Лестница в небо

— Ты думаешь, эти сведения тебе как-то пригодятся?

— Не перебивай! Так вот, когда Андреас, сука, сжег мне источник, боль была — мама не горюй! А уж переживал я не по-детски, можешь мне поверить, — мужчина сверкает глазами, захваченный догадкой, но тут же возражает:

— Тогда бы ты Потемкиных семьей считал!

— С какого?.. Отбрось всю ментальную хрень, что останется? Воспитал меня Елизар Андреевич, о существовании какого-то неучтенного папаши я до весны не подозревал, а потом еще и знать его не хотел! И до сих пор не хочу, кстати! Для любви у меня мать и брат есть. Просто представь: вот завтра завалится к тебе какой-то левый хрыч, скажет: «Извините, Григорий Андреевич, я тут с вашей маменькой сорок с лишним лет назад шуры-муры имел…» — увернуться от кулака, летящего в лицо, успеваю, а после с удовольствием усмиряю разбушевавшегося гвардейца ослабленным болевым.

Ура! Дошла все-таки посылочка до адресата! А то все чужим, да чужим, а человек ждал, надеялся!

— Вообще-то, я чисто гипотетически! Родителей твоих оскорбить не хотел… — хмуро произношу вместо извинений и помогаю дезориентированному Григорию усесться обратно на стул, — Только у меня реакция примерно такая же была, веришь?

— Не шути так больше! — мрачно произносит он, потирая дрожащие руки.

— И в мыслях не имел! Мать — это вообще святое, но теперь-то понимаешь, как эта новость на меня подействовала?

Григорий невесело скалится и кивает.

— И с чего мне его считать родней? Жил я без него шестнадцать с лишним лет и дальше проживу! Воспитывать меня поздно, на матери он все равно не женится. Да и она, по ходу, не обрадуется, так что трогательного воссоединения семьи ожидать не приходится. Поиметь с него что-то вроде денег? Честно скажу — то, что он сможет выделить на ублюдка, меня не прельщает, я уже больше заработал, а кланяться за эти подачки придется, как за великое благодеяние. Так что менталистика тут никакой роли не играет, — подытоживаю я.

— Убедил. То есть детские закладки с тебя слетели?

— Будем считать, что так. Не представляю, что в них было, но никаких неуместных порывов за собой не ощущаю.

— С этим уже проще работать, но во время твоего визита в монастырь, тебя снова обработали.

— До этого доберемся, поговорим пока о другом: помнишь, как я тебя вылечил? Сам говорил, чуть не сдох от боли, а потом, поди, весь спектр эмоций ощутил: от радости до отчаяния. Было? Ничего не напоминает?

— Ты думаешь?..

— А почему бы нет? Разве ты не чувствуешь, как поменялся с тех пор?

Взбудораженный мужчина вскакивает, заставляя чашки на столе жалобно звякнуть, и начинает метаться по кухне, сыпля безадресными проклятиями. Успокоившись, он включает логику и начинает рассуждать:

— Очень похоже на правду, но у меня, скорее, на верность что-то было. Хочется, конечно, оправдать некоторые поступки ментальным влиянием, но… — гвардеец морщится, не договаривая фразу, — Ладно, с этим разобрались, что делать-то будем? Я точно знаю, менталист на твоей аудиенции был!

— От воздействия можно защититься, если знать как, а еще видеть, что к тебе эти приемы применяют. Я, как ты знаешь, видящий. Не криви морду, тебе не идет! — реагирую я на гримасу, выданную Григорием, — Если ты во что-то не веришь, это не значит, что этого не существует. Так что ничего нового я точно не получил.

— Да верю я! Не зря же Потемкины детей на что-то проверяют! Просто… не знаю…

— Прими, как данность, и не парься! Мало ли, чего только в жизни не бывает.

— Не парься… В мое время говорили «не кипешуй»…

— Значит, не кипешуй!

