прошу уделить мне минуту вашего внимания. Довожу до вашего сведения, что сегодня у Алины Волковой, ученицы десятого «А» класса, день рождения.

Вздохнул.

– Алина! – продолжил я. – Поздравляю тебя. Желаю тебе счастья, здоровья и любви.

Оживил гитару – сыграл короткий проигрыш.

Чуть прикрыл глаза и запел:

– Вот и всё…

Моя память легко воскресила песню «Не плачь, Алиса!» Андрея Державина на слова Сергея Кострова – она едва ли не идеально подошла для моего поздравления. Слова лились легко, чётко ложились на мелодию. Чувствовал, что хорошо вытягиваю ноты – будто снова солировал в хоре. Точно и не было долгого перерыва в выступлениях – я не пел уже несколько лет: с того времени, как мы уехали из Первомайска (вчерашний концерт для Лены Кукушкиной – не в счёт: тогда я не особенно старался). Мой голос уже не ломался, не срывался на писк. Гитара тоже не подвела – не фальшивила и не глушила мой голос. Её звучание почти не уступало пению моей «Гибсон», пусть и было не столь привычно. Но планки для ладов чуть царапали мне пальцы, словно гитара проявляла строптивость, противилась ласкам чужих рук.

– …А детство прошло, – завершил я первый куплет.

Дверь кабинета резко распахнулась – едва не ударилась о стену. На порог комнаты шагнул Полковник. Директор школы отыскал меня взглядом, нахмурил брови.

Я улыбнулся ему.

И перешёл к припеву:

– …Праздник наступил, и тебе уже шестнадцать лет…

Из школьных коридоров моему пению громко вторил мой собственный, чуть искажённый динамиками голос.