Здесь водятся драконы

I

Атлантика.

400 миль к западу

от порта Брест

Стол в каюте был завален газетами. Стопки журналов с заголовками на немецком, французском и английском языках громоздились и на полках, потеснив томики устава корабельной службы и справочники Ллойда; одна из стопок даже выглядывала из-под койки. Греве — вернее, стюард с «Луизы-Марии», сопровождавший барона в качестве доверенного лакея, — пачками закупал европейские издания со статьями, хоть сколько-нибудь касавшимися франко-китайской войны, внешней и внутренней политики Поднебесной. Времени изучать всё это не было совершенно — Греве день и ночь проводил на новых броненосцах, осматривал доделки, принимал прибывающих из Россииофицеров и матросов (по большей части, вышедших в отставку флотских) и делал ещё тысячу разных дел, неотложных и важных. За неделю примерно до выхода в море он приказал перенести свои вещи на борт флагманского броненосца — вот теперь пытался примириться с тем, что всё, без остатка свободное время (если оно вообще бывает у начальника отряда боевых кораблей во время океанского перехода!) будет потрачено на изучение периодики.

Греве мрачно посмотрел на газетно-журнальные завалы. Вызвать бы вестового и приказать отправить всю эту макулатуру за борт — и пусть дельфины её читают! Но нет, нельзя — он, по сути, почти ничего не знает о событиях, разворачивающихся вокруг Китая, и раз уж оказался в них втянут — надо хоть в общих чертах представлять, что там происходит. Вот был бы тут старый друг Венечка Остелецкий — объяснил бы, они там у себя в разведке наверняка в курсе всех событий. Но — где он сейчас, когда доведётся встретиться? Так что увы, придётся разбираться самому.

В дверь постучали и, прежде, чем Греве успел ответить, на пороге возник вестовой. Так было заведено с первого же дня: вестовой, стюард и вахтенный офицер могут входить в капитанскую каюту без разрешения. Остальным приходилось ждать начальственного «войдите», сопровождавшегося потом неразличимой руганью на немецком.

— Так что, вас-сиясь, военные корабли в пределах видимости. Их благородие господин старший офицер велели вас на мостик звать!

Матросы именовали всех офицеров броненосца привычными российскими «вашбродь» и «вашсокобродь» (последнее относилось только к старшему офицеру, капитану второго ранга в отставке Скрынникову), несмотря на то, что ни один из них на российской флотской службе в данный момент не состоял, да и сам корабль русским отнюдь не был. Тем не менее, старые привычки были сильны, исключение делалось лишь для Греве — к нему обращались «ваше сиятельство», имея в виду баронский титул. Сам Греве не возражал — собственно, ему было всё равно, лишь бы дисциплина не страдала.

— Спасибо, братец. Кораблей-то много?

— Два вымпела, французы. Идут колонной, с опаской, небыстро. Туман над морем, вас-сиясь!

— Ладно, ступай. Скажи на мостике — через две минуты буду.

Греве снял с крючка фуражку — не российскую, форменную, а свою, с кокардой пароходной компании, доставшейся ему в качестве приданого супруги. Все остальные на борту носили форму германского торгового флота. Но скоро немецкие тряпки вместе с его персональной щеголеватой фуражкой отправится в рундуки. У китайцев матросская форма (в отличие от офицерской, не сильно отличающейся от европейских образцов) на редкость уродлива, и Греве слегка опасался, что попытка переодеть команды вызовет если не прямой бунт, то, во всяком случае, недовольство. Придётся как-то расхлебать и эту кашу — тем более, что долго носить циньские обноски не придётся…