Вторая жизнь Арсения Коренева

— Тепло, что ли… Непонятно. Чё, можно вставать?

— Сначала присядьте, не нужно резко вставать, — сказал я, и сам не спеша подниматься, приходя в себя после сеанса. Вроде бы не так и много энергии потратил, но всё равно в ушах слегка шумело.

Филимонов сел, с глуповатый ухмылкой поглядывая в зал. А я медленно встал, прислушиваясь к собственным ощущениям. Чуть поташнивало, голова слегка кружилась, была небольшая слабость, на лбу выступила испарина, но в целом не критично. Хотел поднят бутылку и налить Кирюхе стакан, но опасался, что мелкий тремор моих пальцев будет заметен, не расплескать бы. Потому сказал:

— А теперь, товарищ Филимонов, налейте себе стакан своей горилки и попробуйте выпить.

— Да с моим превеликим удовольствием, — осклабился тот.

Недрогнувшей рукой взял бутылку, налил стакан до краёв под крик с задних рядов: «Кирюха, нам-то оставь!», после чего не спеша, но за один присест влил в себя содержимое стакана. Удовлетворённо крякнул, не став закусывать припасённым бутербродом, просто занюхал рукавом давно не стиранной рубашки.

Посмотрел на меня, ухмыльнулся:

— Ну чё, дохтур, хорошо пошла роди…

Фраза оборвалась на полуслове. Филимонов побледнел, затем резко позеленел, раскрыл рот, как выброшенная на берег рыба, и так же по рыбьи выпучил глаза… Я успел подставить ведро, в которое Кирюха с рёвом тут же и выблевал содержимое своего желудка.

У меня будто камень с плеч свалился. Фу-ух, получилось! А то я уж было начал сомневаться в успехе предприятия. Не хотелось стать посмешищем для всего Куракино.

Филимонов под гомон зала блевал с минуту. Когда стало ясно, что его желудок пуст, и уже даже желчь не идёт, я взял ведро и отдал его стоявшей за боковой кулисой техничке, а сам вернулся на сцену. Чувствовал я себя уже получше, чем сразу после сеанса.

— Ну как вы, товарищ Филимонов, себя чувствуете? Тянет выпить?

— Бля, — выдавил из себя всё ещё зелёный Кирюха. — Чё-то херово мне. Ты чего наделал, дохтур⁈

— А что я наделал? Как и обещал, закодировал вас от пьянства. Так тянет вас выпить или как?

Он задумался на несколько секунд, видимо, прислушиваясь к своим ощущениям, затем повернул ко мне искажённое страдальческой гримасой лицо:

— Сука, не тянет! Первый раз со мной такое. Как только подумаю — хреново становится. Ты зачем… Ты на хера это сделал⁈

— Так ведь вы же сами согласились!

— Сам, сам согласился, — закричали из зала.

Я повернулся к зрителям.

— Товарищи, только что вы стали свидетелями успешного сеанса исцеления от алкогольной зависимости. Собственно, что обещал — то и сделал. Отныне товарищ Филимонов не прикоснётся к спиртному и станет, надеюсь, полноценным членом общества.

Раздался сначала один хлопок, затем второй, и вот уже мне аплодировал весь зал. Байбаков даже встал, а следом за ним поднялись и другие. Чувствовал я себя крайне смущённо, однако улыбался, приложив руку к груди, кланялся, как какой-нибудь артист, только что исполнивший сложную арию. А Кирюха с несчастным видом сидел на лавке, обхватив голову руками. Да уж, представляю, как ему, бедняге, тяжело приходится. Ну ничего, зато существование его станет более светлым, насыщенным и многогранным. Собутыльники от него отвернутся, обзаведётся знакомствами с порядочными людьми, устроится на нормальную работу… Во всяком случае, хотелось во всё это верить. Мне казалось, что у Филимонова не останется другого выхода, как изменить свою жизнь в лучшую сторону.

