Тверской Баскак

— Да, иду к князю киевскому.

Тут же получаю, как говорят американцы, fucking question.

— Зачем?

Надеваю на лицо маску смирения и почтительности.

— Дела веры и воля святого престола направляют стопы мои.

Как ни странно, мой идиотский ответ всех устроил. Хорезмиец, оценив меня еще одним пронизывающим взглядом, вдруг нагнулся к уху монгола и что-то зашептал. Выражение лица у сына степей ничуть не изменилось, но едва заметный кивок я все же заметил.

«Интересно, что это значит для меня?»

Невысокая коренастая лошадка сделала несколько шагов, и зеленый халат всадника заслонил мне небо. Голова в белой чалме нагнулась в мою сторону.

— Даже божьему человеку путешествовать в одиночку небезопасно, мир вокруг полон зла.

Молча жду продолжения, а у самого в голове свербит: «Интересно, это угроза или скрытое предложение?»

Прищурившись, хорезмиец помолчал, словно оценивая эффект сказанного и не дождавшись от меня какой-либо реакции, продолжил:

— Посол великого хана готов оказать гостеприимство и защиту служителю веры на его пути в Киев.

«Так, занятно. — Держу на лице равнодушную маску. — А что потребуют взамен? Благодарить, по-моему, рановато».

Всадник выпрямился в седле и нахмурил брови.

— Так что ты молчишь, нунций? Благодари нойона Турслан Хаши за милость.

Почтительно склоняю голову.

— Безмерно благодарен нойону за его доброту, но как говорят у нас в Риме, ни одно доброе дело не должно остаться неоплаченным. — Успев мысленно похвалить себя за ловко введенное упоминание про Рим, поднимаю взгляд. — Чем я смогу отплатить послу Великого хана?

Хорезмиец вновь переглянулся с монголом и, получив еще один одобрительный кивок, снова навис надо мной.

— Твои познания чужих наречий достойны удивления, а говоришь ли ты так же хорошо на языке руссов?

Мне хочется пожать плечами и сказать «наверное, кто ж его знает», но произношу вслух как можно уверенней.

— Да, язык руссов мне знаком.

Вместе с удовлетворением на лице хорезмийца появляется заговорщицкая ухмылка.

— Я, Фарс аль Хорезми, помощник и переводчик могучего нойона Турслан Хаши. Я понимаю руссов, но… — Он немного замялся и беспокойно дернул головой в сторону монгола. — Как бы это сказать, недостаточно хорошо что ли, а впереди у нас непростые переговоры с князем Ярославом. Турслану Хаши хотелось бы знать все мелочи. Все те обрывки фраз, недосказанности, коими киевляне будут обмениваться между собой. Моих знаний для этого недостаточно, а твоих? Скажи мне, ты способен понимать беглую речь, недомолвки и прочий двойной смысл, которым так богат говор уррусов?

«Ага, в шпионы меня вербуете! — Делаю глубокомысленный вид, мысленно перебирая варианты. — Почему-то мне кажется, что эти ребята отказов не принимают. Что они сделают, если я скажу им сейчас — идите вы в задницу, я за своими шпионить не буду. Скорее всего, саданут саблей по башке и поедут себе дальше, как ни в чем ни бывало. И никакая защита колдовская не поможет. С другой стороны, чего мне отказываться. В одиночку я тут сдохну от голода, или волки сожрут, а так хоть до Киева довезут. Судя по виду, переводчик этот в русском ни фига не шарит и контролировать меня толком не сможет, как переведу, так и будет. Опять же, если что, всегда смогу своих прикрыть, если те ляпнут чего-нибудь не то».

Смотря прямо в глаза хорезмийцу, изображаю такую же понимающую ухмылку и отвечаю так же витиевато:

— Я, Иоанн Манчини, готов помочь великому послу в ответ на его доброту.

Клоун в зеленых штанах, довольно кивнув, повернулся к своему шефу.

— Он согласен.

Он говорил на тангутском, явно в надежде, что я не пойму, и я не стал его разочаровывать. Лицо монгола, хранившее спокойную невозмутимость, ничуть не изменилось, он лишь молча подал знак своим воинам и едва заметным движением колен тронул своего коня.

Хорезмиец, как, впрочем, и весь караван, тут же последовал за ним. Груженные лошади и верблюды проплывали мимо меня, и я как завороженный смотрел на проходящих мимо животных, на притороченные тюки и мешки, на лица всадников, только сейчас по-настоящему осознавая, что все это не игра, не постановка, а чудовищная реальность в которой мне придется выживать.