«Точка бифуркации»

* * *

Проснулся уже почти за полдень. Проснулся сам, что самое приятное, под тихое пение птиц за открытым окном. Легкая штора, прикрывающая комнату от яркого теплого солнца, легонько трепетала на ветру, обдувая мне ноги потоками свежего летнего воздуха, наполненного запахами трав и влаги. Никто не врывался ко мне с криками, что все пропало, не поливал водой из чайника и не кричал срочный сбор на боевой выход. Хорошо…

От души потянувшись, я с кряхтением раскинул руки в стороны и, не скрывая улыбки, поднялся с кровати. Особо мудрствовать не стал — просто натянул шорты и босиком, с голым торсом спустился вниз на кухню. На удивление по пути мне никто не встретился. Дом как будто вымер. И только откуда-то сбоку, с той стороны, где находились дальние комнаты особняка, слышалась какая-то бытовая возня, доказывая, что жизнь в доме все-таки осталась.

Пожав плечами, я сделал себе огромный бутерброд с колбасой и сыром, налил кружку ароматного чая, бессовестным образом ограбив редкие травяные запасы Духобора, и со всем этим вышел на крыльцо, плюхнувшись на прогретые солнцем ступени. Пекло тут будь здоров. Прохладное утро уже почти сменилось душной дневной жарой, но мне было все равно. После стольких дней ночных дежурств, душа настолько истосковалась по солнечному свету, что просто хотелось сидеть на улице и наслаждаться видом никуда не торопясь. Солнце… В сердце остро кольнуло иглой воспоминаниями об Асе. Она тоже очень любила его, не смотря на то, что ей никогда нельзя будет прикоснуться к его теплу…Как она там? Я ведь с тех пор так ни разу и не дал о себе знать.

Из разговоров с полковником, на следующий день сразу же после моего заезда на нашу импровизированную временную базу, стало ясно, что вне баз покушения велись только на одаренных. Специально на родственников и близких людей охоты не было, даже если они были осведомлены о примерном месте работы своих близких. Все прочие жертвы шли довеском. Это были либо ученые, учувствовавшие в проекте, и тогда их также убирали целенаправленно, либо просто случайные свидетели.

Кто-то успел спрятать свою семью, как, например, это сделал Север, кто-то — нет. Но в любом случае на оставшихся в «реальной», а не подпольной жизни родственников нападений не случилось. Да и у скольких там из нас была семья? По большей части одаренные жили либо уединенно, либо вовсе не афишировали свою личную жизнь. Подробное досье было лишь на немногих, более-менее молодых оперативников. Начиналось оно, примерно, годов с пятидесятых (у тех, кто еще жил в то время, у остальных же, как и у меня, оно носило уже намного более позднюю дату) и хранилось исключительно в архивах «особого отдела». При этом доступ к полному личному делу имел настолько ограниченный круг людей, что перечислить его, наверное, можно было по пальцам одной руки. В первую очередь доступ имел, конечно же, Митров. Ну и еще пара больших шишек в Москве, насколько мне удалось понять из разговоров. Оттуда же приходили и редкие директивы на обучение, а также приказы о проведении спец. операций. Мда… вот как оно теперь все повернулось. Никогда не любил все эти заговоры и мрачные недоговоренности, щедро сдобренные грифом «совершенно секретно». Как говорили знающие люди, такое обычно никогда ничем хорошим не заканчивается. И теперь я понимал их слова как никогда ясно. Во много знании…

Вздохнув, я отхлебнул чаю, поставив кружку на деревянное крыльцо.

Навестить Асю самому мне так и не дали. Владимир потом, видя мое состояние, съездил в тот же день вечером и проверил квартиру издалека. Девушка была в порядке и находилась дома. Вот только и наблюдение за домом также присутствовало. Оперативник засек чужие жучки и миникамеры не только в подъезде, но и в самой квартире. Видать кто-то подсуетился, пока девушка была в магазине.

Нет, конечно, я предупреждал ее тогда, что могу иногда допоздна задержаться на роботе или же не придти вовсе. Ну а в редких ситуациях, как тогда, во время «Алтайского прорыва», как его окрестили в толстенных отчетах и рапортах, состряпанных отделом по завершении операции, и вовсе пропасть на пару недель. Она все понимала. В конце — концов, Тайная канцелярия была в те времена не только на Западе (или как она тогда там называлась), поэтому о том, что такое долг и служба девушка знала не понаслышке. Не упрекая и не спрашивая подробностей. Деньги я ей тоже оставил. Наличности вполне должно хватить на месяц безбедного существования, вот только долго так продолжаться не может. Рано или поздно она начнет беспокоиться. Да о чем я вообще говорю! Она всегда за меня беспокоится. Даже если я просто задерживаюсь чуть позже на работе, или же просто поздно вечером выхожу в ларек за хлебом. Что уж говорить про то, когда прошло столько времени? Уже больше недели минуло с тех пор, как я ушел из дома и так и не вернулся обратно.

