Звезда заводской многотиражки – 4

Глава восемнадцатая. Ты мне не брат!

«Хорошая девочка…» – усмехнулся я, расходясь на лестнице с симпатичной девицей лет восемнадцати. Вид она имела бледный, глаза испуганные. На первом этаже я остановился и прислушался. Да, все верно. Это из-за ее визита Регина Ильинична меня так спешно выпроводила.

Но сказать все, что нужно, все-таки успела до того, как затрезвонил телефон. Целая медицинская мафия у них, похоже. С расценками и паролями-отзывами. Для «своих», которые по рекомендации знакомых докторов приходят, один ценник, для случайных людей, которые откуда-то узнали, другой. Кроме того, «залетных» Регина Ильинична согласна была принимать только в своем кабинете в женской консультации. Такса, список услуг, «цветы и конфеты не пьем».

Так ужасно мило. Однако, в доверенные лица я пока что явно не попал. И это было понятно, в принципе. Ведь за платные конфиденциальные услуги милейшей Регине может прилететь по шапке не только штрафом отлучением от практики, но и, возможно, реальным тюремным сроком. Так что поговорить с моей «хорошей девочкой» она согласилась, но не больше. Вроде как, просто жизненный совет дать. Без далеко идущих последствий. И для этого ей нужно было прийти в консультацию в часы ее работы, которые я тщательно записал в свой блокнот. Отстоять очередь и сказать в кабинете, что она от Ивана Мельникова. Ну а потом – как пойдет.

Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я остановился у ближайшего телефона-автомата, выбрал из россыпи мелочи двушку и набрал номер Веника.

Я показал пропуск и протиснулся через турникет проходной. Нахмурился. Что-то было не так. Как-то странно на меня оглядываются. Хихикают. Пришлось стряхнуть задумчивость и оглядеться. И сразу понял, в чем дело. Плакат на доске объявлений. С большими буквами «ПОЗОР ДРАЧУНАМ». Хм. Интересно, кто рисовал? Довольно талантливо ухвачены черты, в двух сцепившихся фигурах рядом с прямоугольником двери с табличкой «СТОЛОВАЯ» несложно опознать меня и Мишку. Правда, чтобы никто не ошибся, участники были подписаны.

А внизу печатными буквами сообщение:

«В среду в четырнадцать ноль-ноль состоится товарищеский суд в кабинете номер двести шесть».

Ну зашибись, блин.

Всю жизнь мечтал.

Значит сегодня ЭсЭс устроит мне головомойку, а завтра меня будут стыдить все активисты коллектива.

Ну что ж, соберись, Жан Михалыч, придется тебе стряхнуть пыль со своего дара красноречия.

Я взбежал по лестнице и распахнул дверь редакции.

– Мельников, восемь сорок семь, – голосом отличницы сообщила Даша. – Рановато сегодня, душа моя!

– Дома не сиделось, хотелось срочно взяться за работу, – в тон ей ответил я, бросив взгляд на уткнувшегося в ворох каких-то бумажек ЭсЭса. Тот едва заметно кивнул и больше никак на мое появление не отреагировал. Они что, не заметили плакат на проходной?

Я пожал плечами и критически изучил список своих заданий. За которые я пока что не принимался.

Тэкс.

О пользе рацпредложений.

Производственная гимнастика – залог здоровья работников.

Обзор международных отношений по материалам советских газет.

Передовой опыт санаторно-курортного лечения.

Скукота… Впрочем.

Я опять встряхнулся. Скучных тем не существует, вот что. И подобный список – это вовсе не повод писать левой задней пяткой, а вызов моему журналистскому профессионализму. Давай, Жан Михалыч, покажи высший класс! Ты же можешь на любую тему писать так, чтобы у читателей подгорело, чтобы им хотелось поспорить, чтобы они продолжения ждали, как манны небесной…

Буквально на днях в курилке обсуждали прохладную историю про мастера цеха вулканизации, который придумал какую-то присадку или что-то такое, но сделал это втихаря, потому что человек необщительный и хмурый, а какой-то ушлый Петрович подсмотрел, оформил рацпредложение, получил надбавку… Блин, ни черта не разбираюсь пока что в производстве, надо бы в цехе вулканизации о подробностях расспросить. Кажется, эти двое потом подрались. Или просто поспорили на повышенных оборотах… Пальцы зачесались. Я достал из ящика стола лист бумаги, взял ручку, посмотрел на потолок для вдохновения и вывел:

«Главному редактору газеты „Новокиневский шинник“

Заявление.

