Цесаревич

Еще одним успехом виктории и подспорьем для политических игр стало пленение визиря и девяти османских беев. Визиря все посчитали мертвым лишь потому, что его телохранитель переоделся в одежды охраняемой особы, чтобы отвести от господина внимания. Сам же визирь был пойман на утро после сражения в одном из селений. Все эти пленники были отправлены в Петербург. Я предполагал, что Елизавета задумает, какой праздник в честь побед и, вероятно, пригласит и Сейид Абдуллу-Пашу, как гостя — такая иезуитская форма унижения, что характерно для этого времени.

Полный разгром имел и другие политические последствия — ногайские Орды, вернее их осколки, начали присягать русской императрице [похожие события происходили в реальности во время русско-турецкой войны 1768–1774 гг. после первых блистательных побед Румянцева]. Только там, где оставалась турецкая администрация, к примеру, в Очакове, и ногайцы и крымцы, да и армяне с греками оказались верноподданными султана.

Что касается Крыма, то было еще одно сражение у Бахчисарая, которое получилось действительно выиграть малой кровью, все же степная армия уже сильно изжила себя. Да и те отряды, которые подошли к столице состояли в большинстве из крымского молодняка. Татарское войско в шестьдесят тысяч сабель не решилось войти в город, чтобы не потерять преимущество конницы, и было разбито при помощи артиллерии и уже отработанной на Южном Урале тактике малых каре.

А вообще, меня поразили крымские мужчины. При численности татарского населения, без учета армян, греков, евреев, славян, на самом полуострове вряд ли проживало многим больше полумиллиона мужчин, а они умудряются собирать больше ста тысяч воинов. Это практически поголовная мобилизация! И мы сейчас просто уничтожаем татарских мужчин, генофонд нации. Если они продолжат так умирать на поле боя, то из мужчин на полуострове останутся только инородцы. А насколько бесчеловечно будет часть молодых татарских женщин перевезти в Америку, если там все удастся? Сложно думать о гуманизме, когда вокруг война.

— Александр Васильевич, предлагаю Вам с двадцатью тысячами и пятьюдесятью пушками осадить Очаков, а нам двигаться дальше, не теряя динамики наступления, да и погода благоприятствует, а станут дожди, так и не пройти будет, — сказал я, и Фермор аж закашлялся.

Таким числом брать, пусть и устаревшую фортецию, но с сопоставимым по численности гарнизоном неприятеля?

— Вы уверены, государь-цесаревич? — выдавил из себя официальный командующий нашей армией.

— Уверен, что осада может продлиться и месяц, с двумя дивизиями сейчас взять город вряд ли получится, но вот осадить его — вполне. Уже через неделю придут десять тысяч калмыков, еще через две должны подойти подкрепления от гвардии и лейб-драгун. Так что под Очаковым будет уже тридцать пять тысяч, — произвел расчеты генерал-поручик Румянцев.

— Для сдерживания — более чем достаточно, если к Очакову не будет подмоги с моря, — согласился Виллим Виллимович Фермор.

— Тогда, господа, нужно двигаться, инженеры Христофора Антоновича Миниха уже должны наладить переправу через Днепр, знаю, что плотов навязали преизрядно, — закончил я Военный совет.

Кинбурнская коса была взята с ходу, маленький гарнизон крепости после двухчасового артобстрела сдался. А по Днепру начали активничать небольшие суденышки запорожцев.

Оставить Суворова и идти дальше не получилось, турки решили остановить русских здесь и сейчас. Возможно потому, что далее, у Хаджибея у неприятеля было мало сил, по крайней мере, недостаточно для противостояния нам.

Битва при Очакове оказалась кровопролитной и жестокой, османы успели подвести существенное подкрепление, осознав наши намерения. Турки старались реабилитироваться, к городу подошли два линейных турецких корабля — главные силы в Черном море и не позволяли подойти нашим силам близко к побережью. Семидесятитысячная османская армия, состоящая из татарской конницы и непримиримых ногайцев, усиленная дивизией османской пехоты и пятнадцатитысячным корпусом янычар, совершала отчаянные атаки. Три дня длилось сражение. Турки со своими вассалами выходили из-под защиты крепостной артиллерии очаковской крепости и старались прорвать наши порядки. Мы же вгрызались в землю, словно кроты, инженерный полк не переставал изготовлять рогатки и по ночам рыть волчьи ямы, устанавливать фугасные заряды, рыть флеши и ретраншементы. Вот действительно получалось, что главное оружие солдата — лопата.

Только на третьи сутки практически непрерывных боев наметился перелом в сражении — наконец, получилось заманить в огневой мешок не менее двадцати тысяч неприятельской конницы. А потом богатыри Суворова в его же манере пошли в решительную атаку. Быстрый шаг, выстрел, бег и работа штыком. С флангов по неприятелю, используя уже если не преимущество, то паритет в коннице, начали отрабатывать наши иррегуляры — калмыки, башкиры, отряд запорожцев, недавно реорганизованный Сумский гусарский полк, а так же полк уланов. Может, последнее решение по кавалерийской атаке было ошибкой, так как встречные бои конницы легкими не были, нашим кавалеристам часто не хватало опыта, а своих степняков мы придерживали, они уже научились преследовать врага, вот пусть и добивают.