На сцену вышел директор ДК Кузькин. Тоже поаплодировал влёгкую, затем громко обратился к зрителям:

— Товарищи! — аплодисменты стали стихать. — Товарищи! Мы все с огромным удовольствием прослушали лекцию о вреде алкоголизма и, более того, увидели, как словом можно заставить человека исцелиться от этого страшного недуга. А сейчас мы уберём всё со сцены…

Он посмотрел за кулису, и оттуда выскочил тот же чернорабочий, что таскал на сцену плакат, стул, скамейку и ведро. На этот раз он всё проделал в обратном порядке.

— И теперь, дорогие друзья, мы наконец-то посмотрим фильм индийских кинематографистов «Зита и Гита».

Я вышел за кулису, снял плакат и скатал в рулон. Попросил за ним приглядеть, а сам спустился в зал, прошёл под охи и ахи зрителей на своё место. Евдокия смотрела на меня широко раскрытыми глазами.

— Неплохая лекция получилась? — спросил я её, чтобы вывести из ступора.

— Вот это да! — выдохнула она. — Когда в техникуме училась, с девочками ходили в цирк, там иллюзионист выступал, вот он что-то вроде такого показывал — усыплял людей и те выполняли его команды.

— Это баловство в цирке, а то, что я показал — приносит реальную пользу… Так, давай фильм смотреть.

Свет в зале как раз начал меркнуть, и взоры всех зрителей устремились на экран. Сначала нам показали киножурнал «Хочу всё знать», а после него наконец начался фильм.

Через два с половиной часа по экрану побежали финальные титры, в зале зажёгся свет, и я сбегал за кулисы, чтобы забрать наглядное пособие. Покидали мы ДК с Евдокией практически последними.

На выходе нас поджидал Филимонов со своим фиксатым дружком.

— Слышь, дохтур, — кинулся он ко мне. — Ты это, верни, как всё было.

— Да, — поддакнул собутыльник. — А то чё я, в одиночку бухать буду?

— А зачем бухать? — спросил я. — Без вина жизнь намного ярче и веселее. Давайте я и вас закодирую, вместе с Кириллом отправитесь в светлое будущее.

Оставив эту парочку размышлять над моими словами, мы с Евдокией отправились дальше, в своё светлое будущее. Вернее, в тёмную ночь, поскольку время уже было одиннадцатый час, и если бы не аккуратно расставленные вдоль дороги фонари, то до дома рисковали бы добраться перемазанные грязью.

Наутро в амбулатории Ряжская встретила меня вопросом:

— Арсений Ильич, что это вы вчера за цирк устроили? Ольга Григорьевна с утра меня огорошила, рассказала, как вы местного пьянчужку Филимонова закодировали. Это правда?

— Правда, Валентина Ивановна, — покаянно закивал я. — Решил разнообразить лекцию практической демонстрацией новых психотерапевтических разработок зарубежных и советских учёных в области кодирования алкозависимых людей. Благо что такой экземпляр в зале нашёлся в лице как раз Кирилла Филимонова.

— Погодите! Что это ещё за разработки? — строго глянула на меня сквозь линзы очков Ряжская.

— Ну как же, вы ведь наверняка слышали о наработках украинского психиатра Александра Романовича Довженко… Нет? Очень советую ознакомиться.

— Обязательно ознакомлюсь, — пригрозила Ряжская. — А вы, Аркадий Ильич, на будущее, прежде чем ставить над людьми такие опыты, предварительно согласовывайте подобные вещи с вышестоящим руководством. Не приведи бог с этим Филимоновым что-то случилось бы… Вы бы под суд пошли, а меня из амбулатории поганой метлой вымели бы на пенсию. У вас когда следующая лекция? В следующем месяце? Вы мне заранее напишите текст лекции, я его согласую, и чтобы потом никакой отсебятины. Тем более с такими вот экспериментами. Надеюсь, мы договорились?

Мне не оставалось ничего другого, как ещё раз кивнуть в знак согласия. Собственно, я и сам не планировал больше никаких показательных исцелений, даже под видом сеанса лечебного гипноза. Хватит мне и одного обиженного Филимонова. Ещё, чего доброго, подкараулит вечерком и шандарахнет из-за угла по голове жердиной. Будет мне, старому дураку, урок.