Я, Мельников Иван Алексеевич, прошу выделить мне рабочее время вне редакции на сбор материала о статье про рационализаторов. Примерный маршрут моего движения по заводу таков:

Пункт первый. Редакция газеты.

Пункт второй. Цех вулканизации.

Пункт третий. Редакция газеты.

Примерное время отсутствия в редакции – один час.

Дата, подпись…»

Я встал из-за стола и положил перед редактором свое заявление. Прямо поверх писем, которые он читал. О, только сейчас понял, что именно он читает! Это же мои «девочки», которые не нашли в выпуске свежего номера рубрики с письмами. И слезно просят вернуть ее обратно. «…настоящая отдушина», «хочется знать, что ты не одна такая», «помогает взбодриться и чувствовать себя хорошо…» Неужели Нонна подсуетилась? Или это собственная инициатива читательниц? Второе было бы предпочтительнее, конечно. Хотя рубрика молодая, по-настоящему привыкнуть еще не успели.

– Мельников? – ЭсЭс пробежал глазами по моему заявлению, поморщился. – Сядь.

– Сергей Семенович, но мне и правда нужно собрать материал для статьи! – с энтузиазмом возразил я. – Не могу же я писать про рацпредложения из головы, мне надо пообщаться с рационализаторами, и только потом…

– Сядь, Мельников! – повторил ЭсЭс уже громче.

«Черт, наверное сейчас все-таки устроит головомойку насчет драки…» – подумал я и опустился на стул перед столом главного редактора.

– Ты знаешь, что это такое? – раздраженно сказал ЭсЭс и хлопнул ладонями по столу, заваленному письмами.

– Редакционная почта? – с невинным видом спросил я.

– Здесь семьдесят два письма, – сухо сказал он. – И семьдесят из них просят, требуют и умоляют вернуть рубрику про… – он сделал паузу и скривил презрительную рожу. – Про семейные отношения.

– Сергей Семенович, а вы женаты? – с тем же невинным видом поинтересовался я.

– Нет! – ЭсЭс грозно сверкнул глазами. Ах да, как я мог забыть! Он же женился на Торопыговой и быстро с ней развелся, только чтобы фамилию сменить. Потому что под прошлой фамилией у него имелся диагноз, с которым бы его никогда не допустили к должности с управлением людьми.

– Понимаете, Сергей Семенович, – начал я задушевным тоном. – Хорошая и крепкая семья – это, можно сказать, залог хорошей работы. Человек, у которого неладно дома, у станка тоже будет халявить, потому что в голове у него будет каша. А задача нашей заводской газеты прежде всего в том, чтобы учитывать все, так сказать, аспекты…

– Да что ты в этом понимаешь, мальчишка! – взорвался ЭсЭс. – Аспекты у него! Учить он меня тут будет, что важно, а что не важно! Говори, это ты все устроил, да? Подговорил своих друзей, чтобы они меня завалили письмами, чтобы я…

– Вы слишком хорошего мнения о количестве моих друзей, Сергей Семенович, – усмехнулся я.

– Сергей Семенович, но ведь Иван правду говорит, – сказала со своего места Даша. – Мы же в газете публикуем кроссворд и колонку юмора. А ведь это тоже никак не отражает наше производство…

– Кроссворд – это гимнастика для ума! – резко бросил ЭсЭс.

«Все-таки он тупой…» – подумал я. И посмотрел на редактора с отеческой нежностью.

