1952

Глава 15

«Человек лишь там чего-то добивается, где он сам верит в собственные силы».

Людвиг Фейербах, немецкий философ-материалист.

«Новые рубежи — рядом, ищем мы их или нет»… «Демократия должна быть сильной и боеспособной, чтобы вынести тяготы долгой, напряжённой борьбы с набирающим силу коммунистическим миром.»

Джон Кеннеди, президент США.

12 мая 1952 года. Москва.

Утро понедельника. Начало трудовой недели. Выпиваю на кухне стакан тёплой воды с мёдом. Помогает, знаете ли, с похмелья. Как я вчера не отбрыкивался, но, к концу свадьбы — основательно набрался. Правда, дотащил вместе с Пирожковой до коммуналки писателя Гришу, нажравшегося в хлам. Катя пару раз намекнула, что будет не против переночевать в моей комнате. Но, тут только дай слабину и жизнь твоя рухнет в одночасье. Хозяин моего тела, Харий, может и покувыркался бы с соседкой, но, проживший долгую жизнь тренер, не поддавался на такие провокации.

Короче, я удержался от соседского блуда и теперь вот пью чай с соседскими детьми собравшимися в школу. Они с детской непосредственностью загадывают друг другу загадки и со смехом говорят разгадки: (Коля)«Какую ленту нельзя вплести в косу?… Пулемётную!» — (Лина) «Каких камней нет ни в одном море?… Сухих! — (Коля)"Летели три гвоздя. Упали в море. Какая фамилия у грузина?… Заржавели!».

— Всё! — подводит итог «угадайки» бабушка, — Портфели в руки — и в школу.

Вручение грамот ЦК ВЛКСМ на Пленуме. В Президиуме собрания присутствует Леонид Ильич Брежнев, активно продвигаемый Хрущёвым на партийный Олимп. В зале, что удивительно, — Галина Брежнева. Эта, возомнившая себя светской львицей, девушка, оказывается, по моему шутливому совету, познакомилась с юным, но высоким Эдиком Стрельцовым. Теперь вот они изображали из себя пару. Нагловатому и простоватому Стрельцу льстило то, что его допустила к себе «богатенькая фифа», а Галине, видимо, уже сейчас начали нравиться партнёры помоложе… Так и по жизни пойдёт…

Отзвучали бравурные речи. Перерыв. Семичастный, стоящий рядом с Брежневым, подзывает меня:

— Леонид Ильич, вот комсомолец-спортсмен Жаров. Он и песни нужные сочиняет и придумывает много чего…

— Ну, про то, что он заграницей творит, даже на Политбюро говорили… А про советы… Вот, скажи, Жаров, почему в Америке у кукурузы урожайность в два раза выше?

— Э-э… Леонид Ильич… — тяну я, — Может эту культуру только в южных и центральных районах сеять? Ну, не растёт она как надо под Вологдой и Питером… То есть, Ленинградом.

Брежнев качает головой из-за моего прокола, а Семичастный делает «страшные глаза», мол, срочно скажи, что-нибудь хорошее…

— Леонид Ильич, а у нас в Горьком начали выпускать «Волгу». Хороший автомобиль. Вы видели?

Брежнев, всю жизнь бывший страстным автолюбителем, садится на своего любимого конька и начинает рассказ про автомобили.

Награждают грамотами ЦК ВЛКСМ сначала передовиков производства, а затем и футболистов молодёжной сборной СССР. Так как я — комсомолец, то и мне, как помощнику тренера, тоже вручают.

Заключительной песней на Пленуме прозвучала лауреатская песня Дарьи Булганиной, ставшая комсомольским гимном… https://youtu.be/oFe8rYb3tDY

Вечер. Захожу в чистенький подъезд Маши Плэнглин. Принёс ей забытую на свадьбе сумочку. Вахтёрша как-то жалостливо на меня смотрит, делая пометку в журнале посещений. На Машином этаже стоит парень в напряжённой позе. Явно, не покурить вышел. Отходит в сторону, косясь на меня. Звоню в дверь. Открывает незнакомый мужик и просит показать документы. Я, наученный горьким опытом, всегда ношу с собой военное удостоверение. Иногда выручает. Вот и в этот раз «чекист» хмыкнул и вернул документ. Мол, не задерживаю…

— А что здесь происходит, товарищ? — спрашиваю я, тупо не уходя.

