Царская охота

Глава 17

Александр Меншиков соскочил с телеги, которую тащила флегматичная уже старенькая кобылка. Небольшой, вполне уютный дом в тиши парка, не так далеко от столицы, встретил их тишиной. Но дорожки, ведущие непосредственно к дому, были расчищены, а из труб вился дымок. За домом явно кто-то следил, и им не нужно было снова ютиться в одной маленькой комнате, которую можно было быстро натопить.

— Ну вот, Саша, мы и дома, — молодой человек подал сестре руку, помогая выбраться из саней, где она сидела, укутавшись в телогрейку и большую очень теплую шаль.

— Ты так и не рассказал, что тебе поведал государь, — Александра посмотрела на брата, которого звали почти так же как и ее, и слабо улыбнулась. Она всегда была Саша, а он Шура, так их называли домашние, чтобы не путаться.

— Сказал, что вернул нам это поместье. Надо же, я его почитай совсем не помню, интересно, а бывал ли я тут хоть раз в жизни? — Шура принялся сноровисто выпрягать лошадь из саней. — Сейчас отдохнешь, хорошая моя. Больше тебе не нужно будет так трудиться.

— Это ты Белке или мне? — Саша негромко рассмеялась. Она впервые почувствовала облегчение, какого не было с той самой минуты, как умерла мама, а отец тронулся умом.

— Вам обоим, — Шура подхватил кобылку под уздцы и повел к конюшне, которая выглядела лучше, чем их дом в Березове. На крыше конюшни была видна небольшая труба. Надо же, здесь даже конюшня отапливалась. Не так, конечно, как дом, но все же. — Да, государь нам выделил триста рублей в месяц, чтобы по миру не пошли. Но предупредил, что кормить просто так не собирается, и что мне придется чем-то заняться.

— А про меня он ничего не говорил? — тихо спросила Саша, но брат все равно ее услышал.

— Нет, — он покачал головой и открыл дверь конюшни, столкнувшись нос к носу с выходящим их нее стариком. Тот уставился на Меншикова, а потом всплеснул руками так, что теплые верхонки слетели в снег.

— Господи, князь вернулся, радость-то какая, — и он бухнулся на колени, крестясь и даже не пытаясь скрыть текущие по морщинистым щекам слезы.

— Тихон? — Меншиков присмотрелся к старику, вспоминая. — Саша, смотри, это же Тихон!

Старый слуга проворно вскочил на ноги и бросился к дому.

— Нюра! Нюрка! Князь и княжной домой вернулись! Дождались, родимых!

Меншиков, посмеиваясь завел кобылку в конюшню, сразу отметив, что печь расположена так, чтобы пламя было полностью закрыто. Заслонки не было, и это не позволяло держать тепло, в конюшне было прохладно, но и задохнуться лошадям было проблематично. Саша же пошла в дом вслед за Тихоном. Шла она довольно робко, жизнь в изгнании приучила гордую и когда-то не лезущую за словом в карман княжну к смирению и боязни, что может быть еще хуже, чем уже с ними произошло.

В просторном холле на нее сразу же обрушилось тепло, и Саша сняла шаль, прикрыв глаза.

— Ох, ты же, княжна, — Саша приоткрыла глаза и увидела, как в арке выхода из холла стоит, приложив руки к объемной груди весьма дородная женщина. — Кака худенькая-то. в чем душонка держится?

— Тетка Нюра, ты ли это? — Саша почувствовала непрошенную влагу на глазах. — Я помню, как ты нас с Шуркой гоняла полотенцем, когда мы пытались сладости утащить, кои еще даже не готовы были.

— Ох ты же, горемычная моя, — кухарка всплеснула руками. — А здесь с Тихоном, да с Ксюхой обитаем. Ксюха-то замуж вышла за Кирюшку, что на Долгорукинских конюшнях за лошадьми ходил. Вольный он, вот и прибился к нам. Ну а, когда вас силой увезли, нам сказано было сюда поезжать, да дом в порядке хранить. Токма говорили, что Андрей Иванович Остерман на него глаз положил. Но его быстро окрепший государь скинул на землю из-под облаков. А нас так никто и не тронул. И деньги аккурат на содержание дома приносили. Но ты не сумлевайся, Кирюха грамоте обучен, он все книги расходные вел, ни копейки себе не забирали мы. Жили с огородов. Коровку вот завели, чтобы, значица, молочко всегда свеженькое было. И вот видимо не зря. Тебя, голубку, токмо молочком и надобно теперь кормить, чтобы налилось все, женихам на радость.

