Хранить вечно.Дело №3

II

Самолёт, громко тарахтя единственным мотором, развернулся, покачал этажерчатыми крыльями над рыбацкими баркасами и домиком с радиоантенной и вымпелом морпогранохраны над крышей — и пошёл, набирая высоту, к западу.

— А чего это он над землёй лётает? — поинтересовался боец в гимнастёрке и фуражке с зелёным околышем пограничных войск ОГПУ. — У него ж поплавки, чтобы на воду, значит, садиться?

— Это ж из нашего Мурманского авиаотряда. — лениво отозвался старшина. Он служил в этих местах больше десяти лет и считался,в полне заслуженно, ветераном — начальник заставы обращался к нему, «Семён Ефимович», остальные сокращали это до «Ефимыч».Молодые бойцы, пришедшие с недавним пополнением, были свято уверены, что он может ответить на любой вопрос. Если снизойдёт, конечно.

— Полетел он, известное дело, к финской границе, а там озёр, что блох на барбоске. — обстоятельно объяснил Ефимыч. — В тундре-то не везде приземлиться можно: ягель, россыпи каменистые, болота под снегом — а озеро, даже замёрзшее, другое совсем дело. Гидроплан — он и на снег и на лёд запросто сесть может, и взлететь тоже. Они и здесь, в Кандалакше, всю зиму так летают, пока море не очистится. Видал, небось, как полосу на льду залива выравнивают?

— Это морской разведчик, МР-1. — вмешался в разговор другой боец, тоже из молодых. — Построен он на основе самолёта Р-1 авиаконструктора Поликарпова. У нас в заводском аэроклубе такой был, я даже летал на нём… разок.

— Врёшь! — хмыкнул первый боец. — Ещё скажи, что сам им управлял!

— Зачем мне врать? А управлять — нет, не было такого, только разок за ручку подержался. В аэроклуб — пояснил он, — я поступил, когда на завод устроился. Только прозанимался там всего ничего, три месяца. Потом меня в армию забрали.

— Тех, кто в аэроклуб ходил, завсегда в авиацию берут, а тебя к нам, в пограничники! — не унимался скептик. — Вот и получается, что брешешь ты!

— Так мне и обещали, что возьмут механиком в авиаотряд. — вздохнул несостоявшийся аэроклубовец. — А когда прибыли сюда, в Кандалакшу, начальство отправило к вам. Я спросил, когда ж мне механиком-то, чтоб с самолётами — так мне ответили, чтобы ждал приказа.

— И правильно ответили. — солидно сказал старшина Ефимыч. Потому, дисциплина быть должна. Куда ж это годится, ежели всякий будет сам выбирать, где службу нести?

— Так-то оно так. Но я же комсомолец, а значит, обязан думать, где смогу принести больше пользы. Правильно я рассуждаю, товарищ старшина?

Ефимыч подумал и кивнул. Молодой-то он, может, и молодой, но излагает политически грамотно.

— Ну вот! А как я есть слесарь и в аэроклубе пусть недолго, но обучался, то где от меня будет больше пользы рабочему классу — при аэропланах, или на посту, с винтовкой? Я, как комсомолец, обязан поставить вопрос на ячейке!

— Поставишь, куда ж ты денешься… — старшине разговор, похоже, наскучил. — А я тебя в наряд вне очереди поставлю, а то шибко сознательный выискался!

Он усмехнулся в густые «будённовские» усы, увидав, как вытянулась физиономия аэроклубовца.

— Да ты не тушуйся, парень. На заставу вчера пакет пришёл — начальство требует выделить с нашей заставы наших шесть человек, сопровождать геологов, али ещё кого, я точно не понял. И особо в том пакете указано, что нужны те, кто разбирается в механизмах и моторах, потому как у этих геологов свои аэропланы будут, и им нужны толковые помощники. Я, так и быть, начальнику заставы словечко замолвлю, чтобы он тебя к ним направил…

— Спасибо тащстаршина! — боец сразу повеселел. — Век не забуду доброты вашей! А геологи эти где работать будут? Тоже возле финской границы?