— На гражданку Плэнглин поступил сигнал про антисоветские книги. Проверяем.

— Можно позвонить? — осторожно спрашиваю я.

Комитетчик, явно тяготящийся своей ролью, разрешает. Звоню Семичастному. Тот, слава Богу, на месте. Рассказываю про обыск у Маши и прошу помощи…

Пауза. Долгая пауза.

— Ну, ладно, Жаров. Помогу тебе, но это в последний раз. Давай к трубке главного… — бормочет Главкомсомолец.

Так вот, телефонное право в очередной раз помогло отмазать мою подругу. Маша потом, после ухода проверяющих, не могла стакан ко рту поднести трясущимися руками.

— Я на учёбе пошутила, что изучаю Троцкого… Мол, нужно знать своих врагов в лицо… Но, там же только девушки были!

Вот так в СССР стучали вприпрыжку. Была ведь даже статья за недоносительство. По ней при Сталине осудили многие тысячи людей. Кого-то за дело, а кого-то для галочки…

Хорошо, что у Маши не нашли ничего такого, а то и Семичастный бы не помог. Укладываю переволновавшуюся Машу на диван и выхожу следом за сотрудниками органов.

15 мая 1952 года. Москва.

Тренировочный цикл сборной в самом разгаре. Ежедневные двухразовые тяжёлые тренировки выматывали так, что вечером, добравшись до кровати, многие сразу вырубались до утра. Объявление тренера о том, что во время турнира не будет тяжёлых тренировок было встречено аплодисментами.

Также Маслов доводит до сведения футболистов, что турнир на который мы поедем, фактически является чемпионатом Европы, о чём и было сказано в письме УЕФА в наш Спорткомитет. Восемь сборных разбиты на две группы. В нашей, кроме нас, сильные венгры с англичанами и непредсказуемые хозяева — бельгийцы. Победители групп разыграют чемпионство, а вторые в группах сразятся за бронзу чемпионата. Спорткомитет вечером будет напутствовать команду и наверняка будет нацеливать, как минимум — на медаль.

На тренировке отрабатывали согласованность линий при схеме 4−2–4. «Горьковчане», коих было пол сборной, уже освоили это построение, как дважды два. А вот у остальных сборников это вызывало трудности. Крайние защитники и нападающие должны были, как челноки, носиться по своему краю. «Стояние и шагание» на поле не приветствовалось. Нужно было постоянно открываться в атаке и прессинговать при потере мяча. К концу двусторонки некоторые парни еле волочили ноги.

Никита Симонян, похлопывая по забившимся бёдрам, спрашивает меня:

— Юра, у вас в «Торпедо» что? Все тренировки такие?

— Да. Только кроссы мы каждый день бегаем не по пять, а по десять километров…

Вечером вместе с тренером и командой иду на заседание Спорткомитета. Там нам говорят напутственные речи и просят не порсрамить честь советского спорта. Маслов окончательно определил состав сборной СССР: Яшин, Иванов; Крижевский, Башашкин, Амосов, Маслёнкин, Кузнецов, Кесарев; Нетто, Парамонов, Колобков, Бубукин; Бобров, Сальников, Симонян, Жаров, Иванов, Исаев, Татушин, Васильев.

Взбрыкнувшего Боброва Спорткомитет вернул в сборную после многочисленных петиций трудовых коллективов, пришедших по в ЦК партии. Сева и сам истосковался по футболу, и поэтому тренировался хоть и без фанатизма, но с радостью. Многих известных футболистов Маслов отцепил от сборной. Ему были нужны «пахари» на поле, а не «звёздные ходоки».