— Ох, тетка Нюра, мне бы раздеться где, да ванну налить, дабы вымыться как следует. В государевых хоромах как-то боязно было, все быстро делали, а так хочется в горячей водице полежать. Так давно я не купалась.

— Так ведь, иди, голубушка. Счас Тихона кликну, он тебе горячей водицы мигом натаскает, — и тетка скрылась в коридоре, зовя куда-то запропастившегося Тихона. Саша же направилась прямиком к лестнице, и начала медленно подниматься. Она также как и брат никогда не бывала в этом доме, но слышала, что еще царь Петр выбрал его для различного рода увеселений, иногда и срамных, и отец принимал в этих беспутствах самое непосредственное участие. Вот поэтому его детям вход в этот приют греха был закрыт. Но что делать, коли это поместье — единственное, коим им разрешено пользоваться. Саша вздохнула. Положа руку на сердце, она была рада и этому дому, вроде бы и небольшому, но по сравнению с тем, в котором она жила в последние годы — настоящим хоромам. Поднявшись на второй этаж, Саша принялась заглядывать в каждую комнату, в надежде понять, которая из них будет ее убежищем. Она быстро определилась, выбрав себе комнату, ровно посредине. Войдя в нее, она сняла телогрейку и повесила ее на стул. Там же примостилась шаль. Уже давно Саша отвыкла от привычки бросать свои вещи на пол, чтобы кто-то из холопок их подобрал, почистил и повесил на место в гардеробной. Да и мало у нее сейчас одежды, чтобы расшвыриваться ею направо-налево.

— Тук-тук, — мужской голос сопровождался постукиванием по дверному косяку. Саше резко обернулась и увидела молодого подпоручика, стоящего в дверях. — Разрешите представиться, Семен Голицкий, младший адъютант при канцелярии его императорского величества.

— Мне, я полагаю, представляться не нужно? — вопреки всему голос бывшей княжны звучал ровно и холодно.

— Нет, не нужно, — Голицкий разглядывал Сашу, останавливая взгляд на ее поношенном, но, хотя бы чистом платье. Это было так унизительно, что щеки у нее вспыхнули, а к глазам подкатили непрошенные слезы, который удавалось сдерживать лишь силой воли. — Не надо меня ненавидеть, — Голицкий примирительно поднял руку и улыбнулся краешками губ. — Я вовсе не виноват в ваших с братом злоключениях.

— Зачем ты пришел? Словно следом всю дорогу крался, потому как нашу Белку даже без лошади догнать и обогнать можно, — Саша устало повела плечом. Как же муторно. А ведь она прекрасно помнила то время, когда не только такие вот подпоручики, а люди куда значимее, боялись не то слово сказать.

— Ну вот опять, — Голицкий покачал головой. — Александра Александровна, лучше уж скажи, куда сундуки складывать?

— Сундуки? — Саша моргнула. — Какие сундуки?

— С одежкой вашей, кою не позволили брать с собой. Государь говорит, что ему она ни к чему. А хранить дольше — дать прекрасный прокорм для моли и мышей, а эту дрянь на складах ему разводить ой как не охота. — Саша молчала, глядя на него расширившимися глазами. Подождав минуту и поняв, что с хозяйки ничего путного не добиться, Голицкий покачал головой. — Понятно. Я внизу оставлю тогда, сами разберетесь.

И он повернулся, оставляя Александру в весьма расстроенных чувствах.

— Погоди, — успела она остановить Голицкого. — Ежели подождешь, пока я переоденусь, сможешь свезти меня к государю? Я ведь еще не видела его, Петр Алексеевич токма с Шурой и разговаривал…

— Никак не получится, — Голицкий вновь посмотрел на Сашу. — Чтобы к нему попасть на аудиенцию, надобно у Кузина записаться, ежели только государь сам не повелел доставить к нему.

— А как мне… — Саша невольно сложила руки на груди в молитвенном жесте.

— Я полопочу за тебя, Александра Александровна, — смягчился Голицкий. — Думаю, что послезавтра смогу провести к государю, ежели желание такое сохраниться.