— Не… — старшина Ефимыч помотал головой. — Что им там делать, в болотах да тундре? Они в противоположную сторону собрались, на на северо-восток — там ещё рудник в запрошлом году построили, а рядом с ним рабочий посёлок, Хибиногорск[1] называется. Только Ловозеро это самое ещё дальше, за самым плато Расвумчорр, в отрогах Ловозерских тундр — это другое плато, Местные жители, лопари его по-своему называют, Луяввьрурьт. Так эти самые лопари балакали: дурное там место, проклятое. Черти, вроде бы, в скалах обитают, прямо в камне. Асамый главный чёрт на каменной стене виден — огромная такая фигура, вся чёрная, как смоль! Лопари его так и называют: «чёрный старик Куйва», во как!

— Так может и я тоже к геологам? — весело осведомился скептик. — А то надоело в караулах-то торчать! Чертей, проклятий и прочих бабкиных сказок я не боюсь, а у геологов, глядишь, и спиртиком разживёшься…

— Я те разживусь! — насупился старшина. — Нужен ты им, Федор, как попу гармонь! Не-ет, паря, ты здесь будешь службу нести, у меня на глазах. А то чего ещё удумал — спирту ему подавай…

— Смотри-ка, дядьМирон, как норвежец на нас скалится, чисто пёс цепной! — сказал матрос. — Небось, не забыл, как мы ихнего брата осенью задержали да в Мурманск отвели под конвоем!

Его веснушчатая физиономия лучилась довольством — до того приятно было вспомнить эту пусть небольшую, но всё же победу «Таймыра» над проклятыми империалистами. И неважно, что в роли империалистов выступала команда норвежского рыбачьего баркаса, и его шкипер, весь усыпанный, как и сам Гришка, веснушками, вряд ли годился в акулы капитала. Успех есть успех — а уж как потом матрос расписал этот «боевой поход» в письме домой, в родное село близ города Мурома Владимирской губернии! Письмо это начиналось длинным, на полстраницы, перечислением родни, которой следовало передать поклон; оставшиеся две с половиной страницы были заполнены обстоятельным описанием «морского сражения». На самом же деле баталия свелась к обмену сочной руганью на русском и норвежском языках да выломанным куском планширя. Повреждение было получено от того, что «Таймыр» навалился на норвежскую посудину левой скулой — в ответ на то, как оттуда зашвырнули на палубу ледокола протухшую треску.

— А что ж ему не скалиться-то? — неторопливо отозвался машинист. — Небось, за лов рыбы в наших водах без бумаги с разрешением штраф полагается. Да и сети у них конфисковали, а они немалых денег стоят. А этот рыжий непременно родственник шкипера с того баркаса, вон, как похож!

— Да все они тут на одно лицо. — хохотнул Семён. — Рыжие, вроде нашего Гришки, и бороды бреют не по-людски, так, что подбородки да щёки у всех голые. А моряки — ничего, дело знают, и водку хлестать горазды!

Веснушчатый подданный короля Хокона VII-го тем временем решил сменить гнев на милость — улыбнулся русским во все тридцать два жёлтых от табака зуба и призывно помахал в воздухе извлечённой из-под бушлата бутылкой с золотыми буквами на чёрной этикетке

— Выпить предлагает. — догадался Гришка. — Что у него там, кажись, ром? ДядьМирон, а ДядьМирон, может, я схожу?

— И думать не смей! — голос трюмного машиниста посуровел. — Или хочешь помполиту объяснительные строчить? Так ведь одними бумажками не обойдётся — вернёмся в Мурманск, нахлебаешься лиха…

Гришка и сам понимал, что сморозил глупость. Одно дело — моряк с торгового судна, тому и правда, не грех выпить с иностранным коллегой, который, как ни крути, такой же пролетарий. Но он-то, матрос второй статьи Григорий Сушков, которого товарищи по команде запросто называют Гришкой, несет службу на военном судне, и не просто на военном, а самого ГПУ. Тут уж не до интернациональных попоек — враз притянут к ответу. Пожалуй, ещё и в шпионы запишут, сейчас это быстро…

— ДядьМирон, а ДядьМирон? — спросил он. — Зачем мы вообще в этот Киркинес притащились, а? Шли бы прямо на Шпицберген, как назначено…

— Приказано — и притащились! — отозвался механик. — Тебя вот, рожу твою конопатую, спросить забыли. Конечно, надо было самому начальнику всех морских сил республики товарищу Муклевичу отбить срочную радиограмму одобряет ли матрос второй статьи Григорий Сушков, полученный приказ, или у него своё мнение на этот счёт имеется?

