Сайберия. Том 1

— Ну… да, — буркнул я, возвращаясь к еде.

Может, я и зря на него лайку спустил. Я и сам-то в этом мире без году неделя, мало что видел. Кто знает, вдруг тут и правда ездовые медведи, боевые балалайки и прочая развесистая клюква в полный рост. Вон, Полиньяк какие-то летающие корабли приплёл. Такого в моём мире в начале 20 века точно не водилось. Хотя здесь, учитывая наличие парящего эмберита — запросто. Если эта штука способна удерживать в воздухе глыбу камня тонн двадцать весом — то почему бы и летающим кораблям не появиться?

Задумавшись, я и не заметил, как к нам подсел Кудеяров с дружками. Они протиснулись мимо Полиньяка, едва не уронив одну из его тарелок со стола. Уселись на лавку слева и справа от него, хихикая и о чём-то перешёптываясь. При этом из еды у них ничего не было, только толстяк уминал какой-то пирожок, прихваченный в буфете, да у самого Кудеярова в руках был стакан с лимонадом. Судя по запаху, на изрядную долю состоящий из чего-то покрепче.

Выглядело это подозрительно, особенно в сочетании с тем, что остальная компания дворян осталась на прежнем месте, возле буфета, и теперь посматривала на нас издали, словно в ожидании чего-то.

— Вот что, французик, — панибратски приобняв Полиньяка за плечо, произнёс блондин. — Ты ведь, надеюсь, не обижаешься на нас? Ну, немного повздорили, бывает. Но ты тоже хорош — обижаться на дружеские подколки.

Жак искоса взглянул на Кудеярова и, прожевав кусок, ответил:

— Дружеские? И когда мы успели стать друзьями?

— А что такое? — в ответ набычился Кудеяров. — Не хочешь с нами дружить? Может, рылом не вышли для твоего графского высочества?

— У моей семьи баронский титул, — поправил его Полиньяк. — Но это неважно. В Российской империи он всё равно не имеет силы.

— Тогда чего ты из себя строишь непонятно кого?

— Ничего я не строю! — вспыхнул француз, порывистым жестом поправляя очки, вечно норовящие сползти на кончик носа.

— Вам чего надо? — спросил я, стараясь говорить спокойно, без наезда. — Чего привязались к парню?

Нрав у Полиньяка горячий, а эта троица, похоже, явилась сюда, чтобы снова его спровоцировать. Я, конечно, обещал Кабанову не встревать в истории и держаться подальше от Кудеярова. Но что поделать, если он сам напрашивается?

— А ты вообще не суйся не в своё дело, — небрежно бросил Кудеяр. — Насчёт тебя мы тоже уже справки навели. Богдан Сибирский…

Фамилию он произнёс издевательским тоном, будто выплюнул. Оба его дружка ухмыльнулись, будто это была какая-то шутка.

— Ты знаешь, как меня зовут. И что с того? — пожал я плечами.

— Да ничего. Сибирский — значит, шавка безродная. Так что не тебе тявкать на порядочных людей.

— Это ты-то порядочный? — усмехнулся я.

Злости особой не было, я пока искренне забавлялся этими его нелепыми попытками меня задеть.

— По крайней мере, я знаю, кто мой отец! — выпалил богатей.

— И что с того? Я тоже своего знаю.

Ответ мой вызвал какую-то странную, смешанную реакцию — будто Кудеяров и разозлился, и обрадовался одновременно.

— Ах, вот значит, как… Но тогда, получается, наоборот — твой папаша тебя знать не хочет? По мне, так лучше уж сиротой быть.

— Чего б ты понимал, дурачок, — пренебрежительно фыркнул я и вернулся к еде.

Кабанов меня предупреждал, что фамилию типа Сибирский дают сиротам или бастардам, и это может послужить причиной для насмешек или предвзятого отношения. Но, если честно, я не воспринял это всерьёз. Наверное, потому что для меня все эти предрассудки по поводу незаконнорожденных совершенно ничего не значили. Насколько я помнил, в моём мире это уже давно пройденный пережиток. Да и вообще, я здесь начинаю жизнь с чистого листа и ещё не проникся местным менталитетом.

