Курсом зюйд

4

Зима и в Копенгагене была не подарок. Катя знала, что в эту эпоху климат в Европе был суровее, чем три столетия спустя. Видела картины голландских художников, где радостные обыватели катаются на коньках по льду, сковавшему реку толстым панцирем. Через три столетия там никакого льда на реках не наблюдалось, разве что время от времени, как небывалая редкость в особо суровую зиму. А в здешнем Копенгагене замёрз не только пролив Зунд между островами Зеланд и Амагер, но даже широкий Эресунн стал эдаким ледовым мостом между Данией и Швецией. И всё это красиво припорошило пушистое снежное покрывало, глядя на которое Катя понимала, что вдохновило Андерсена написать сказку о Снежной Королеве.

За три месяца они с Алексеем в буквальном смысле обошли весь город вдоль и поперёк. Поднимались на Круглую башню, с которой любопытные горожане и гости датской столицы могли обозреть окрестности, вплоть до замка Фредериксборг, маячившего на горизонте. Гуляли в парке королевского дворца — в перерывах между заседаниями «говорильни». Хотя Меркулова на переговоры никто не допускал — рангом не вышел — но это не мешало ему во время проведения переговоров тратить время на общение с такими же, как и он сам, не вышедшими рангом дипломатами.

Иногда супруги наведывались в гости или сами принимали визитёров, благо, успели перезнакомиться с кучей народу. А слава прямой и острой, как клинок шпаги, дамы делала Катю медиаперсоной с эдакой скандальной перчинкой, на которую горазды были клевать предшественники въедливых газетчиков двадцатого столетия. От неё ждали колких комментариев по поводу хода переговоров — и получали оные. А затем эти комментарии появлялись в датских и немецких газетах, опосредованно влияя на атмосферу вокруг переговорного процесса.

Нравилось это, ясное дело, далеко не всем.

Очередной раунд переговоров прошёл, как и ожидалось, туго. Всё упёрлось в железобетонную позицию датчан с одной стороны и голштинцев с другой. Фредерик ни в какую не соглашался далее мириться с соседством шведского вассала у своих границ, прямо высказав претензии на Шлезвиг, а оный вассал в лице голштинского герцога Фридриха яростно отстаивал суверенитет и территориальную целостность своих владений. В эту перепалку ожидаемо влезли все остальные участники переговоров, за небольшим исключением: француз и англичанин скромно помалкивали — они всё это прекрасно отрежиссировали за кулисами. Австриец поддерживал претензии Дании, представители Голландии и Пруссии начали довольно толсто намекать, что и сами не прочь присоединиться к делёжке шведских владений на северогерманском побережье. А представительница России будничным деловым тоном заметила, что принадлежность Шлезвига чисто юридически может обсуждаться лишь на двустороннем уровне между Данией и Голштинией, хоть и при возможном посредничестве иных стран, но статус коронных шведских владений находится в совершенно иной компетенции. Она не стала называть имена, однако все всё поняли правильно. У кого Карл, тот и делёжку территорий будет курировать. Высокие договаривающиеся стороны сразу поскучнели: что за переговоры без скандалов, тоска зелёная. К неудовольствию английского и французского представителей, ссора угасла, толком не начавшись, и вновь все вернулись к серой рутине — уговаривать датчанина и голштинца принять посредничество, а будущий статус Шлезвига закрепить в текущем договоре…

В этот морозный февральский день Меркуловы собирались возвращаться к себе на квартиру в посольской карете. Князь Долгорукий любезно предоставил им свой транспорт, повелев кучеру после вернуться ко дворцу и дожидаться, пока он завершит свои дела. И никто уже не удивился, когда к супругам снова как банный лист прилип шевалье де Сен-Жермен… Катя уже знала, что младший дипкорпус — так называемые «дворяне посольства» — во всех представительствах Европы жил буквально впроголодь, тратя почти всё жалованье на «пристойный вид». Потому здесь было в совершеннейшем порядке вещей, когда такие вот секретари и помощники послов завязывали знакомства и столовались по гостям, попутно подслушивая и подглядывая за всем, что только можно. Правда, на Катин взгляд, шевалье уже давно выбрал все разумные лимиты, пора было бы и честь знать. К сожалению, её взгляд не совпадал с местными представлениями о приличиях, и просто указать французу на дверь было нереально. Не поймут.

И уже почти у самых дверей дома Эдингера в застеклённую дверцу кареты прилетел увесистый камень. Жалобно зазвенело битое стекло. Катя увернулась от каменюки только благодаря своей военной выучке, а от осколков её прикрыл муж. Ещё мгновение — и Алексей выскочил на улицу, выхватывая шпагу. Следом за ним, тоже с клинком в руке, из кареты вылетел шевалье де Сен-Жермен. Но того, кто бросил камень, уже и след простыл, а оторопевшие случайные прохожие показывали куда-то за угол.

— Не догоним, — с досадой проговорил по-немецки Алексей.

— Увы, — согласился с ним шевалье, вбрасывая шпагу в ножны.

— Что ж, это повод заявить официальный протест, — невозмутимо высказалась из глубины кареты Катя, стряхивая с подола осколки гранёного стекла. — Хоть какое-то разнообразие.

— Вам скажут, что это всего лишь уличная преступность, и замнут дело, — возразил француз. — На вашем месте я бы не стал заниматься подобной мелочью.

— Шевалье, предоставьте мне самой решать, что считать мелочью, а что нет, — Катя по-прежнему была воплощением хладнокровия.

— Нам бы лучше в доме всё обсуждать, — резонно заметил Меркулов. — Да ещё князю объяснять надобно, по какой причине карете ущерб нанесен… Хреновая история, Катя, — добавил он по-русски. — Думай, кому ты на ногу наступила.

Супруга улыбнулась ему с эдакой хитроватой нежностью.

— Он гораздо ближе, чем ты думаешь, — сказала она, выходя наконец из кареты и опираясь на подставленную супругом руку. — Постарайся ничем себя не выдать, Алёшенька. Не проколись… как прокололся он.