Тренер, после беседы с Гранаткиным, отозвал меня в сторонку и «насовал» за выкрутасы перед госорганами. Оказывается, моя выходка в квартире Плэнглин не осталась безнаказанной. На вчерашнем заседании Спорткомитета, обсуждавшего состав спортсменов отправляющихся на Олимпийские игры, мою кандидатуру чуть не завернули и у боксёров и у футболистов. Ответственные товарищи из ЦКа и госорганов заявили, что, мол, не достоин представлять… С капиталистическим душком я, видите ли, оказался… Но, Гранаткин настоял на том, чтобы я был в сборных в запасе. Мало ли что с игроками случиться за два месяца… Болезнь, травма.

Эх, жизнь моя жестянка. Ещё раз рот раскрою и пипец Миссии!

Жаров, если не можешь сидеть на попе ровно, то езжай в Корею, пока не поздно. Играй там своей Насте на гитаре, а она будет тебе корейские песни петь в вашем дворике. https://youtu.be/0wsmQPp2VSE?list=RDEMGY47mE_Br6Ip_qBPUgHmeg&t=1

Песни это хорошо. А что вы подразумеваете под «пока не поздно»? На что это вы намёкиваете?

Жаров, ты тупой? Тебе итак уже больше, чем нужно сказали. Всё. Конец связи…

17 мая 1952 года. Москва.

— Манал я всё это, — защитник Толя Башашкин с остервенением бросает на лавку развевали свою потную майку, — (мне) Он вас в Горьком тоже так гоняет? Охренеть- не встать! Да я завтра ноги откину от таких нагрузок. И схема эта дурацкая. Весь матч полкоманды занимаются этим… как его… петтингом!

— Прессингом. — с улыбкой поправляю я.

Весёлый Колобок выходит из душа и делает объявление:

— У меня сегодня — день рождения. Двадцать два, для тех кто не в курсе. «Дед» даст днём автобус на пару часов. Лёва(кивает на Яшина) знает хорошее место на реке. Будет шашлык, но без спиртного… «Дед» запретил. Так что — все приглашены…

— Хорошо, что в Бельгии такой дневной тренировки не будет, — констатирует здоровяк Крижевский, — А то я до стадиона не доползу.

— Доползёшь, если перед тобой фляжкой с «Киндзмараули» трясти… — под хохот команды заявляет Сальников.

Я молча вытираюсь на скамейке. Тренировки были тяжёлыми для тех кто не втянулся. А для «горьковчан» уже второй год идёт в таком режиме. В это время прессинг в футболе был редким зверем. У Абрамова в Куйбышеве «Крылья» порой выстраивали «волжскую защепку». И оставляли с «носом» столичных лидеров.

Наш тренер с виду «колхозник» тянущий одну «Беломорину» за другой. Говорит мало, но уж если скажет… Мало не покажется. Вон, как ветерана Бескова из сборной выставил. У него снисходительное отношение только к Сёве Боброву. Но, оно и понятно. Наш лидер — битый-перебитый. Имеет право на послабление. Он по полю пешком ходит, но, когда принимает мяч, то преображается. Прёт на ворота, как бык на тореадора. Отнять у него мяч без нарушения правил очень тяжело. Но, в схему коллективного отбора мяча Сёва не вписывается, поэтому и будет, вероятно, играть роль «свадебного генерала» для европейской прессы.

Тренер не любит перегибать палку. Он ведёт себя как диктатор только во время игры. А вне поля может и посмеяться с игроками, и выпить-закусить. Он может даже разрешить «творческую игру на поле» отдельным корифеям типа Боброва или Колобкова. Но, только если это идёт на пользу команде. В любом случае, наш тренер Виктор Маслов был фанатом своего дела и порой давал футболистам расслабиться после тяжёлых тренировок…

На «природу» взяли выписавшегося сегодня из больницы домой сборника Витьку Шувалова, у которого страшный диагноз не подтвердился. Вот, слушаю его рассказы:

— Помыться в детстве зимой было целой проблемой. Воду из колонки натаскать. Нагреть на керосинке — целый час. А потом втроём по очереди в одном тазике… В комнате — не разбежишься. Печка с дровами, помойное ведро, детский горшок. Того и гляди навернёшься. Часто мама вешала в комнате бельё на верёвке. На кухне и в коридоре много не повесишь… Теснотища. Я спал на фуфайках под столом. Дома было скучно — поэтому я с дружками весь день после школы гонял на улице…