Кудеяров же опять насел на Полиньяка.

— Ну так что — мир? А, француз? Меня, кстати, Павел зовут. Это вот Ванька Кочанов, это Сашка Пушкарь, это Игорь Аксаков. Он со второго курса.

— Жак… Жак Полиньяк, — коротко представился француз, пожимая предложенную руку. — Если вы и правда искренне сожалеете о нашей ссоре… Что ж, я тоже готов забыть о ней. Я человек мирный.

— Ну вот и договорились! — шутливо салютуя ему стаканом с лимонадом, улыбнулся Кудеяров. —Чин-чин?

Француз повернулся, отыскивая свой стакан, и чокнулся с блондином.

— Как говорят у нас в России — пей до дна! — подмигнул Кудеяров и залпом прикончил свой лимонад.

Повторяя за ним, Жак, отставив локоть, тоже сделал несколько больших глотков. По тому, как все замерли, глядя на него, я почуял неладное. Дернулся вперёд, попытавшись ухватить его за руку.

— Жак, подожди!

Но он уже и сам остановился, недоуменно заглядывая в стакан. Брезгливо вскрикнув, отбросил его, расплескивая остатки напитка по столу. Со дна, вяло подрыгивая лапками, вывалилась мелкая зеленоватая лягушка.

— Что такое? Лягушатнику угощение не понравилось? — загоготал Кочанов. — Вы же там у себя жабами питаетесь!

— Кушай, не стесняйся! — поддакнул ему кто-то с соседнего стола.

— Бон аппети!

Вот ведь дегенераты! Здоровенные лбы, уже лет по восемнадцать-двадцать, а приколы, как у пятиклашек.

Полиньяк на пару секунд замер, шумно вдыхая через нос. А потом вдруг, подхватив поднос с остатками еды, перевернул его, опрокидывая на обидчиков. Кудеяров не успел увернуться, и его прилизанная причёска, светлая рубашка, шёлковая жилетка — всё оказалось заляпанным шматками каши и капустой из недоеденных щей.

Кочанова Полиньяк с грохотом огрел по черепушке подносом и прежде, чем остальные успели хоть что-то сообразить, снова бросился на Кудеярова, злющий, как взбесившийся котяра. Сбросив богача с лавки, он принялся раздавать ему неумелые, но яростные удары по лицу. Но тут налетели дружки блондина, оттащили его в сторону и принялись бить в ответ. По пути зацепило ещё нескольких студентов с соседних столов, и те возмущенно вскочили, отряхиваясь от остатков еды, которые разлетались вокруг, как шрапнель.

Это было похоже на сцену из старых комедий, когда один неосторожный жест в кабаке моментально перерастает в массовую драку.

Я тоже в стороне не остался, хотя и пришлось себя сдерживать, чтобы не наломать дров. На примере своих недавних стычек с бандитами я уже понял, что умение драться у меня, что называется, в крови. Видимо, сохранились въевшиеся в память приёмы и рефлексы из прошлой жизни. Но приёмы эти — не для подобных детских потасовок. Бить я привык всерьёз, вырубая наглухо. Так и покалечить можно этих болванов.

Полиньяк опять получил по носу и ойкнул, зажимая его пальцами, сквозь которые брызнули струйки крови. Схватив его за локоть, я буквально выволок его из драки и оттащил в безопасное место в углу столовой. Кудеяров с дружками сунулись было следом, но после пары увесистых оплеух отхлынули. Держать удар никто из них не умел.

— Учебники! — опомнился Полиньяк и, перепрыгивая через лавки, бросился к своей сумке, оставленной рядом со столом.