И сердито глянул на Гришку, который от такой отповеди немедленно стушевался.

Вообще-то вопрос конопатого матроса был не таким уж праздным. Ледокольный пароход «Таймыр», числящийся патрульно-сторожевым судном в составе Морпогранохраны, совершал рейс, не вполне соответствующий его статусу. Но что делать, если зима наступившего 1930-го года оказалась суровой, и граница плавучих льдов в районе архипелага Шпицберген, достигающая к апрелю максимума, на этот раз спустилась на полторы сотни миль к югу? И уж тем более, льдами была покрыты бухты Петунья и Мимер, на берегах которых притулился посёлок Пирамида, принадлежащий, как и расположенная неподалёку угольная шахта, тресту «Северолес».

Работали там шахтёры, которых доставляли на Шпицберген морем из Архангельска, а вот снабжение шло через норвежские порты — там «Северолес» закупал для своей фактории и горных разработок провизию и оборудование. Обычно судно, выполнявшее рейсы по снабжению приходило в ноябре, когда Ис-Фьорд был свободен ото льдов. Так должно было быть и в этот раз, однако в феврале в посёлке случился пожар, уничтоживший больше половины запасов продовольствия. Горнякам грозил голод, а свободных ледоколов, как назло, не нашлось ни у Убекосевера ни у «Комсеверпути», и пришлось спешным порядком арендовать у Морпогранохраны «Таймыр». Для этого пришлось укрыть пушки Лендера на его палубе дощатыми коробами, а зелёный вымпел Морпогранохраны сменить на красное полотнище флага СССР. Но уставные строгости в части контактов с иностранцами никуда не делись — и именно о них напоминал машинист бестолковому Гришке.

Над бухтой повис долгий, низкий рёв. «Таймырцы» обернулись — в гавань входил длинный серый крейсер. На кормовом флагштоке у него трепетало на ветру белое с красным крестом полотнище.

— Англичане! — дядя Мирон выдал заковыристое ругательство, которого не постеснялся бы и боцман старого парусного флота. — А этих-то кой чёрт сюда принёс?

Посудине его величества короля Георга Шестого ответил стоящий на бочке сторожевик — трижды квакнул сиреной, после чего с полубака выпалила пушка. Крейсер, соблюдая строгие правила военно-морского этикета, в свою очередь ударил в серое небо Заполярья салютационным залпом, в котором совершенно потонул ответный хлопок норвежской пушчонки.

— У тебя глаза молодые, Гришка. — сказал механик. — Ну-ка, глянь, как это корыто называется? Разберёшь?

Матрос стащил с головы ушанку, полагающуюся по зимнему времени вместо бескозырки, и приставил ладонь ко лбу.

-«Ка-ле-дон». — прочёл он по складам. — Какой-то «Каледон», дядьМирон!

— Не слыхал… — механик покачал головой. — Хотя, один чёрт — от этих англичан, как бы он и не назывались, всегда одни только неприятности проистекают….

— А может, его за нами следить прислали? — предположил Гришка. машинист поглядел на него с сожалением, словно на деревенского полудурка.

— Ты, салажня худая, прежде чем вздоры городить, думалку-то включай! Посылать за нашим «Таймыром» цельный крейсер — это всё одно, что из пушки по воробьям палить. Не-ет, тут что-то другое…

— Что? — жадно спросил матрос, не отрывая взгляды от боевого корабля. В приполярных сумерках «Каледон» казался ему безжизненным слитком серой стали с одной-единственной одушевлённой деталью — полощущимся за кормой «Юнион Джеком».