Рубеж веков

Трудно сказать, в какой момент началось сражение. Просто отряды лёгкой конницы, которые на время переговоров прекратили нападения, вновь начали небольшими группами совершать налёты и раз за разом к ним присоединялись всё новые всадники и целые группы. Отгоняли их уже не залпами пары десятков человек, а вдвое-втрое большими силами. Начали появляться потери – и если у неподвижно стаявшей ромейской пехоты свободное место занимал боец из задних рядов, то тела коней и их всадников стали своеобразным украшением приречной долины.

А уже вслед за лёгкой конницей дрогнули, наклонились вперёд значки вражеской пехоты, и она двинулась всем фронтом на ромейские турмы. Вглядываясь в наступающих на них до рези в глазах и крепко сжимая лёгкий мушкет, захваченный у руин, Лемк пытался сопоставить то, что он видел, с тем, что он слышал. Когда-то, когда он читал книги и слушал рассказы опытных солдат, он представлял себе сарацин во многом именно такими по внешности – смуглые, худые, с заросшими лицами чёрными бородами, одетыми в туфли и сапоги, с широкими штанами, натянувших по две-три яркие рубахи, одни подлиннее, а другие покороче, или имевшие сверху расшитые камзолы, затянутые по многу раз обёрнутыми кушаками, ремнями, из-за которых торчали кинжалы, длинные ножи и пистоли, у командиров и просто у тех, кто был побогаче. Ну и многочисленные навернутые на голову тюрбаны, а также высокие шапочки с кисточками. Но вот чего не было – не было крика и визга, с которым они, как писали, зачастую шли в бой.

А потом его взгляд сместился, и он с удивлением увидел над сарацинским войском небольшое знамя, с нарисованным на нём крестом. Под ним шли свободно, не держась никакого строя вперемешку белолицые и русобородые, и более смуглые чернобородые бойцы, одетые почти, как и простые ромеи – тёмные полукафтаны, только зачастую с разрезными, затянутые ремнём или кушаком, в сапогах или обмотках, да в шапках-магерках с четырьмя козырьками. Наверное, это были те, о которых говорил Гедик Старый – войнуки.

Но спросить уже было нельзя, прозвучала команда к бою - все разговоры между бойцами запрещались под страхом смертной казни.

Раздались залпы орудий. Первые небольшие ядра, пролетая над головами солдат турм, падали в землю далеко от вражеской пехоты, лишь раз снеся морду одной из лошадей, отчего её всадник кувырком полетел с неё на землю. А потом, по мере смещения прицела и приближения противника, ядра стали падать в ряды их толп, снося по множеству человек, или отскакивая от плотной почвы, и попадая в людей, отрывая ноги и калеча.

Кентарх, возглавивший воинов, вооруженных мушкетами, дал приказ открыть залповую пальбу всеми воинами, когда враги подошли на расстояние в сотню шагов. Теодор, едино со всеми стрелками, вскинул ружьё, уже не удерживаемое сошкой и наведя в сторону шагающих врагов произвёл выстрел, в последний момент зажмурив глаза, чтобы не попали искры. Развернуться, отойти на несколько шагов, отсоединить фитиль, достать деревянный шомпол, прочистить ствол, насыпать порох, закинуть пыж, утрамбовать его шомполом, закинуть свинцовую пулю, закинуть ещё один пыж и вновь утрамбовать его плотнее к пуле. Наконец-то убрать шомпол. Открыть пороховую полку, насыпать на неё затравочного пороха, закрыть полку, сдуть лишний. Примерившись, прикрепить фитиль, который периодически выкидывает искры, в зажим-серпентин. Готов вновь сделать выстрел. Всё просто, действие отработано так, что все стрелки в любом состоянии могли его повторить с закрытыми глазами. Удивительно, как они когда-то долго этому учились, ведь это совсем несложно. Хотя и сейчас, то фитиль у кого затухнет и он просит огня у соседа, либо сам возится с огнивом, либо не удержит и что-нибудь выронит – то сошку, то рожок. Ох, не зря их лупили инструктора, чтобы они не забывали их привязывать покрепче.

