Подпоручик из Варшавы

Глава 14. Экстренные сборы

Посиделки закончились уже за полночь, поэтому не было ничего предосудительного в том, что мне предложат переночевать в специально имеющейся на такой случай гостевой комнате. Предосудительным можно было назвать один момент: когда дом окутала тишина я услышал в коридоре легкие шаги, и, подготовившись встречать непрошенных гостей во все оружии – с пистолетом в руке – моему взору предстала Тереза. В обворожительно-коротком ночном костюме в виде легком, можно даже сказать, воздушном платье.

Удивленно уставившись на пистолет в моей правой руке, девушка негромко проговорила:

– Это уже становится традицией, что ты встречаешь меня в дверях, с оружием и раздетый.

Смутиться я не успел, а важнейший мужской орган, которым не редко мы, мужчины думаем, когда видим красивую девушку, тут же напомнил о своем существовании и начал оттеснять мозг от руководящей роли в организме.

– Если ты будешь всегда приходить ко мне в таком виде, я готов встречать тебя и без оружия. – Также тихо, одними губами ответил я.

В едва заметном, белесом свете луны мне было хорошо видно, что девушка улыбается во все своих тридцать два беленьких зуба. Отложив пистолет в сторону, я делаю шаг в сторону и легким взмахом руки приглашаю девушку войти. По задорному блеску её глаз я понял, что именно этого она и ждала. Когда между нами осталось всего несколько сантиметров расстояния, а в нос ударил одурманивающий запах дорогих духов, я потерял над собой контроль и резким движением подхватил Терезу на руки. Она вскрикнула-было от неожиданности, но я, чтобы не разбудить отца девушки, и, кроме этого, влекомый сочными губами девушки, погасил источник шума своим поцелуем…

В общем, ночка у меня выдалась бодрая, как, впрочем, и у Терезы, которая будто бы остервенела – возможно, это из-за возможного обнаружения ее отцом несколько моих более близких контактов с его дочерью, чем я ему рассказал недавно? Не знаю, да и кто их, женщин поймет? Тем более красивых?

Пробуждение выдалось на редкость паршивым: спасибо противно звучащему будильнику, который был заведен на пять утра, и, тому обстоятельству, что поспать нам с представительницей прекрасного рода Ковальских удалось от силы часа полтора – все остальное время мы развлекали друг друга языком и делом. В том плане, что разговаривали, а не то, о чем вы могли подумать. Впрочем, после того как Тереза услышала, что я скоро должен буду уехать в Париж по служебным делам, несколько огорчилась и тут же набросилась на меня с новой силой, закрыв рот своим сладким как персик поцелуем…

Стоит сказать, что пан Ковальский, чудом не застукавший нас с Терезой утром в одной комнате, поступил достаточно положительно, во всяком случае для меня – он выделил автомобиль с личным водителем для того, чтобы тот отвез в столичную квартиру его дочку, попутно захватив меня на место службы. К счастью, было недалеко.

Нужно ли говорить, что, отгородившись от водителя шторкой, мы всю дорогу целовались, а мои шаловливые руки лезли туда, где им сегодня ночью были очень сильно рады, а сегодня утром уже не очень? Впрочем, получив пару шутливых ударов по своим "шаловливым" ручкам, я все-таки достиг цели, схватил девушку под платьем, но тут же был обломан водителем, который деликатно (не открывая занавеску) сообщил о том, что мы прибыли к месту моей службы?

Сказать, что я огорчился – это ничего не сказать. Да и Тереза была огорчена, что выражалось в нервном покусывании своих губ.

Мне потребовалось около минуты, чтобы привести себя в порядок, поправить все ремни и стать похожим на бравого молодого офицера бронетанковых войск, а не на "героя-любовника" поручика Ржевского из похабных анекдотов моего прошлого-будущего. Терезе же потребовалось несколько минут, после чего она вновь стала похожа на холодно-вежливую представительницу старинного дворянского польского рода. Я же на автомате заявил о том, что вечером "зайду в гости", чем вызвал искреннюю улыбку девушки.

Впрочем, эта показательная "прохлада" не могла обмануть никого – пара знакомых офицеров, видели задорные искорки в глазах девушки, которой я вежливо целовал нежные пальчики ручки перед тем, как направиться к зданию генерального штаба. На крыльце меня перехватил Ежи, задорно поздоровался, сказал, что мне дико повезло и он рад, что меня выпустили, а также посоветовал:

– Ты бы, Янек, помаду с лица стер! Весь измазан! Полковник не приемлет такого.

Поблагодарив товарища стандартной фразой:

– Да иди ты к черту!

Я бросился к ближайшему туалету, сопровождаемый смешками пары встреченных малознакомых офицеров, где минут десять пытался привести себя в порядок – чертова ярко-красная помада никак не хотела отмываться. Когда же мне удалось справиться с этой напастью, в коридоре меня уже ждали. Вернее ждал. Адъютант. Взводный Спыхальский.

Бросив единственный взгляд на немолодого кавалериста, я тут же отметил – вот он действительно рад меня видеть. И это при том, что я не мог назвать его своим другом.

Четко козырнув, и, щелкнув каблуками своих кавалерийских сапог, Спыхальский поинтересовался:

– Какие будут приказания, пан подпоручник?!

Вместо отдачи какого-нибудь особо-ценного приказания я просто протянул руку, которую тот с некоторой заминкой пожал. Почему с заминкой? Так это и так понятно – не принято в буржуазной Польше такое отношение офицера к унтер-офицерскому составу. Вот если бы я ему что-нибудь приказал, да при этом наорал бы с три короба – то да, все было бы правильно, так, как привычно. Насмотрелся я уже на то, как ряд офицеров общается со своими денщиками. И меня это никак не устраивало, впрочем, так как ничего изменить у меня в этом не получится, я и не стал заморачиваться – без этого проблем хватало.