Компания Кудеярова, подхватывая со стола тарелки с объедками, принялись швырять в него, и он на бегу нелепо сгорбился, прикрываясь от снарядов. Гам поднялся такой, что казалось, будто орут одновременно все собравшиеся в зале. Тётка-буфетчица и вовсе засвистела в свиток. Я поморщился — Дар Зверя всё ещё на меня действовал, и обострённый слух резануло этим свистом так, что зубы заныли.

— Что. Здесь. Происходит? — вдруг, перекрывая шум, прогремел чей-то голос.

Все участвующие в потасовке студенты разом замерли и вытянулись в струнку. Те, что были поближе к выходам, и вовсе технично смылись.

В воцарившейся тишине чётко и размеренно, будто тиканье огромных часов, разнеслись шаги Кабанова. Ректор, пройдя между рядов столов, остановился перед следами побоища и окинул взглядом взъерошенных, тяжело дышащих драчунов.

Толстая тётка-буфетчица, охая и округляя глаза, что-то причитала, следуя за Кабановым по пятам, но тот, кажется, не обращал на неё особого внимания.

— Значит, так… — зловеще процедил он. — Студент Кудеяров! Студент Кочанов! Студент Пушкарь! Студент Сибирский! Студент Аксаков…

Задержавшись взглядом на французе, он прищурился, оглядывая его с некоторым недоумением.

— Жак Франсуа Арман де Полиньяк! — торопливо представился Жак сильно гнусавя, потому что по-прежнему зажимал нос пальцами. — Мсье, я должен объяснить. Я…

— Студент Полиньяк! — прежним тоном продолжил Кабанов. — Студент Трофимов!

— Меня-то за что, Николай Георгиевич? — взмолился вихрастый паренек со смешно торчащими ушами. — Я вообще не с ними! Это всё Кудеяр с Кочановым!

— Ах ты ж иуда! — взвился Кочанов, сжимая кулаки.

— Отставить! — рявкнул по-военному ректор. — Всем вышеназванным — предупреждение! Правила знаете. Предупреждение — выговор — строгий выговор — отчисление. А с вами, Павел Фомич, мы, помнится, составляли отдельный разговор весной, по окончанию подготовительного курса. Ваша компания уже там показывала себя не с лучшей стороны.

Кудеяров, покрасневший до мочек ушей, стоял неподвижно, втянув голову в плечи.

— Ну, так что? — продолжил ректор. — Может, мне уведомить вашего отца о том, что вы умудрились схлопотать предупреждение ещё до начала учебного года?

— Не надо, — тихо, почти шёпотом произнёс Кудеяров. Кашлянув, повторил громче: — Не надо, пожалуйста, Николай Георгиевич! Этого больше не повторится.

— Что ж, увидим. Если вы и правда возьметесь за ум с началом учёбы — так и быть, я сниму предупреждение по итогам первого семестра. И всем остальным, кстати, тоже. А сейчас… Всем вышеназванным — наряд по полной уборке столовой. Мария Васильевна, проследите, чтобы никто не отлынивал. Столовую пока закройте. Даю им полчаса.

— Это что, и мне тоже полы драить, что ли? — насупился Аксаков.

— А что вас не устраивает? — Кабанов уже развернулся, чтобы уйти, но оглянулся на студента, вопросительно подняв бровь.

— Я дворянин. Подобная работа мне… не подобает.

— А вот это вот всё… — Кабанов презрительным взглядом обвел ошмётки разбросанной еды, разбитые тарелки и поваленные скамейки. — Стало быть, подобает дворянину? Стыдитесь, Аксаков! Я был о вас лучшего мнения.

Когда Кабанов ушёл, все, наконец, выдохнули с облегчением. Посетители столовой, торопливо заканчивая с едой, потянулись к выходу, раздаточные окна закрылись. Наша компания провинившихся толпилась возле буфета. Наконец, к нам подошла буфетчица и, окинув осуждающим взглядом, сказала:

— Ну что, пойдёмте, штрафники. Покажу, где тряпки брать.