Мы еще долго потребляли кофе с сушками, вырабатывая приемлемый план действий. Пришлось признаться, что к весне отец Никандр оставит этот мир, переселившись в гораздо лучший (по ничем не подтвержденным слухам там тепло, всегда есть горячая вода, и общество не подкачало). Понятно, что в отсроченном убийстве не признался, просто сослался на видение, зато у Григория сразу стало легче на душе. Он, по ходу, переживал, что шефа ему самому валить придется, не знал, как подступиться, а тут такой подарок! В общем, хорошо сидели, прикидывая детали, если не мирового, то, как минимум государственного заговора, но, как водится, пришли санитары и нас разогнали. В роли санитаров выступили кухарка Клавдия Ивановна и уборщица тетя Люся (это не я, это Гришка так ее назвал!)

Нормально попрощавшись, расстались, конечно, не друзьями, но острой взаимной ненависти между нами уже не было. Лечение пообещал начать ближе к зиме: во-первых, мне требовалось продумать, как провести его, не выдав секрета, а, во-вторых, ближайшие дни у меня были плотно оккупированы разного рода делами, в частности — объявившимся Роговым с новой парой ПГБшных спецов. Плюс, договоренность с Осмолкиным натолкнула меня на путь решения кадровой проблемы «Кистеня» — рядовых бойцов на бирже всегда было пруд пруди, а вот офицеров, да еще таких, чтобы стали верными именно мне, а не Шаману, Земеле и Боку (при всем моем к ним уважении) или, не дай бог, вообще кому-то левому — требовалось искать лично.

Три девушки с нефритовыми именами Лин, Ки и Хуиланг (объясните мне, идиоту, где в этих словах общий корень, обозначающий нефрит?) через Чжоу высказали пожелание скрасить наш с Борисом вечер. Опасаясь повторения домогательств и преследований, Черный старательно уточнил у «дяди»:

— Как именно скрасить?

— Музыкой, господина Черный. Изумительной музыкой моея родины! — проинструктированный Ваном, Чжоу, как и У, прекратил коверкать несчастный русский язык, но иногда все-таки путал окончания.

Пожав плечами, соглашаюсь на эксперимент. В свое время Ванесса Мэй царила над умами миллионов, почему бы сестричкам не оказаться из этой же категории? На обещанный концерт подтягивается Бушарин, а за ним следом и Олег, дежуривший в тот день по базе.

Усаженный на почетное место с хрупкой чашкой чая в руках, недовольно кошусь на Вана: где мой кофе? Попытку заменить напиток, пресекает все тот же Чжоу:

— Нет-нет, китайскую музыку надо слушать под китайский чай и китайские сладости! — и уносит, гад, мой кофе в неизвестном направлении. Чая не хочу, поэтому просто верчу емкость в руках, остальные следуют моему примеру. Фрукты, залитые карамелью, пользуются большей популярностью.

Девушки выходят в нарядных красных платьях, расшитых черно-золотыми узорами. Не большой знаток национальной одежды, но терзают меня смутные сомнения, что вчерашним китайским крестьянкам такое не по карману.

А дальше начался мой персональный ад.

Мужественно выдержав примерно полчаса этого испытания, я сделал три вывода:

1. Они — не Ванесса Мэй.

2. Я — не поклонник традиционной китайской музыки.

3. Это был первый и последний музыкальный вечер в моем доме. По крайней мере, в моем присутствии.

Хотя остальные, вроде бы с интересом слушали, а уж про замершую в дверях четверку их соотечественников вообще молчу. Не желая портить людям праздник, сцепив зубы, терплю, но звонок Шамана воспринимаю, как манну небесную. Извинившись, удаляюсь с телефоном в соседнюю комнату, откуда потом незаметно и малодушно смываюсь в казарму, временно устроенную в соседнем здании. Где до позднего вечера режусь с рядовым составом в карты, безбожно мухлюя.