— Я… я подожду, — Саша решительно кивнула и Голицкий вышел из комнаты.

Семен вышел из дома и приказал мужикам, приехавшим с ним на санях разгружать сундуки и вносить их в дом, оставляя в холле.

— Государь решил нас побаловать? — к нему подошел хмурый Меншиков. — Кубышка отца оказалась достаточной для подобных подарков?

— Насколько мне известно, кубышка твоего отца не сама народилась, он аки тать какой наворовал ее из казенных денег. А вот платья энти, да рубахи со штанами, были куплены и сшиты почитай, что на свои, — Голицкий смотрел за мужиками и даже не повернулся к скрипнувшему зубами Меншикову. — Твоя сестрица хочет с государем встретиться, — он повернулся к хозяину дома. — Я обещался помочь.

— Это ее дело, — Меншиков вздохнул и пожал плечами. — Я ей приказывать не могу.

— Как знаешь. Я обещал похлопотать за нее послезавтра. Карету пришлю, ежели сам не приеду. Да и тебе выехать не помешало бы, в Казначействе свое содержание получить. Дом-то содержался за казенный счет, а теперь все, хозяева возвернулись. И вам есть что-то надобно будет, да дрова покупать. Так что без денег никуда, — Голицкий отвернулся от задумчивого Меншикова и крикнул мужикам. — Как закончите, телегу на Монетный двор возвернете!

— Ясно, твое благородие, — махнул рукой один из них и ухватился за ручку третьего сундука из шести, в которых сложенные в них вещи вернулись к своим хозяевам.

Голицкий же, вскочил в седло ожидающего его жеребца, махнул рукой Меншикову и выехал со двора.

За воротами его ждал человек, сидящий верхом на каурой кобылке.

— Ну что, Семен, что скажешь? — спросил человек, как только Голицкий поравнялся с ним.

— Не знаю, Юрий Иванович, — честно признался Голицкий своему патрону Репнину. — Они, молчат больше. Но видать не верят уже никому. Александра Меншикова просила встречу с государем, я обещал все устроить. Это возможно?

— Почему нет? У Петра Алексеевича, насколько я знаю, из важного только головомойку Бакунину устроить, да Михайлова дождаться, чтобы собственноручно рыло тому начистить, а так вроде до свадьбы уже все сделали, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — и оба офицера поплевали через левое плечо. — Эта свадьба, Семен, — самое важное, что может случиться в ближайшее время, и я буду на кусочки резать того, кто сможет ей помешать. Андрею Ивановичу ничего не останется, чтобы дознание провести.

— А что там Михайлов отчудил и откуда он должен вернуться? — усмехнувшись, спросил Голицкий у Репнина, когда они отъехали уже достаточно далеко от поместья.

— Из Тулы энтот гад должен вернуться, откуда же еще? — Репнин усмехнулся. — Он же почитай уже три недели мастеров-оружейников стращает. Как очухался маленько, так и рванул, шельма, ни у кого не спросясь, да давай требовать, чтобы мастера головы напрягли, да сделали ему пистоль, чтобы заряжался быстро. Все его по батюшке посылали, но он упорствовал. Тут как на грех Мосолов вернулся. Он только-только по государеву повелению заключил договор, что весь металл, что на его заводах будет сделан, все оружие, что из его мастерских выйдет, будет государевым слугам передаваться, да по цене о коей они с государем заранее договорились. Тут ясно, что и прогадать купчина может, но и выиграть немало. Цена-то всегда одна будет, даже, если цены упадут безмерно. Да не суть. А суть в том, что приехал он в мастерские, дабы сообщить мастерам, что будут они делать только то, что он им велит, да и из металла, кое он поставлять будет. Вот тут-то на него Михайлов и напал. Грозил… всяким, чтобы Мосолов, значит, дал команду своим мастерам, пистоль ему делать, какой он хочет. Мосолов только отмахнулся, не знал он, с кем связывается. Михайлов не отставал. Слово за слово, и они едва не сцепились, но Михайлова оттеснили, не били, правда, побаивались, все же не чужой для государя человек, и Кузьма утерся. Пришлось уйти. Но, на следующий день снова приперся. И так все это время, пока у Мосолова зуд не стал нестерпимым, и он не побежал бегом жаловаться государю.