Я молча сидел на крыльце. Перед глазами как никогда ярко, проплывали воспоминания о ее лице, о тихом нежном голосе, о том времени, что мы провели вместе… Пусть немного, пусть это было лишь самое начало, но тогда… на той крыше, у меня и вправду сложилось чувство, будто бы я знаю ее уже много лет. Знаю не только в этой жизни, которую я прожил будто бы во сне, до тех пор пока случайная авария и встреча с Игнатом не заставила меня проснуться. Но и в той. Той, из которой я помнил лишь редкие обрывки воспоминаний и чувств, подаренных мне сном…

Уже самим фактом своего существования, своей памятью, получивший реальное физическое подтверждение, я являл собой ярчайший пример доказательства теории Антонова. Вот только думал сейчас я вовсе не о науке. Я думал о ней. Той девушке, что так неожиданно вошла в мою жизнь и наполнила ее совершенно другими, неведомыми мне ранее красками. Я чувствовал это вместе с ней. Переживал снова и снова и никак не мог насладиться этой новизной… этим полетом чувств на грани реальности… Не знаю как еще можно это описать. Человеческий язык слишком скуден, чтобы выразить это в скупом наборе звуков. А может быть и нет названия для тех чувств? Или же я просто не умею описать их словами… Не знаю. Но единственное, что мне известно точно, так это то, что ни с одним человеком я еще никогда не испытывал ничего подобного. Эти глаза, волосы, губы… тонкие руки с музыкальными пальцами, точеная фигура, поражающая взгляд своей хрупкостью и грацией… Кто-то, внимательный к чужим словам увидит в этом описании все то, что вижу я. Кто-то спроецирует их на себя, также почувствовав и пережив. Обычно таких людей называют эмпатами. Они отлично улавливают чужие чувства и эмоции, либо проецируют на них свои, также при этом, редко ошибаясь. Кто-то же просто промахнет все глазами, не особо заморачиваясь содержанием. Но по-настоящему их поймет только тот, кто горит прямо сейчас. Горит так, как никогда до этого не горел прежде…

Наверное, именно поэтому я и не торопился, наслаждаясь каждым мигом, проведенным с ней. Наслаждаясь каждым новым переходом, что делал нас все ближе друг к другу, открывая давно забытые воспоминанья или же просто даря их вновь. Постепенно узнавая близкого человека все ближе, открывая каждую страничку своей и чужой души трепетно и нежно, словно дорогой рождественский подарок от любимого человека. Кто-то назовет меня идиотом. Кто-то покрутит пальцем у виска. Но мне навсегда запомнились слова старика Джона Фаулза, которые я прочитал в один из самых непростых моментов своей жизни. Как же там было?.. Нужные строки всплыли в тренированной памяти легко и непринужденно: «…не помню, как назывался тот лес, но был он тогда крайне живописен и безлюден, если учитывать близость города.

Мы лежали на траве и целовались. Смейтесь, смейтесь. Да, всего лишь лежали и целовались. Сейчас вы, молодёжь, делитесь друг с другом своими телами, забавляетесь ими, отдаётесь целиком, а нам это было недоступно. Но знайте: при этом вы жертвуете тайнами драгоценной робости. Вымирают не только редкие виды животных, но и редкие виды чувств. Мудрец не станет презирать людей прошлого за то, что те многого не умели; он станет презирать себя, ибо не умеет того, что умели они».

Не смотря на разницу в возрасте, взгляды на этот счет у нас полностью совпадали, и мне было плевать на то, что думают остальные. В конце — концов, каждый выбирает свое, вот только не каждый может потом принять последствия своего выбора, вечно переваливая вину за него на злодейку судьбу, неудачные обстоятельства, козла-мужа или проститутку-жену. На кого угодно. Лишь бы не чувствовать, не осознавать того, что причиной всему было собственное легкомыслие и лень. Оправдания собственной глупости мы всегда находим на удивление легко.

Я поднял с деревянного настила кружку со слегка остывшим чаем и сделал глубокий глоток. На меня вдруг навалилась такая тоска и усталость, что просто захотелось бросить все и уехать. Вот только сделать этого я не мог. Да и не стал бы по понятным причинам. Поэтому только и оставалось, что сидеть на крыльце, допивая остывший чай, и радоваться тем редким воспоминаниям, что у меня еще остались.

Асерана… странное имя. Помню, как забавлялся поначалу его схожести с одним персонажем из ставшей уже культовой компьютерной игрушки и искал в интернете его ономастику. Не нашел. Все что тогда удалось обнаружить, так это средство от выпадения волос, примерно того же названия, только с разницей в одну букву. Как призналась сама же девушка, так ее назвала мама. Это слово что-то означало на древнем языке ее рода, но вот что именно никто уже не помнил. Ее отец им не владел, а мать, дав имя своему ребенку, умерла секунды спустя. Роды были тяжелыми… Как могла умереть представительница столь могущественной и живучей расы от простых родов я так и не понял, а Ася не хотела об этом говорить. Но факт оставался фактом. Это имя, было последним, что сказала ее мать в ту ночь. Асерана…

Из сада в дом мелькнула тень. Мелькнула настолько быстро и бесшумно, на самой периферии зрения, что если бы я не сидел рядом со входом, то даже ничего бы не почувствовал. Но глаза все-таки уловили движение. Как и легкое дуновение воздуха.

Прошло меньше одного удара сердца, а я уже бросил чашку на траву и откатился в сторону, приняв боевую стойку. Показалось или нет? Нет. Владимир в свое время накрепко отучил меня верить в подобные вот «иллюзии». То, что кажется или мерещится всегда имеет под собой реальное проявление. Не всегда физическое. Но всегда настоящее и от этого не менее опасное.

Боевая трансформация. Средняя подкожная броня активирована. Завершение трансформации конечностей через 4…3…2…

Спрашивать «Кто здесь?!» как это принято в гениальных американских ужастиках я не стал. Как, впрочем, звать на помощь и как-либо иначе привлекать к себе внимание. Мимо меня хотели проскользнуть? Отлично. У вас получилось. А теперь давайте-ка поменяемся местами. Активировав запаховое зрение на полную, я бесшумно скользнул в прихожую.