Тверской Баскак

* * *

Выхожу на площадь и меня сразу же встречает гул недовольных голосов. Окидываю взглядом выстроенные по периметру разномастные шеренги горожан и думаю:

«Да уж, организовать этот хаос будет не просто».

Взгляд скользит по линии зипунов, валенок и лаптей, а ближе к княжому терему упирается в загнутые носы дорогих сапог и воротники собольих шуб.

«Бояре пришли, это уже хорошо, — мелькает в голове, — пусть народ видит, что верхушка города мои действия одобряет».

У входа в башню меня ждет десяток алебардщиков. Это мои лучшие бойцы, из первого пехотного взвода. Одеты они тоже показательно в новенькие сапоги и шинели из валяной шерсти. На груди блестят вызывающие восторг медные пуговицы, а в руках зажаты отполированные ясеневые древки алебард с грозными лезвиями топоров. На головах привлекающие внимание бронзовые каски, и в отличие от нестройной толпы горожан эти вымуштрованы как парадные гвардейцы.

Взводный командует смирно, и я, отдав честь, направляюсь к ближайшей шеренге. Чеканя шаг, десяток следует за мной, и все это производит на площадь то впечатление, которое мне требуется. Стоящий над головами гул затихает, и все с интересом рассматривают печатающий шаг отряд.

Подхожу ближе, жестом останавливаю своих бойцов и иду вдоль строя горожан уже в одиночестве. Молча отмечаю, что ни мечей, ни кольчуг, нет и в помине. У трети в руках зажаты рукояти топоров, а у остальных или копья разной длины или вообще дубины.

«Да уж, вояки что надо!» — Хмыкаю про себя и, не торопясь, всматриваюсь в хмурые бородатые лица.

Гончарный конец сменяется суконным, потом плотницким и кожевенным, но общая картина не меняется. Вооружение у всех почти одинаковое. Получше дела обстоят разве что у кузнецов. В их рядах поблескивает несколько кольчуг, да и при топорах почти все.

Строй заканчивается, и я вижу, как Калида, прекратив орать на кого-то из задних рядов, спешит присоединиться ко мне. Не дожидаясь его, молча разворачиваюсь и иду обратно. Если честно, это не какой-то хитрый ход, это растерянность. Я не знаю с чего начать. Проблем не счесть! Это же не бойцы, а стадо какое-то! Как их учить, как вообще до них достучаться⁈ А оружие⁈ С таким вооружением от них пользы немного! Их надо учить, их надо вооружать, а на какие шишы⁈

«Может рановато я все это затеял⁈ — Мелькает в голове пораженческая мысль. — Поднакопил бы сначала деньжат, собрал бы вокруг себя сторонников, да гвардейцев бы нанял побольше, а потом уж и за гражданское общество принимался».

Неожиданно проникаюсь пониманием, что со всей глыбой сразу не справиться и надо бы задачу разделить на этапы.

«Для начала было бы лучше, если бы по тревоге выходил не весь город, а хотя бы та часть, которую сегодня можно удовлетворительно вооружить». — Задумавшись, застываю на месте, и тут напряженную тишину вдруг нарушает недовольный возглас.

— Так это, наместник, долго нам еще тут торчать-то⁈ Ты звал, мы собрались! Коли все, наигрались, так отпускай народ, у всех дома дела неотложные ждут!

Останавливаюсь и меряю взглядом крепкого невысокого мужика со злыми глазами на заросшем черной бородой лице. Сзади негромко звучит голос Калиды:

— Десятник, Истома Глина, он же выборный староста гончарного конца.

Обвожу взглядом хмурые лица и интуитивно нащупываю правильную линию поведения.

Подойдя вплотную к мужику, вскидываю на него нарочито вдумчивый прищуренный взгляд.

— Вот скажи-ка мне, Истома, тебе Калида говорил какую часть стены по набату твой десяток должен занять?

— Ну, говорил, — мужик непонимающе пожал плечами, — и шо⁈

Проявив изрядное терпение, не повышаю голос.

— А то! Чего ж не привел людей туда, куда сказали?

— Так ведь нету ворога у ворот, чего же нам на стену то лезть!

Стараюсь сохранять хладнокровие и спокойно уточняю.

