Совок 6

— Вы передайте ему, пожалуйста, что я готов доложиться по тому вопросу, который мы с ним обсуждали вчера! — закинул я под нос главному оперу райотдела наживку, которую он не сможет не проглотить. Даже, если прямо сейчас перед РОВД на парашютах спустятся гуманоиды.

Сначала мне было велено подождать минуту, но столько времени нам со Стасом тратить не пришлось.

— Виталий Николаевич вас ждёт! — радостно сообщила мне секретарша, видимо, заразившись от своего шефа весенним позитивом.

Большого ума, чтобы понять острое желание Захарченко немедленно пообщаться со мной, было не надобно. Конец месяца и, как всегда над оперативной службой нависла дикая и по-весеннему конопатая жопа с непристойно малым процентом раскрываемости. Чего уж говорить про оперов, если участковым сейчас выкручивают руки, чтобы они всеми правдами и неправдами возбуждали дела по двести шестым УК. Открыто им говоря, что даже, если дело будет возбуждено не совсем обоснованно, то это ничего! Это не страшно! Что в первых числах следующего месяца его можно будет без особого шума прекратить. И даже без каких-либо претензий к нарушителю соцзаконности со стороны руководства. Вот в этих непростых, я бы даже сказал, суровых реалиях, вдруг появляется сопливый лейтенант и на блюдечке с голубой каёмочкой подаёт раскрытие убийства. Так жизненно необходимое для безнадежно заваленной отчетности.

— Вставай мой друг! — обратился я к оперу Станиславу, — Твоё верховное главнокомандование с нетерпением ждет нас!

— Я готов, — без особой уверенности привстал Стас, — Но ведь, если по совести, Серёга, то это же ты поднял обе «палки»!

— Нет, дружище, запомни раз и навсегда, это ты раскрыл эти «палки»! — воспалённое сознание несдержанного юноши в моей голове, взорвалось и захотело моим же правым кулаком въехать Станиславу Геннадиевичу Гриненко по печени. Нашел же, гадёныш, самое удачное время для благородных ужимок и реверансов! Самое подхоядчщее сейчас время, чтобы ими жонглировать!

— Ты, сука, потом кокетничать будешь! — с ненавистью зашипел я, надвигаясь на Стаса со сжатыми кулаками, — Когда задницу твою со сковородки снимем! Понял, придурок?!

— Понял! Я понял!! Я всё понял, Серёга! — опрометью шарахнулся от меня к двери мой оперативный друг. — А ты ведь сегодня сортирного разбойника завалить хотел! Я всё понял, Серёга! Ты меня извини! Давай, пошли уже к Захару!

Захарченко не удивился или сделал вид, что не удивился, увидев заходящего вместе со мной в его кабинет опера. Присесть он предложил нам обоим. Мне это понравилось.

— Вот, товарищ капитан, как и обещал! — я кивнул сидящему напротив меня Гриненко и тот протянул своему прямому шефу рапорт.

Заместитель начальника Октябрьского РОВД взял его и, не обращая больше на нас внимания, начал читать документ. Прочитав примерно треть, он поднял глаза.

— Кто писал? — приподнял он бумагу над столом, — Рапорт, я спрашиваю, кто писал?!

Я молча кивнул на его подчиненного, а тот, покраснел, как пионер, застигнутый у окна женской бани и уткнулся глазами в полировку стола.

Не произнеся больше ни слова, капитан вновь впился глазами в текст.

— Мокруху закрепили? — снова оторвался от бумаги он.

— Так точно! — протянул я Захарченко протокол допроса потерпевшего Ворожейкина.

Тот не стал его читать, а просто положил перед собой и вновь углубился в рапорт Стаса.

— Корнеев, ты тут ничего не напутал?! — вытерев со лба выступившую испарину, потыкал указательным пальцем в бумагу Виталий Николаевич. — Ты уверен, что здесь девяносто третья прим?! Не сорвётся она?

— Уверен, товарищ капитан! — для пущей важности встал я навытяжку.

Стас зачем-то сделал то же самое.

— Товарищ капитан! — будто на плацу, начал я докладывать, — Оперуполномоченный старший лейтенант Гриненко сегодня с самого утра работал с потерпевшим Ворожейкиным. Это он расколол закройщика на хищение в особо крупных. На основании добытых оперуполномоченным Гриненко данных, я вынес постановление о товароведческой экспертизе. Хотя, подследственность, сами понимаете, не наша. Но уже предварительные расчеты позволяют обоснованно полагать, что состав указанной статьи в действиях Стукалова и Ворожейкина присутствует!

— Ну да, ну да! — нервно забарабанил по столу костяшками пальцев капитан Захарченко.

— Мужики, если все, что здесь изложено, соответствует действительности, — он бережно собрал перед собой в стопку наши со Стасом бумаги, — То сами понимаете, родина вас не забудет! Но тут есть еще один деликатный вопрос! — приосанившись и, хоть доверительно, но уже по-начальственному, повел он дальнейший разговор.