За это время уже отстрелялись два первых ряда и вновь надо делать несколько шагов вперёд, чтобы вновь всё повторилось – выстрел и иди заряжай. Вот только это были не учения, и через полускрытое пороховым дымом пространство, куда они посылали выстрел за выстрелом раздались крики команд, звуки выстрелов и по порядкам ромеев прошёлся удар вражеского свинца и стрел.

Несколько бойцов упали, кто-то кричал от боли. Сочетание запаха пороха и крови вновь вернуло Теодора к тому бою в руинах и страх, что следующий залп врага будет более точен, что свинец так же прилетит и пробьёт его тело начал сковывать его сердце. Лишь привычка, доведённая командами командиров почти до состояния, в котором уже не слушаешь самого себя, а только выполняешь команды, не позволила ему бросить всё, а продолжать так же планомерно шагать вперёд, производя залп и уходить назад, чтобы вновь зарядить своё оружие.

Прозвучала команда прекратить стрельбу и стрелки замерли, глядя на медленно рассивающиеся клубы дыма. На холме продолжали бухать орудия, а офицеры позади выкрикивали приказы.

Когда стало относительно просматриваться поле, то Теодор, удерживающий свой раскалённый мушкет, с удивлением увидел сотни лежащих тел перед их строем и отступающие толпы врага, которых вроде бы и не стало меньше. Кое-где тела лежали прям вповалку, чуть ли не грудой. Стоя в первом ряду, Лемк выглянул из строя и посмотрел на линию своих товарищей. Их по виду не стало меньше, лишь убитых и раненых, пользуясь тишиной, начали вытаскивать помощники лекарей и обозники из-под ног солдат. Самим стрелкам и контарионам ещё давно строго-настрого приказали не обращать на своих убитых и раненых внимание, чтобы не ослаблять силы своего войска, и чтобы таким образом не думали избежать опасностей битвы.

Пока Теодор отвлёкся, рядом пролетело ядро и товарищ, стоявший справа рядом с ним, а также боец позади упали. Глядя на него, он увидел посередине груди дыру размером в кулак, и страх, на время куда-то девшийся, вновь начал возвращаться.

Сколько прошло времени, было непонятно. Попробовав ударить сперва вдоль реки и получив ружейно-пушечный отпор, вражеская пехота теперь ударила по Латинскому полку, за чем сейчас бойцы Сицилийской турмы и наблюдали, приводя себя в порядок и страдая от редкого артиллерийского огня противника. Но вражеским секбанам, сариджам и войнукам не удалось своим огнём расстроить и полк Лакатоша и они тоже поспешно побежали назад.

На лицах стрелков начали появляться улыбки. Это было похоже на победу, сарацины ничего не могут поделать с ними!

- Не расслабляться! Это ещё не конец битвы! Заткнуть рты! – закричали старшие офицеры, что начали повторять и младшие, и сам Лемк, приложив в спину прикладом развеселившегося бойцы слева, вышедшего из строя и кричавшего в сторону врага нечто бессвязное:

- Ну как, а? Сволочи! Убью! Всех! Валите отсюда! Я вас тут всех вместо женщин использую! Уй! Больно, ты чего? – наконец отреагировал он на удар и замолчав.

- Господи, а где же второй корпус? – тихо прошептал Теодор, глянув как перестроившееся враги вновь идут в бой.