Рогов с очередной парой «ряженых» крадет у меня еще два дня. Вернувшись в гимназию, снова включаюсь в игру «давайте изобразим примерного школьника», так что занятия больше не пропускаю. Именно поэтому бойцам невидимого фронта приходится подстраиваться под мое расписание, отдыхая до обеда. Впрочем, то ли я наловчился объяснять, то ли эти «балахоны» оказались посообразительнее, но в сумме трачу на них гораздо меньше времени, чем на первых, так что с Василием прощаемся быстро. Очередные узоры источников, схематично зарисованные в блокноте, прячутся в недрах постепенно собираемой библиотеки. Разумеется, без всяких подписей и шифров, просто разноцветные кривоватые мерседесовские звезды с номерами от одного до шести.

Школа гудит от слухов насчет Задунайских, но мы с Борисом тщательно делаем вид, что наше отсутствие во время происходящих невероятных событий — исключительно совпадение. Нам старательно верят, вот только Сергей Гагарин все чаще приглашает нас за свой столик, что после четырехнедельного игнорирования смотрится неожиданно. Так же внезапно, оказываюсь поставлен перед фактом приглашения в гости. Казалось бы, ерунда — сходить домой к однокласснику, но когда знаешь, что этот одноклассник — единственный сын главы мощного клана, сосредоточившего в своих руках 50 % железнодорожного и морского грузооборота в империи, сразу становишься серьезным.

И смешнее всего, что это действительно, банальный визит в гости к однокласснику! Мы даже в игровую приставку умудрились поиграть с наследником и сопровождавшими его мальчишками! Никаких умных и многозначительных разговоров, никаких интриг и тайн! Исключительно «танчики» и обычный треп взрослеющих парней!

А вот субботу, отдав «Касатку» в исключительное пользование Бориса и Людмилы и категорически отказавшись составлять им компанию, посвящаю идеальной женщине всей моей жизни — маме.

Пару слов надо сказать о катерах, затрофеенных нами в первом бою у Задунайских. Кирилл Александрович щедрой рукою отдал их нам в собственность, так что на «Касатку» кистеневцы больше не претендовали. Честно говоря, три катера нам было много, но жадность… К тому же при запрете полетов над городом — это был самый быстрый вид транспорта, так что поставленные на дизельное довольствие «Дельфин» и «Русалка» (Господи, как я ржал, когда услышал эти названия, кто бы знал!) вовсю использовались Олегом и Алексеем. Михалыч разорваться не мог, но привел нам таких же стариков-разбойников, которые закрыли вакансии. Еще от тех же Задунайских нам перепало четыре более-менее целых доспеха, над которыми теперь колдовали Витя с Александром Леонидовичем, так что помимо денег, мы хорошо поживились техникой на этой короткой внутриклановой войнушке. Что там нагребли в карманы десантники — не проверял, но вряд ли что-то ценное — золото и серебро на территории никто не хранит, а в здание мы не заходили, но по мелочи наверняка что-нибудь умыкнули. А самый главный трофей — Надежда — оказалась замужней дамой и, едва оклемавшись, упорхнула, сделав ручкой обоим пилотам. Шаман, активно получавший от нее авансы все эти дни, сплюнул в сердцах, пробормотав:

— Всех баб не переиметь! — и забыл, переключившись на новые знакомства.

Олег промолчал, но, похоже, решил то же самое.

У мамы лопаю пирожки, попутно делясь новостями. Особенно она хихикала над моими красочно описанными страданиями от концерта этнической музыки. Нет, сначала она сдерживалась, но при попытке напеть особо врезавшуюся в память мелодию, зажала уши и зашлась в хохоте:

— Только не пой, умоляю! С детства не могу слушать твои песни. Ты даже про елочку безбожно фальшивил, а уж ту песенку даже обезьяна выучить смогла бы!

— Отсюда делаем вывод — я не обезьяна! Логично?

— Логично!

— Ладно, не буду мучить твои уши, скажи лучше, от Митьки что-то было?