— Надо бы твой рапорт, Станислав, немного подправить! Во-первых, сам понимаешь, экономические преступления не наш профиль. И с покушением на убийство тоже надо подумать. У вас ведь целый отдел, а тут, — зам по опер кивнул на рапорт Стаса, — Тут у тебя отражено только твое участие. Ведь непорядок же! Согласен?

— Никак нет, товарищ капитан! — бесцеремонно вклинился я в разговор, видя, что Стас уже готов согласно кивнуть своему начальнику, — Он не согласен! А самое главное, товарищ капитан, что не согласен я! Оба преступления раскрыл старший лейтенант Гриненко! Лично! И я настоятельно прошу вас, Виталий Николаевич, как положено оформить составленный им документ. Написан он безупречно и в каком-либо редактировании не нуждается!

Захарченко сначала очень долго смотрел на меня, потом на бумаги. От бумаг он поднял глаза на Стаса.

— Звание, что ли внеочередное хочешь? — вздохнув, поинтересовался он.

— На свободе он хочет остаться! — наплевав на прежние мысли и расчеты, решил рискнуть я. — Виталий Николаевич, поверьте, я эти палки никому не отдам, кроме Стаса! Ну скажите, вот зачем вам сейчас будить лихо?! — теперь уже я начал давить взглядом Захарченко пока он не опустил глаза на свой стол.

Из кабинета заместителя начальника РОВД мы со Стасом вышли с мокрыми от пота спинами. Но что-то мне подсказывало, что и главному оперу райотдела не помешало бы поменять рубаху на свежую после нашего разговора.

Примечание.

«Конь» — это туго скрученное и запаянное в полиэтилен сообщение, направляемое из одной «хаты», то есть камеры СИЗО, в другую. Или даже из одного отдельно стоящего корпуса тюрьмы в другой. Я лично видел паутину таких дорог между стоящими метрах в двадцати пяти друг от друга корпусами.

«Коня» запускают по «дороге», которую сначала прокладывают между «хатами», либо корпусами. «Дорога», это аккуратно сплетенный из обычных тонких ниток тросик, который протягивают между окнами камер или корпусов. Сначала из газет очень плотно скатывают жесткую трубку, которую потом используют, как духовое ружье. Это для прокладки дороги между отдельно стоящими корпусами. Шарик из хлебного мякиша и провздетый через него дротик. Чаще всего, выструганный из щепки, отщеплёной от доски «сплава», то есть от стола. Или от доски «шконки», то есть от нар, если их лежанка деревянная.

Этот дротик выстреливается, таща за собой обычную тонкую нитку со шпульки. С какого-то сотого раза дротик попадает в нужное окно и с помощью нитки очень аккуратно от одного окна в другое протягивается «дорога». На высоте, не ниже второго этажа. Чем выше, тем надёжнее. Она, эта дорога, замкнуто-двойная. Проложив путь, «коня» «ставят» на «дорогу» и, отпуская одну сторону шнура, тянут за другую. С противоположной стороны все делается асимметрично.

В соседние хаты, вправо или влево дороги тоже можно проложить. Но для этого, надо иметь длинные палки, чтобы от окна к окну вбок передать конец этой дороги. А любые палки на тюрьме строго запрещены. Поэтому опять скручивают в трубку газету, но уже не очень плотно. После чего цепляют угол нижнего слоя и очень аккуратно вытягивают рулон в этакую длинную телескопическую «удочку». Её и используют вместо палки.

Это горизонтальная связь.

Поскольку на окнах хат кроме «решек», то есть, решеток, есть еще «реснички» и «намордники», то прокладывать дорогу в камеры верхних или нижних этажей через окна по вертикали бывает затруднительно.

Тогда используют канализационные трубы, которые единым стояком проходят сверху вниз через все этажи. Над каждым очком и в каждой хате, на высоте примерно в метр над «машкой», то есть, над очком, в стояке находится смотровой лючок. Предназначенный для прочистки канализационной трубы. Гайки ослабляют и в согласованное время, откручивают этот лючок, и протягивают дорогу. По которой потом сверху вниз, либо наоборот, пускают коня. Или, если сообщение срочное и, если сидящие в камере бродяги уверены, что стукачей в их хате нет, общаются голосом с верхним или нижним этажом корпуса. Тут, самое главное, всё четко согласовать. В первую очередь, с вышесидящими коллегами. Поскольку бывают случаи, когда при передаче корреспонденции или при сеансе голосовой связи, кто-то, с более верхнего этажа, сходив на дальняк, осуществляет смыв результата своего похода. Тогда, пролетающее вниз дерьмо, некоторым образом омрачает доверительное общение честных арестантов.

В каждом СИЗО есть «хозбанда». Это отряд из уже осужденных сидельцев, которых не отправляют на зону, а оставляют при тюрьме в отдельном отряде. Повара, баландёры, парикмахеры, сантехники и т.д., и т.п. Зовутся они «хозбыками».

"Кум", это не начальник СИЗО или зоны, как здесь пишет подавляющее большинство творческих писарчуков. Начальник тюрьмы или лагеря (зоны), это "хозяин". А "кум", это начальник оперчасти. Иногда зеки, чтобы не заморачиваться, называют "кумом" простого опера из штатного состава оперчасти СИЗО или зоны.