Лемк и его товарищи солдаты, а также большинство офицеров неподдельно бы удивились, но Кристоф фон Русворм не отправил гонца к Карлу Эммануилу, как это было условлено ещё у Малгары. Честолюбивый генерал слишком хотел отличиться, а потому мысли, что он может в одиночку справиться с этим, видимо наспех набранным исмаилитским войском, его не оставляли с самого того самого момента, когда к нему стали поступать сведения о том, что врагов вблизи всё больше и больше. Когда же он увидел, что врагов и больше, он и тогда не стал отправлять гонцов к савойцам. Вместо этого в его голове план сокрушительного удара железных терций против плохо организованных толп, принял форму обороны на крепких позициях. К тому же, не раз бывавший на учениях турм генерал-фельдвахтмейстер видел, как слабы турмы в наступлении, как они ещё плохо держат строй в движении, чем конечно же могли воспользоваться враги. Их тактика, когда под видом ложного отступления они заманивали растянувшегося и потерявшего строй врага под удар своей кавалерии был давно и всем известен, а потому он, несмотря на просьбы того же юного маркиза де Виллаба атаковать, приказал ждать. Отражение первой атаки врага полностью лежало в его планах. Главное дождаться, пока враги устанут, измотают себя в атаках, а дальше можно и рискнуть, отправить приказ к наступлению. Тем более что тут мало было тех, кого бы ему было жаль потерять – отсталые и нищие ромеи, именующие свой городок «Империей», напыщенные и гордые испанцы, слуги торгашей… Их главная задача – принести ему победу, и если даже они все погибнут, то значит так тому и быть.

Вторая атака принесла сюрприз – сарацины и их союзники, вновь под пушечным огнём сблизившись с турмами, не стали пытаться выиграть стрелковый поединок, где залп трёх шеренг скопефтов до шестисот воинов в каждом, выдавал в идеале в минуту до тысячи восемьсот выстрелов. Это не считая отрядов аркебузир, стоявших на флангах турм. Соревноваться с такой насыщенностью огня было трудно нерегулярным войскам, а потому понявший это шахзаде и его военачальники сделали следующий шаг, с упором на особенность сарацин – яростный ближний бой, в котором они были традиционно сильны.

Сделав по два выстрела, шеренгам стрелков пришлось быстро отступать, назад, под защиту контарионов, становясь за их каре, наклонивших после их отхода пики и алебардистов. Отступая, скопефты в сутолоке потеряли строй и стали больше походить на толпы тех же сарацин, пока офицеры не начали наводить порядок. Но обтекающие каре контарионов сарацины и не думали останавливаться, атакуя ощетинившихся пикинеров и накинувшись на перестраивающихся стрелков, большая часть которых отошла за каре. Лишь малая часть стрелков оказалась внутри каре.

Многие скопефты, не успев сделать и выстрел, бросали мушкеты и аркебузы, доставая свои клинки, чтобы отбиваться от яростно наседающего врага. Лемк, со свистом достав свой меч, тоже начал отбиваться, стараясь держать противника на дистанции своим чуть более длинным клинком. Используя длину рук, он старался издалека нанизать противника на остриё, ударить в голову или шею, чтобы уж наверняка вывести врага из боя. Но вместо одного убитого тут же занимал другой, стремящийся разрубить Теодору голову. Яростные крики, которыми осыпали друг друга бойцы, сбивали дыхание, но остановиться было невозможно.

Оглушающий выстрел под ухом, которое наполняется звоном, и тяжёлая свинцовая пуля поражает сразу двоих врагов, у которых кроме белых рубах, никакой защиты не было. Это задние шеренги стрелков, пользуясь тем, что всё-таки основная масса пыталась валом опрокинуть контарионов, стоявших подобно волноломам у штормового моря, начали давать выстрелы по готовности, подбегая к своим сражающимся и отступающим товарищам и разряжая ружья в упор. Это сперва позволило Лемку нанести несколько быстрых рубящих ударов по ошеломленному таким поворотом дел противнику, поразив их. А когда вся вражеская пехота откатилась к каре контарионов, они тем самым сделали себе только хуже, так как теперь все оставшиеся стрелки получили возможность взяться за свои мушкеты и аркебузы, открыв огонь и поражая стоявших плотными массами врагов.