Достигнуть границ

Глава 15

— Поди прочь! — Екатерина Ушакова вскочила с диванчика, на котором расположилась, ожидая выхода императрицы.

— Государыня, Елизавета Александровна, позволь я хотя бы Марго кликну, раз моя помощь тебе не мила, — мягкий голос служанки попробовал увещевать Филиппу, которая впервые на памяти Кати повысила голос на прислугу. Молодая императрица всегда старалась быть предельно корректной, помня, что именно слуги знают о своих господах предельно много.

— Если бы я хотела, чтобы пришла Марго, я бы позвала Марго, что здесь непонятного?

— Но…

— Вон! Вон поди! Я хочу остаться одна! — из спальни государыни вылетела раскрасневшаяся служанка, держащая в дрожащих руках щетку для волос.

— Стоять, — холодный голос Анна Гавриловны заставил девушку остановиться и затравленно оглянуться на статс-фрейлину, которая направлялась к ней, придерживая широкие фижмы своего пышного платья. В некоторых моментах Ягужинскую прислуга опасалась куда больше, нежели государыню-императрицу, и эти опасения не на пустом месте родились. — Что там происходит? — Ягужинская указала на дверь опочивальни, за которой слышалась просто портовая брань на французском языке, произносимая мелодичным голосом государыни. К некоторым идиомам Анна Гавриловна даже прислушивалась, стараясь одновременно и пытать служанку, и запомнить ядреные словечки.

— Государыню Елизавету Александровну сегодня с самого утра все не устраивает, — служанка всплеснула руками. — То щетка слишком жесткая, то наоборот слишком мягкая, то руки у меня слишком холодные, то… — и она зарыдала. — Я виновата, прости, твоя милость, но государыня не дала мне ее утряшний туалет завершить. Пришлось просто в нетугую косу волосы заплесть и вокруг головы уложить. Так вырвала ленты, назвала неумехой, которая ее уродиной сделать пытается, и вон выгнала. И Марго звать не велела.

— Это я слышала. Государыня об этих своих желаниях, похоже, половину дворца оповестила, а вторая половина, коя знает язык франков, тоже о чем-то подозревает, — спокойно прервала ее Анна Гавриловна. — Что государыня делала, когда ты уже уходила? Если судить по некоторым оборотам, там есть что-то слишком прочное, что невозможно сломать? — служанка, которая была остановлена в тот момент, когда неслась к старшей горничной Марго, приехавшей с государыней из Франции, несмотря на запрет делать это, ненадолго задумалась, а затем решительно выдала.

— Фижмы ломает. А которые на китовом усе — режет. Я ножницы, коими овец стригут еле нашла, когда государыня их сегодня запросила.

— Зачем? — Ягужинская почувствовала, как расширяются ее глаза. Она моргнула, чтобы отогнать картину сломанных каркасов и обвисших тряпками платьев. Хоть Филиппа и не требовала каждый день новое платье, и даже имела несколько особо любимых, но все они надевались поверх фижм, некоторые из которых были даже шире, чем те, что надеты сегодня на самой Ягужинской.

— Сказала, что они ее в грех ярости вгоняют. Что она хочет легкости движений, а не поворачиваться каждый раз боком, чтобы в дверь войти.

— Но… — Анна Гавриловна сжала пальцами виски. — Как же государыня собирается надеть хоть одно платье, ежели нет каркаса? Они же просто не будут смотреться. Уж не собирается же она эпатировать двор, расхаживая либо в бесформенной тряпке, либо вообще в пеньюаре?

— Во-о-о-т, — подняла палец вверх Дарья, как звали эту миловидную девушку, приставленную к государыне, после того, как ее проверили и перепроверили: Ушаков, затем Михайлов, потом опять Ушаков. — Я тоже самое государыне сказала, а она меня выгнала.

— Гаспаряна сюда, живей! — дверь опочивальни слегка приоткрылась и до ожидающих императрицу придворных донесся раздраженный голос Филиппы.

