1941. Друид. Второй шанс

* * *

Окружной лагерь для военнопленных

Ягткоманда входила в лагерь по всем правилам военной науки, готовясь к самому худшему варианту. Два лёгких разведывательных бронеавтомобиля Sd. Kfz. 221 встали прямо напротив центрального входа в лагерь, взяв на прицел видневшийся плац и ближайшую наблюдательную вышку. А случае любой угрозы они были готовы в ту же секунду обрушить в нужное направление огонь из двух тяжёлых пулемётов. Возле них рассредоточилась основная часть подразделения в ожидании приказа. Первой к воротам направилась разведка.

— Хм, есть сигнал, — рассматривавший зияющие проемы в стене из колючей проволоки, офицер заменил поднятую к верху руку одного из разведчиков. Похоже, опасности пока нет. — Вперёд.

Перехватив поудобнее автомат, Мольтке направился к проему. То, что осталось от массивных ворот, как раз валялись под ногами. Напоминало последствия тарана чем-то мощным, тяжёлым, грузовиком и бронеавтомобилем, например.

— И? — капитан бросил вопросительный взгляд на подбежавшего разведчика, коренастого капрала с красным обмороженным лицом. — Было нападение? Какими силами? Есть выжившие?

И тут капрал недоуменно пожал плечами:

— Нападение вроде было, а вроде… и не было. Непонятно толком…

У Мольтке поднялась бровь. Что-то он не понял. Капрал, отвечавший в отряде за разведку, всегда отличался сообразительностью и самостоятельностью. Вообще, сложно было вообразить ситуацию, вызвавшую бы у него затруднения. По крайней мере, капитан ничего такого за последнее время вспомнить не мог.

— Охрана лагеря вся мертва. Тела в казармах, бараках, пара в сортире. Коменданта нашли в его кабинете, где он забаррикадировался с полностью пустым пистолетом. Ни единого патрона в магазине. Палил во все стороны. С остальными тоже самое. Стрелы вокруг себя. Гильз полно.

Мольтке сдвинул автомат ближе. Ситуация оказывалась совсем не простой. Видимо, Советы сюда бросили несколько рот десанта, если не батальон. Ничем другим такую суматошную стрельбу объяснить было нельзя. Охрану здесь несли опытные ребята, от которых трусости вряд ли можно было ожидать.

— Только странное не это, господин штурмбаннфюрер. Посмотрите на его раны, — капрал показал на лежащее в паре шагов от барака тело. Умерший скрючился в три погибели, закрыв руками голову и притянув колени к животу. — Видите. Вот здесь.

Капрал нагнулся и перевернул тело солдата, почему-то стараясь не касаться руками. Прикладом карабина пользовался, что сразу же бросилось в глаза. Раньше тот такой брезгливостью не страдал.

— Святая Дева Мария! — тут же воскликнул Мольтке, разом вспомнив, что он вроде бы как католик. — Что это за херня? Кто или что могло оставить такие раны?

Лица солдата, которое он так пытался закрыть, почти не было. Кожа была почти вся содрана лоскутами, торчали куски багровых мышц и сухожилий, на морозе превратившиеся в жуткую маску какого-то чудовища. Но больше всего внимание приковывали глазницы, словно чем-то выдолбленные до костей черепа. Из самого нутра выглядывала жуткая красная бахрома из кусочков кожи и мышц.

Застывший Мольтке внимательно фиксировал каждую деталь, чтобы понять произошедшее. Но все это у него никак не укладывалось в единую картину. Слишком уже странным казалось.

— Ты видел когда-нибудь такое? — он повернул голову в сторону подчиненного. — Русские вроде бы таким не баловались. Слышал, парни быстроного Гейнца[6] в Африке что-то такое встречали. Брат рассказывал, что негры творили там дела и похуже.

Наклонивший голову, капрал хмыкнул.

— Здесь не Африка, господин штурмбанфюрер. Хотя поговаривают про каких-то бурят, что Советы заставляют воевать на своей стороне. Слышал от камрада, что буряты живут в лесах, не знаю железа и у них есть жрецы-шаманы.

Оба ещё некоторое время смотрели на изуродованное тело.

— Ещё раз осмотреть здесь все, — наконец офицер поднялся кивнул на тянувшиеся вдоль стен бараки. — Под каждую доску смотреть, в каждый угол заглянуть. Я, черт вас всех дети должен знать, что здесь произошло. Какая-то охрененная задница, б…ь…

Только он и представить себе не мог, какие размеров задница была на самом деле. Все увиденное до этого, оказалось блеклыми цветочками. А ягодки были такими, что дух захватывал.

К концу дня, когда все в лагере было более или менее осмотрено и зафиксировано, Мольтке уже и не знал, как обо всем этом докладывать начальству. В конце концов решил ограничиться минимумом, пока окончательно не разберется в произошедшем. Сообщил в дивизию, что на окружной лагерь было предположительно совершено внезапное нападение советских диверсантов, численностью до двух рот. Скорее всего нападение было поддержано восстанием военнопленных. Охрана, включая руководство полностью уничтожено. Пропали все вооружение солдат, боеприпасы со склада и весь запас продуктов. Хуже всего было то, что исчез и сын Сталина. Теперь можно было только догадываться, какой гнев это вызовет на самом верху.