Пока шли к кабинету, Спыхальский осторожно рассказывал все последние новости:

– Кроме вас контрразведчики принялись за хорунжего Гловацкого, но я так и не понял, в чем его обвиняли, пан подпоручник!

– Хорунжего арестовали?

– Так точно, задержали. Но тут же отпустили, когда за него полковник Сосновский вступился!

Я молча кивнул. Сосновский… Чертов полковник. Вроде бы никаких проблем с ним не было, но чем-то он мне не нравился. Еще родственница эта, с которой мой "предшественник" шашни крутил и разругался. Вот только несмотря на то, что полковник мне не нравился, он никаких палок в колеса мне не вставлял. Почти. Опять же, Гловацкого отбить смог, а меня нет? Странно. Но тем не менее я на свободе. Поэтому ничего, из-за чего стоит обвинять полковника, у меня попросту нет…

В паре метров от кабинета меня перехватил знакомый поручник – офицер для особых поручений при полковнике. Этот самый "старший по званию лейтенант", как про себя окрестил я этого лощеного молодого парня с усами-щеточкой, заявил, что Сосновский требует меня срочно и прямо сейчас.

– Слушаюсь, пан поручник! – Коротко козыряю я, и, передав адъютанту свою шинель, привожу себя в порядок, после чего направляюсь следом за посыльным.

Знакомые переходы, коридоры, лестницы, и вот, через несколько минут я в небольшой приемной полковника. Коротко постучавшись, поручник скрывается за дверью кабинета, после чего зовет меня:

– Пройдите, пан полковник вас ожидает!

Коротко киваю и захожу в кабинет, после чего сразу же нарываюсь на крик полковника:

– И это офицер Войска Польского? Посмотрите на себя! Лицо разбито! В кабинет входите расхлябано! Без доклада!

Прежде, чем я успел что-то сказать, Сосновский продолжил:

– Кругом! Шагом марш отсюда!

Четко развернувшись через левое плечо, покидаю кабинет, чтобы выйти в приемную и встав перед зеркалом, быстро осмотреть себя в зеркало. К форме никаких претензий быть не может – сидит как влитая. А вот "следы от допросов" у контрразведчиков – те скрыть никак не получится.

– Попробуй еще раз. С докладом. – Шепнул мне поручник, который крики полковника отлично слышал и лучше меня знал все прихоти своего начальства. Коротко кивнув, одергиваю мундир, поправляю на голове шапку, после чего подхожу к двери, трижды стучу, и, едва приоткрыв ее, задаю вопрос:

– Разрешите войти?

Грозный окрик начальника отдела заставил действовать дальше:

– Войдите!

Три твердых шага, и, я оказываюсь перед столом полковника Сосновского, четким движением вскинув руку к виску, отдаю воинское приветствие, после чего докладываю:

– Пан полковник, подпоручник Домбровский по вашему приказанию прибыл!

Сосновский, делавший до этого вид, будто бы занят изучением пустого листа бумаги, поднял свой тяжелый взгляд и "упер" его в меня. Возникло такое ощущение, что этот полковник смотрит мне прямо "в душу".

Наступила тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием начальника отдела. Впрочем, вскоре играть в гляделки полковнику надоело – я взгляд так и не отвел, чем вызвал раздражение начальства. У меня даже возникло ощущение, что Сосновский захочет что-то бросить в меня, но он с трудом сдерживается. Поэтому и начал наезжать на меня как БЕЛАЗ на иномарку:

– Почему я узнаю о вашем освобождении от офицеров контрразведки, когда делаю запрос о вас? Где вы, подпоручник, изволили пропадать все это время?

Выждав несколько секунд, чтобы удостовериться в отсутствии дальнейшей речи начальника, коротко отвечаю:

– Освобожден был вчера. Сегодня к началу рабочего дня прибыл на службу.

– Я знаю, щенок, что освободили тебя вчера! Вчера утром! Где ты болтался почти сутки, кретин?! Почему не доложил о своем освобождении сразу!?

Голос полковника кипел до невозможности, а сам он покрылся красными пятнами, что свидетельствовало о том, что кто-то начальника отдела действительно заставил понервничать.

– Виноват, пан полковник! В контрразведке мне сказали, что сообщат по месту службы о том, что я возвращаюсь к работе с сегодняшнего дня! – Попытался я "соскочить", скорчив лицо "скорбное" и "придурковатое".

После моего ответа ненадолго наступила тишина, пан полковник лишь расстегнул пару верхних пуговиц на своем мундире, после чего взял со стола графин и налил в стоящий рядом стакан воды, перелив немного через края на поднос, после чего не обращая внимания на воду, которую расплескал только что, в пару глотков осушил стакан и небрежно поставил его на стол, прямо поверх бумаг.

– Ты идиот, подпоручник! – Неожиданно спокойно сказал мне полковник. – Сегодня, в шесть утра с вокзала ушел поезд с нашей делегацией во Францию! Угадай, кого не оказалось в вагоне?

– Виноват. – Коротко протянул я.

– Виноват. – Подтвердил Сосновский, после чего провел рукой по горлу. – Как же ты мне уже осточертел, Домбровский. Вернешься из командировки, отправлю тебя на край света, лишь бы тебя не видеть. Слишком много, от тебя, идиота, шума!

Выслушивая в свой адрес различные ругательства, я простоял еще минут пять, после чего полковник, наконец, выдохся, и начал вести конструктивный диалог:

– У тебя сейчас два варианта. Первый – добираться своим ходом и самому объясняться с начальником нашей делегации. Второй – прямо сейчас, ты, подпоручник, отправляешься на аэродром, оттуда ждешь попутный борт до Познани и там, надеешься перехватить поезд.