— Семен! Семен! — позвала Анна Гавриловна, и в комнату тут же заскочил Голицкий, который временно замещал захворавшего Воронцова на месте секретаря государыни. — Семен, Гаспаряна сюда, быстро. Да пущай все принадлежности свои портняцкие с собой тащит. И не медлит ни секундочки! У нас тут, похоже, катастрофа намечается, — и она, решительно подхватив юбки, направилась прямиком в спальню, дабы попытаться успокоить не с той ноги вставшую государыню, и оценить масштаб этой самой катастрофы, к которой вроде бы не было никаких предпосылок еще вчера.

Сегодня они должны были направиться с проверкой в школу для девочек так называемого среднего сословия, открывшуюся здесь в Москве стараниями самой Филиппы. Из лучших учениц этой школы, которые покажут прилежание и усвоение различных наук, кои им будут преподаваться, а также покажут себя как имеющие определенный вкус юные особы, будут набираться в уже через три года курсистки в Институт благородных девиц, который вовсю организовывает Меншикова в Петербурге. Девочки же из дворянских семей и высшего купечества обычно находятся на домашнем обучение, и так или иначе к поступлению в будущее престижное учебное заведение будут подготовлены. Как бы не хотел государь, чтобы было иначе, но первые курсы будут набирать именно что из аристократок и дочерей купцов первой гильдии, и это добавит престижу институту, куда в скором времени будут набирать и дочерей небогатых дворян и девочек из менее богатых семей купцов и промышленников, разумеется после окончания школ для девочек, кои государыня планирует открыть по всей Российской империи и даже объявила о сборе пожертвований на сие благое дело. Пожертвования копились на специальном счету в государственном банке и распоряжался ими князь Черкасский лично, который и сам внес внушительную сумму на сей счет.

Институт же благородных девиц грозил стать дюже престижным еще и из-за того, что Филиппа подала проект приказа государю на утверждение о создании мест в Министерствах для своих придворных дам, кои захотят дела, отданные ей самой на откуп, и которые, похоже, закрепятся за всеми последующими императрицами, курировать. Сама же Филиппа чувствовала, что уже не справляется с грузом обязанностей, которые не иссякал, а становились лишь больше, и все чаще и чаще привлекала себе в помощь своих фрейлин, которые, в общем-то были не против, потому что так чувствовали, что действительно помогают своим измотанным вконец мужьям, отцам и женихам. Это даже становилось модным на ассамблее этак небрежно обмахнувшись веером проворковать:

— Боже, я так устала, весь день проведя в церковной школе, проверяя нужды детей, коих попы грамоте учат, и составляя списки для кабинетов обеспечения с самыми насущными, что едва успела ванну принять, прежде, чем сюда ехать. Даже платье новое некогда примерить, пришлось в этом ехать, хотя я именно в нем на прошлой ассамблее была.

Если государь утвердит эти кураторские места из назначений государыни, то кого попало и по протекции туда брать не станут, только после сложного экзамена, потому что основным требованием станет необходимость что-то понимать в том деле, которое собираешься курировать, а для этого необходимо постичь кое-какие науки. Не все, упаси Господи, но некоторые, в пределах разумного, дабы привить понимание происходящих дел. И именно это было поручено организовать Меншиковой государем в первую очередь.

Школу же здесь в Москве взялась основывать близкая подруга Анны Гавриловны Наталья Лопухина. Государь дозволил ей взять дело в свои руки, изволив пошутить при этом, что все бабские дурости в головах рождаются из-за того, что скука заедает их смертная. А коли к делу женщин пристроить, то и не налюбуешься на голубок. Сама Ягужинская не знала, насколько он был в тот момент серьезен, но что отчасти прав, было по Лопухиной видно, потому что помогать ей государь даже и не собирался, и распоряжений своим чертовым министрам таких тоже не давал. Денег выделил, чей-то конфискованный дворец передал и все, больше никто не поможет тебе, сама крутись, коли вызвалась. Лопухина, известная сплетница и болтушка, начала крутиться, да так, что никто от нее в последнее время ни только сплетен, просто речей мало слышал. Да и на ассамблеях ее не было в последнее время видно и даже на домашних вечерах, вошедших в моду еще во время траура по царевне Наталье, да так и продолжающихся пользоваться успехом. Лопухиной же было не до развлечений, она нередко плакала по вечерам, приезжавши к Ягужинской после изнурительного заботами дня. Но Анна Гавриловна ничем не могла помочь подруге, только что утешить, потому что у нее и самой дел было по горло.