Однако ближайшие несколько дней для меня прошли спокойно, если не считать местной жительницы, которая пришла в амбулаторию и потребовала вылечить её мужа от пристрастия к «зелёному змию». Я сказал, что руководством амбулатории такие эксперименты мне проводить запрещено, да и нет у меня разрешения от вышестоящих инстанций. То, что я показал в Доме культуры — не более чем эксперимент. Тётка обиделась, ушла, хлопнув дверью.

Все эти дни обходилось без применения лекарского браслета, благо что надобности такой не возникало. Евдокия тоже трудилась на своём птичнике, а в четверг, когда я вернулся с работы, она варила в тазу яблочное варенье. Наготове стояли и банки с жёлтыми жестяными крышками, рядом лежал закаточный ключ.

— Поможешь отнести потом в погреб? — спросила она.

— Не вопрос.

Я подошёл сзади и приобнял её. От Евдокии пахло яблоками и ещё чем-то сладким, наверное, сиропом. Чмокнул в щёку, она не отстранилась, лишь смущённо улыбнулась, продолжая мешать в тазу деревяшкой, напоминавшей небольшое весло.

Отношения между нами в последние дни стали далеко не дружескими, а практически семейными. При этом, понятное дело, ни о каких далеко идущих обязательствах речи ни шло, это как бы подразумевалось само собой. Я в Куракино временно, через месяц-другой должен вернуться в Сердобск, и наши отношения закончатся сами собой. Причём сексом мы могли заниматься сколько угодно, не предохраняясь. Я был уверен, что с моей женщиной в плане венерических заболеваний всё в порядке, я тоже, а забеременеть она не могла в силу известных причин. Так что в этом плане ограничений у нас никаких не имелось.

И в этот момент раздался лай Тимки. Причём далеко не добродушный, я уже научился разбираться в его интонациях. Значит, кто-то чужой, или тот, кого Тимка не любит. Евдокия повернула голову в сторону окна, изменилась в лице и пробормотала, замерев с «веслом» в руках:

— Принесла нелёгкая…

Я тоже посмотрел. И увидел в начинавшем сгущаться сумраке, как какой-то мужик со свёртком подмышкой уже минует калитку, а Тимку пинает сапогом, приговаривая:

— Ты чего, тварь, своих не признаёшь⁈ Я ж тебя щенком ещё помню…. Ты, Тимоха, как был дураком — так дураком и остался.

Псина, заскулив, прячется в будку, а незваный гость спокойно, вразвалочку, идёт к дому. Из-под опущенного козырька кепки я не вижу половины его лица, и спрашиваю у Евдокии:

— Это кто такой?

— Муженёк бывший, — хмуро отвечает она. — Видать, вернулся с северо́в. Чего он, интересно, припёрся…

Меня тоже интересовал этот вопрос. Евдокия выключила газ под тазиком и направилась к двери. Я решил пока не вмешиваться, остался на кухне. В конце концов, это их внутрисемейные дела, пусть даже они уже официально мужем и женой не является.

Хотя за то, что он с ней сделал, лишил ребёнка и возможности иметь детей в дальнейшем… Я стиснул зубы, на скулах заходили желваки, ноздри непроизвольно раздулись. Сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, успокаиваясь.

А между тем благодаря открытой двери я довольно чётко слышал, о чём в сенях говорят Евдокия и её бывший.

— Ну здравствуй, жёнушка…

— Какая я тебе жёнушка? — неожиданно твёрдо ответила Евдокия. — Если ты забыл, мы с тобой официально развелись три года назад. И я могу напомнить, что стало тому причиной.

— Да ладно, Дусь, кто старое помянет… А я вот деньжат заработал, в отпуск приехал, мать навестить… Да и тебя заодно. Вот, отрез крепдешина тебе принёс. Глянь, какой цветастый… Ты ж, я помню, мастерица на машинке, платье себе модное сошьёшь. Я на неделю приехал, на танцы сходить успеем. А потом на юга махну, в Сочи или Крым, пока ещё не решил… На самолёте. А хочешь, вместе полетим? Море, солнце, пляж…