— Подожди-ка…! Стало быть то, что городской думой Калида избран стратегом и обязан учить вас военному делу, ты знаешь, так⁈ — Дожидаюсь, пока староста мне кивнет, и продолжаю. — Он тебе все растолковал: по какому сигналу надо собираться, какое место на стене твоим людям следует занять… Так⁈ — Вновь терпеливо дожидаюсь утвердительного кивка и повышаю голос. — И вот, услышав набат, вместо того, чтобы делать то, что сказано, ты, раззявя рот, стоял и пялился на колокольню вместе со всем гончарным концом. Так было⁈

В этот раз, предчувствуя недоброе, мужик замялся с ответом, а я давлю сильнее.

— Вы думаете, что с вами шутки тут шутят⁈ Ежели не поняли еще, так спросите у рязанцев, переяславцев, черниговцев, они вам расскажут, сколько они на стенах продержались с таким подходом. По всему южному пограничью пожарища, то русские города горят. Со дня на день Чернигов падет, а вы тут чинитесь — выполнять приказ или подумать еще, есть ли там враг у ворот али нема!

Разойдясь, я яростно зыркнул по сторонам.

— Уясните вы себе, когда враг у ворот встанет, уже поздно будет! Поэтому, за невыполнение прямого указания стратега города накладываю на гончарный конец штраф в две куны.

Последнее задело старосту за живое, и он аж взвился.

— А чего нас то только⁈ Все ж стояли, не мы одни!

На миг делаю вид, что задумываюсь, а потом неожиданно соглашаюсь.

— Ты прав, Истома! Чего это я на тебя одного ополчился⁈ С каждого конца по две куны штрафа за расхлябанность и ротозейство!

Площадь недовольно загудела, а я, подняв руку, призвал к тишине.

— Все штрафные деньги не в карман ко мне пойдут, а на оружие! С таким оружием, как у вас, только собак пугать! — Сурово глянув на ближайшего к старосте копейщика с обломком косы на древке вместо наконечника, издевательски добавляю. — Да и то не каждая псина и испугается!

Народ вокруг весело заржал, а мужичонка обиженно забубнил.

— Так где ж взять то⁈ На хорошее копье денег то сколь надоть!

— Вот! — Указуя на мужика с обломком косы, я повысил голос, чтобы слышали все. — С таким снаряжением постреляют вас на стенах, как спелые яблоки в саду! Ни оружия, ни брони! Поэтому, чтобы народ без толку на стенах не погибал, я предлагаю вот что. Пусть каждый городской конец по сигналу тревоги выставляет с каждых пяти домов двух стрелков и одного щитоносца с мечом или секирой. И, чтобы все трое либо в кожаном нагруднике, либо в кольчуге, обуты, одеты и при шлемах.

Высказавшись, смотрю на гончарного старосту, а тот, скребя затылок, явно что-то прикидывает в уме. Дав ему еще пару секунд, я дожимаю.

— Ну что молчите, господа тверичи! На всех раскинуть, так и недорого, зато всем на стены бегать не нужно.

Последнее довод видать был самым заманчивым, и Истома, вздохнув, пробасил.

— Говоришь разумно, наместник, тока надоть с остальными концами обсудить.

Я удовлетворенно киваю.

— Надо, так обсуждайте! Как решите, дайте мне знать!

У меня нет сомнений, что все слышали разговор, а кто и не слышал, не беда. Все равно к вечеру весь город будет знать все сказанное слово в слово. Так что можно дать два-три дня на обсуждение, а потом звать старост на совет.

Мысленно сделав такой вывод, и дабы настроить горожан на правильное решение, я даю отмашку на колокольню. В ответ тут же слышится тревожный перезвон набата.

Стоящие в шеренгах горожане с недоумением водят глазами с колокольни на меня и обратно, пока я не начинаю орать.

— Вы что сигнал тревоги не слышите⁈ Или одного штрафа вам мало⁈ Разжирели совсем, две куны и не деньги для них уже! Так ведь я могу и до четверти гривны поднять!

Упоминание штрафа попало в больное место, и народ понял, что так просто я от них не отстану. Первым рванулся со своими горшечник Истома, а вслед за ним и остальные концы потекли на стены занимать положенные им места.