Справилась в итоге Лопухина. Школа гордостью ее стала, ее детищем, и государыня даже захотела оценить это детище, познакомившись с подопечными и наставницами, и вот с утра такой конфуз.

Филиппа сидела на полу в груде приведенных в абсолютную негодность панье, разобранных на мелкие планки или же изрезанные неровными кусками, закрыв лицо руками. Анне Гавриловне даже почудилось, что она всхлипнула.

— Государыня, Елизавета Александровна, — Ягужинская вздохнула и с трудом, но сумела опуститься на пол рядом с Филиппой. — Что произошло? Что привело тебя в такое волнение?

— Я не знаю, — Филиппа покачала головой. Ее волосы были небрежно схвачены лентой и разметались по плечам. — От одного вида кринолина мне хочется что-нибудь разбить, а корсет вызывает рвотные позывы. Что со мной происходит? — и она прикусила нижнюю губу, прижав тонкие пальцы к вискам, сдавливая их, словно у нее болела голова.

— Хотелось бы мне знать. Может быть, кликнуть медикуса, дабы осмотрел тебя, государыня? — Анна Гавриловна протянула руку, дотронувшись до холодной руки Филиппы.

— Нет, не надо медикуса, я вполне неплохо себя чувствую, — Филиппа с гримасой отвращения обвела взглядом валяющиеся на полу останки каркасов платьев, после чего встала, поплотнее закутавшись в пеньюар. — И юбки. Все эти юбки вызывают в меня изжогу и мигрень. Мне от одного вида на них становится жарко, да так, что я едва сознания не теряю от дурноты.

Дверь приоткрылась и в комнату заглянула Катерина Ушакова.

— Гаспарян прибыл, государыня, Елизавета Александровна. Просить?

— Конечно проси, государыне надеть нечего, — Анна Гавриловна протянула руку Галицкому, вошедшему вслед за портным, которому благоволила Филиппа, потому что он улавливал малейшее ее желание. Семен покраснел, но руку статс-фрейлины подхватил, помогая ей подняться.

Портной же, немолодой уже мужчина, невысокий и чернявый внимательно осмотрел Филиппу, и нахмурился, наклонив голову. Затем перевел взгляд на царивший в комнате беспорядок, снова посмотрел на императрицу и внезапно улыбнулся.

— Как я понимаю, государыня Елизавета Александровна, нужно что-нибудь из того что осталось соорудить нечто воздушное и легкое? — Гаспарян понимающе улыбался, а Филиппа неуверенно кивнула. — Но что будем делать с нижними юбками, дабы соблюсти все приличия? — Филиппа переглянулась с Ягужинской и пожала плечами. — Хм, задача, — маленький портной задумчиво потер подбородок, а затем перевел взгляд на мнущегося у двери Голицкого. — А это идея, — пробормотал он, направляясь к гардеробной императрицы. Сама Филиппа и Анна Гавриловна подались следом. Государыню ни в коем случае нельзя было оставлять наедине даже с портным, и этот момент Михайлов особенно настойчиво просил Ягужинскую не выпускать из вида. Голицкий же, потоптавшись у двери и почувствовав себя весьма неуютно, решил выйти из спальни. А маленький портной тем временем продолжал. — Я недавно узнал о некой весьма пикантной новинке при дворе его величества Людовика. Как известно дамы под влиянием герцогине Орлеанской начали много времени проводить на воздухе, в весьма энергичных развлечениях. Они много бегают и даже, прости Господи, прыгают, а это может вызвать небольшой конфуз, ежели юбка подымется несколько выше, чем позволено простой пикантностью. И тогда на помощь дамам пришли, кто бы вы думали, османы, с их традициями у дам носить широкие шаровары. Вот такие шаровары впервые герцогиня Орлеанская и поддела вместо нижних юбок. Вроде бы и не слишком прилично это, но жадным взорам не довелось увидеть женского тела. Сейчас же я попробую, пока мои помощники подгоняют пару платьев, из нижней юбки соорудить этакие шаровары, которые решат нашу проблему, — Филиппа задумалась, а затем неуверенно кивнула.