Курсом зюйд

3

Пожалуй, впервые с того позорного мига, когда пришлось отдать шпагу в знак признания поражения, Карл не чувствовал себя пленником. И это несмотря на не слишком радостные думы.

Он был в ярости.

Мерзавец, герцог Голштейн-Готторпский, настолько откровенно примерял шведскую корону, что стал вызывать раздражение даже у тех, кто ему симпатизировал. Более того, этот дурак ещё и надрался на радостях.

— Тот случай, когда своего ума не вставишь, — негромко сказала ему дама Меркулова, кивнув в сторону герцога. — Феерический придурок.

— Редко когда я бываю с вами полностью согласен, но в данной ситуации вы правы, — зло проговорил Карл. — Фридрих всегда был невыносим, а сейчас — тем более. Стоило ли затевать бракосочетание моей сестры, чтобы вознести этого недоумка?

— Уверена, ваше величество найдёт способ сбить с него спесь.

— Такой способ есть, но мне он не очень-то нравится…

И одним залпом осушил бокал до дна.

— Царевичу тоже невесело, — напомнила ему Катя. — Но ради своей страны он сделал шаг, которого требовали обстоятельства.

— Не вижу особых причин, по которым мне стоило бы жертвовать своей свободой. Пожалуй, кроме одной…

Если бы взгляд мог испепелять, герцог Голштинский сейчас превратился бы в кучку тлеющих угольков. Не преуспев в дистанционном воздействии на супруга старшей сестры, Карл сам налил себе ещё вина и снова выпил залпом полный бокал. Госпожа Меркулова только хотела напомнить ему о печальных результатах единственной попытки перепить Петра Алексеевича, как его шведское величество решился на отчаянный шаг. Но чего не сделаешь, дабы усадить в лужу родственника, который открыто делит твоё наследство, притом у тебя же на глазах. Налил себе уже третью порцию вина, однако пить пока не стал.

— Господа, я хотел бы произнести поздравительную речь в честь новобрачных, — громко сказал Карл, поднимаясь.

Из уважения к монаршей особе гости мгновенно прекратили все разговоры и тоже встали со своих мест, готовясь с почтением выслушать, что скажет этот молодой коронованный сумасброд.

— Я желаю глубокоуважаемому кронпринцу и своей сестре быть мудрыми и осмотрительными при выборе друзей, — произнёс он, подняв бокал. — В будущем это убережёт их по меньшей мере от разочарований. Давайте осушим наши бокалы за мудрость и осмотрительность.

— Прекрасное пожелание, брат мой, — сказал Пётр Алексеевич. — Присоединяюсь.

Гости одобрительно зашумели, а новобрачные сердечно поблагодарили за столь мудрый совет. За тост, провозглашённый коронованной особой, полагалось пить стоя. А когда бокалы показали дно, Карл Шведский выкинул очередной номер.

— Полагаю, молодожёнам надобен пример мудрого выбора, — продолжал он. На губах улыбка, а в глазах — злой огонь. — Что ж, я готов продемонстрировать, как это выглядит… Брат мой Петер, я прошу руки вашей племянницы, принцессы Екатерины.

— Не имею ничего против, — с готовностью ответил «брат Петер». — Надобно теперь у неё самой спросить, таков у нас нынче обычай, не в пример прошлым летам.

Разумеется, принцесса Екатерина, скромно потупив глазки, заявила, что счастлива принять столь лестное предложение. Публика была потрясена подобным поворотом событий. Но два человека из числа собравшихся готовы были разорвать в клочья и испепелить этого…короля шведов, готов и вендов. Вдовствующая царица Прасковья Фёдоровна, как классическая тёща из анекдота, не устроила знатный скандал только потому, что государь устремил на неё весьма многообещающий взгляд: мол, не лезь, дура. Её ведь никто не поставил в известность о планах Петра на старшенькую, потому сюрприз вышел ещё тот. И герцог Голштинский, которому возможный брак драгоценного кузена спутал все карты, тоже пребывал в прострации. Правда, тому оставалось надеяться, что этот союз останется бездетным, либо родятся дочери, но глядя на крепкую здоровую Екатерину Ивановну, следовало ожидать, что хотя бы одного сыночка она всё же на свет произведёт.

Что ж, эпатировать публику Карл умел очень хорошо, у него получилось и в этот раз.

—…Что я вам говорил? — Пётр Алексеевич был доволен собой. Отозвав жену и её сестрицу в сторонку, он подмигнул обеим. — Дюка Голштинского стоило звать только ради сего скандала. Ничто иное не заставило бы Каролуса в разум прийти.

— Признаю, была не права, — усмехнулась Катя. — Ты этого…чудака давно знаешь.

— То-то же.

— А Карл пусть скажет спасибо своему покойному батюшке — за то, что ему не нужно испрашивать разрешения на брак у риксдага, — в голосе Дарьи промелькнула мстительная нотка. — Представляю, что там начнётся, когда они узнают. Но мы завязали такой узел, что как бы не попытались его мечом разрубить.

— Обязательно попытаются, — сказал государь. — А я готов.

Интермедия.

— Я полагаю, в скором времени меня отзовут и пришлют иное лицо, — сказал посланник королевы Анны, мистер Гудфэллоу. — Здесь надобен более изворотливый и коварный ум.

— Полагаю, мне тоже вскоре придётся отбыть на родину в связи с…повышением уровня представительства, — ответил ему поверенный в делах Франции шевалье де Сен-Жермен. — Я недостаточно знатен, чтобы быть полномочным послом своего короля.

— Вот как… В таком случае остаётся поздравить мою королеву с тем, что она избирает послов не по знатности, а по их личным качествам. На месте его величества Луи Пятнадцатого я бы доверил посольство именно вам.

— Благодарю за комплимент, друг мой, однако я нисколько не огорчусь, когда сдам дела и уеду… Эта страна меня не принимает и моё влияние на идущие в ней процессы минимально. А вы, как я погляжу, прижились.

— Ранее для хорошей дипломатии в России требовалась могучая печень, чтобы выдерживать царские пиры. Теперь необходимы иные качества. Потому я и говорю о скором отъезде… Россия сильно изменилась за последние годы, очень сильно. Это совсем не та страна, в которую я прибыл… Когда это поймут в Версале, они — я надеюсь — пришлют сюда не просто титулованного посланника, но посланника, обладающего изрядными изворотливостью и коварством. Иной при новом царском дворе не добьётся успеха… особенно сейчас, когда с Россией приходится считаться.

— Боюсь, в Версале решат, что Россию следует вернуть в прежнее состояние дикой окраины Европы.

— Увы, я боюсь того же. Подобное желание может возникнуть не только в Версале, и это не означает ничего хорошего… Медведь проснулся, друг мой, и загнать его обратно в берлогу уже невозможно. Можно только убить…