– Так что вы предлагаете, Сергей Семенович? – спросил я, едва заметно улыбнувшись. Понятно же, что он хотел сорвать на мне злость, и не более чем. Пристыдить зарвавшегося молокососа, на сторону которого неожиданно встали работники завода. На самом деле, количество писем меня тоже удивило. Как-то даже не думал, что их окажется так много…

ЭсЭс уставился на меня. Ноздри его раздувались, на шее проступили красные пятна.

– Вы же опытный газетчик, – сказал я почти подобострастно. – Может быть, вы напишете для этих читателей в слове «От главного редактора»?

Суровая непримиримость на лице ЭсЭса сменилась задумчивостью. Вообще-то, в нашей газете не было колонки редактора. Ее заменяла сухая передовица, составленная из лозунгов и перечисления наших достижений. Текущих и будущих, к которым мы только стремимся. Культ личности редакторов был обычно свойственен скорее журналам, чем многотиражкам. Но ничего не мешает же воздвигнуть этот нерукотворный памятник…

– Интересная мысль, Мельников, – после долгой паузы сказал ЭсЭс. – Так я и поступлю.

– А что с моим заявлением? – живо поинтересовался я, пока на его лице снова не появилось выражение «у меня под носом нагадил помойный кот». Ну или он не вспомнил, что мне нужно устроить внушение насчет того, что драться на заводе нельзя.

– Так… – он снова взял бумажку и пробежал по ней глазами. – Так… Цех вулканизации? Хорошо, разрешаю отлучиться.

Он взял ручку, вывел размашистым росчерком в нижнем правом углу слово «Разрешаю» и расписался. Потом выдвинул ящик стола, достал оттуда картонную папку и положил мое заявление туда. Задвинул ящик. Я завороженно смотрел за его действиями. Похоже, мой троллинг не удался ни разу.

– Дарья, пометь в журнале время отсутствия в редакции, – скомандовал он.

Я вскочил, мимолетно подмигнул Даше и торопливо выбежал за дверь.

Подошел к окну в конце коридора, уперся лбом в стекло. Анонимку на него написать что ли? Ведь объективно, практически любой другой кандидат будет лучше, чем ЭсЭс в этом кресле. И только сейчас понял, что время уже половина десятого, а Эдика все еще на работе нет. Приболел после вчерашних разъездов с начальником?

«Много думаешь, Жан Михалыч!» – ехидно сказал мой внутренний голос. Я отлип от окна и бодро зашагал к стеклянной галерее. Сначала работа, интриги потом. Уволить молодого специалиста можно только в том случае, если он сам активно подставляется. Я такой возможности этому придурку не предоставлю. Пусть изворачивается как-то иначе.

Разговаривать с рабочими я любил. Хотя частенько при этом у меня возникало чувство, что я общаюсь с иностранцем. На незнакомом совершенно языке. Или даже не так. Язык вроде знаком, вот только понимаю я с пятого на десятое. Помнится, я так впервые с болгарином столкнулся, та же история. Он говорит слова вроде бы понятные. И даже интонации какие надо. Но мозг от противоречия прямо-таки взрывается.

Так и здесь. Рабочие варятся в своем уютном маленьком мире, пахнущем резиной, серой и еще черт знает какими химикатами. Кто-то реально болеет за свое дело всей душой, кому-то плевать на него с высокой колокольни. Историю о ворованном рацпредложении мне, разумеется, пересказали во всех подробностях. И ткнули пальцем в главного героя. Разговорить которого было сложнее, но все-таки удалось.

Интересный оказался тип. Обычно на завод ведь как попадают? Заканчивают восемь классов, приходят в отдел кадров, проходят медкомиссию. И если все хорошо, то устраиваются учениками. В восемнадцать уходят служить, а через два года возвращаются к своему конвейеру и пашут уже до пенсии. Но Захар Тарасович оказался не из таких. Он был школьным учителем физики. Потом женился, родились у него близнецы. И зарплаты стало резко не хватать. Он прикинул палец к носу и решил, что заводской дауншифтинг его спасет. Потому что в школе он получал сто тридцать рублей, а на заводе – двести двадцать. И мог бы и больше, если бы рацпредложение оформил.