Получилось рассеять противника, сломать его организованное сопротивление, частью отсечь от крепости и уже пустить во все тяжкие калмыков и башкир. Наутро пластуны принесли вести, что Арслан Герай убит, как и вся его свита полегла в отчаянной попытке вырваться на степные просторы. Турецкое командование переправилось на корабли, которые уже ушли в море. Но крепость не сдалась. Там все еще насчитывалось не менее десяти тысяч защитников, многие из которых были непримиримыми крымцами, менее приспособленными для боевых действий в стесненных условиях фортеции, но при этом преисполненные решимости. Суворов начал готовить дивизию егерей и дивизию гренадеров к решительному штурму, ну а остальное войско, чтобы не терять темп, пошло далее. Открывались удивительные возможности, когда крупные силы османов рассеяны, или уничтожены, а крепости еще не стали столь существенным препятствием, как того запланировали французские инженеры.

Наши пакетботы, как и захваченные в Керчи фрегаты и пять галер проходили доукомплектование и одновременно блокировали с моря Ени-Кале — крепость с противоположного берега, не дающей ранее, наряду с Керчью выхода русским кораблям из Азовского моря. Да и строить действительный флот в Азове, к слову, разрушенному по Белградскому соглашению, или на Дону, не было резонно. Или глубины не предполагали постройку больших кораблей, отсутствие хорошего леса, инфраструктуры верфей и мастерских. По тому же миру русским было ранее запрещено строить и верфи в Приазовье и даже заготавливать и сушить лес.

В Черное море, ни к Крыму, ни к Очакову новых кораблей неприятеля не приходило, следовало логически предположить, что русскому флоту удалось разбить османов, и у них просто нет серьезных сил для активных действий на побережье, а те два линейных корабля, что ранее помогали армии османов при Очакове перенаправили на уязвимые места пока еще грозной империи.

Впереди же был Хаджибей. Эта крепость только начала перестраиваться по французской инженерной мысли и нам повезло в том отношении, что старые укрепления были частью разрушены, а вот новые построить не успели, и турки, а разведка сообщала, что и французы, спешно пытались закрыть бреши в обороне. Гарнизон Хаджибея также не был многочисленным — восемь тысяч человек.

— Решительный штурм, — проголосовал Румянцев.

— Осада и беспокоящий обстрел, нужно дать время казакам и башкирам с калмыками хорошо почистить земли вокруг, иначе оторвемся от своих обозов. Уже, не глядя на то, что принимаются все возможные меры, санитарные потери возросли, припасы есть, но больше турецкие. Войско не умеет варить сарацинское зерно, побаивается его, не знает, что такое чечевица и финики, только баранину и едят, — высказался всегда осторожный Фермор.

Действительно, санитарные потери были, меньше, чем в любой армии, но они росли. Дело было в том, что мы не давали время войскам отдохнуть — марши, сражения, опять марши. Это грязь, преступное игнорирование требований по гигиене, да просто не успевали ставить туалеты, как уже следовало выдвигаться. Очень важно было стремительно двигаться, не давать противнику создавать осмысленную оборону, направлять дополнительные силы в крепости. Это и психологический момент, когда враг напуган кажущейся необратимостью, не имеет время для организации, некому принимать решения, так как назначения новых командующих у османов вряд ли происходят быстрее, чем в России. Нужно создавать у неприятеля ощущение сокрушительного поражения, понимания, что времени для подтягивания резервов со всех уголков огромной Османской империи и вооружения новых ополченцев, нет совсем. Вот тут и нужны будут переговоры, где быстро, без проволочек, продавить свои условия и сразу же начать подготовку к новой войне, чтобы уже в ней закрепить договоренности.

— Господа, еще при подходе к Очакову, генерал-аншефу Петру Семеновичу Салтыкову было написано письмо, чтобы он прислал не менее двадцати тысяч солдат. Пока пришло известие, что после Бендер, Салтыков взял Яссы практически без боя, а еще к нему уже подошли подкрепления, а наиболее пострадавшие полки генерал-аншефа готовятся отправиться на пополнение, — я оглядел двух советников, в числе которых были наиболее близкие соратники.

Мы не созывали Совет, а только определяли единый подход к плану дальнейших действий, поэтому и были в узком составе, втроем. Приглашать Суворова было бы слишком, обиделись бы многие военные, кто был выше его чином, но Румянцев уже подходил для роли советчика, не говоря о командующем Ферморе.

— Зная Вас, Петр Федорович, осмелюсь сделать предположение, что вы желаете раздробить наши силы на четыре-пять корпусов, — сделал правильное предположение Петр Александрович Румянцев.

— Вы проницательны, генерал-поручик. Действительно так, пока у неприятеля нет организованной силы, и султан может надеяться исключительно на то, что нас задержат крепости, нужно бить со всех возможных направлений, желательно при условии последующего соединения. Часть крепостей неприятеля не готова к длительной осаде и может сдаться, часть находится в ремонте. Мы блокируем их гарнизоны, обтекаем коммуникации, выходим на Дунай и, либо ждем Салтыкова, либо он нас ждет, — высказался я.

— От принятого плана вижу лишь в одном отличие — дробление армии, мы и тако ж и намеревались воевать с выходом к Дунаю, — сказал Фермор, потом усмехнулся и продолжил. — Но, я понял, что штурм нужен здесь и сейчас. Никогда бы не думал, что война может быть столь скоротечной.

Штурм Хаджибея, возможно, будущей Одессы, прошел удачно, малый гарнизон, особенно после долгой бомбардировки, еще попытался оказать сопротивление, но как только один из участков крепости был нами взят, на самой высокой точке Хаджибея — быть тебе Одессой. Появился белый флаг, мелкие очаги сопротивления в небольшой крепости еще были, как и попытки прорыва в степь, но непримиримых уничтожали дистанционно.