Но, едва радист закончил передавать сообщение в дивизию, как все изменилось. Был обнаружен один из пропавших броневиков, который, как считалось, был захвачен диверсантами. При попытке подойти к нему, солдаты ягткоманды были обстреляны из пулемета и покрыты отборной немецкой бранью. Оказалось, внутри заперлись трое солдат из охраны лагеря и ни в какую не соглашались открыть люк. На любое предложение поговорить открывали огонь и матерились так, что позавидовал бы и пьяный сапожник. Вдобавок, они несли какую-то непонятную ахинею, словно упились вусмерть. Так ничего не понявшему офицеру пришлось самому идти и разбираться.

— Немецкие солдаты, с вами говорит штандартенфюрер СС Карл Мольтке! — капитан укрылся за своим броневиком, осторожно выглядывая из-за него. — Немедленно прекратить огонь, выйти из бронеавтомобиля и доложить о произошедшем в лагере!

В ответ тут же раздалась пулеметная очередь, пули которой с противным визгом срикошетили от бортовых пластин броневика.

— Б…ь! — от попадания в броню кусок железной окалины отлетел в сторону капитана и прочертил по еще щеке кровавую полосу. Еще немного и он бы лишился половины лица. — Сукины дети! Капрал! Если эти трусы ничего не хотят слышать, то нужно прочистить им уши.

Тот понимающе ухмыльнулся. И тут же, вытащил из-за пояса гранат, взвел и очень точно зашвырнул ее на башню бронеавтомобиля. Ведь нужно было лишь оглушить тех, кто там спрятался.

Собственно, так и получилось. От взрыва осколочной гранаты машину чуть тряхнуло. Непонятно, что подумали прятавшиеся, но они с воплями сразу же полезли наружу, где их уже ждали.

— Вас всех ждет военный трибунал. Вы не солдаты! Вы по какому-то недоразумению носите форму немецкого гренадера. Вас, уродов, нужно обрядить в женские тряпки! — орал на оглушенную троицу недавних охранников лагеря, валявшихся у его ног. — Вы совсем охренели?

Он вытащил пистолет и несколько раз выстрелил им под ноги, всякий раз заставляя вскрикивать от ужаса. Конечно же, Мольтке не хотел их убивать. Ему нужны были сведения о произошедшем, а другими средствами их страх явно было не перебить. Ясно было, как белый день, что они чего-то жутко испугались. Вот именно об этом ему и нужно было услышать.

— Кто хочет пулю⁈ Ну⁈ — орал он, тыкая горячим дулом пистолета то в одного солдата, то в другого. — Говорите! Быстро, навозные черви!

Первым не выдержал полный солдат, корчившийся ближе всего к капитану. Похоже, он-то и боялся больше всех. По крайней мере мокрое пятно, расползавшееся на штанах, было именно у него.

— Я… скажу, господин штандартенфюрер. Я все скажу… Только не стреляйте, — умолял он, заглядывая Мольтке в глаза. — Это все птицы, господин штандартенфюрер! Это все сделали проклятые птицы! Я… Я ни в чем не виноват… Я прогревал броневик. За ночь все схватилось. А тут он закричал…

Толстяк судорожно вращал белками глаз и дергал головой, словно на него то и дело нападала судорога или нервный тик. Речь тоже была далеко от нормальной: прерывистой, постоянно переходящей на шепот.

— Из будки на воротах выбежал бедняга Фриц и начал орать, как умалишенный. Я, господин штандартенфюрер, сразу же повернулся к нему…

За толстяком пришла говорить очередь второго солдата, прятавшегося в броневике. Правда, особой ясности его рассказ не добавил. Скорее все стало еще хуже.

— Что же тут, вашу мать, происходит? — страдальчески пробормотал Мольтке, устало приваливаясь к бронеавтомобилю.

От всего этого непонятного и пугающего дерьма ему вдруг жутко захотелось в Париж, к его уютным кафе и ласковым француженкам. Там уж точно все было просто и ясно. В городах тянулись чистые улочки со старинными каменными домиками, в воздухе стоял аромат свежесваренного кофе и удивительных круассанов. Даже самой глубокой ночью можно было зайти в любое кафе, закадрить понравившуюся девицу и остаться у ней на ночь, не боясь, что тебе выстрелят в спину или не нападут… птицы.

— Получается, господин штандартенфюрер, это все натворили обычные птицы? — рядом появился вездесущий капрал, с подозрением посматривавший на небо. Даже ствол его карабина глядел наверх, а не вниз, как обычно. Похоже, история с взбесившимися птицами его совсем не радовала, а скорее даже пугала. — Думаете, это какие-то эксперименты русских?

Но офицер молчал, затягиваясь сигаретой и медленно выпуская к небу причудливые кольца дыма. И лишь, когда сигарета прогорела и обожгла кончики его пальцев, ответил:

— Найдем сбежавших и спросил… Давай связь с дивизией. Одни мы не справимся. Нужно поднимать всех в этом районе — городские гарнизоны, отряды полицаев в селах и деревнях. Летуны должны по верхушкам деревьев ходит, чтобы найти следы. Хотя… — Мольтке улыбнулся. — Сейчас зелени нет, следы должны быть хороши видны. Тем более сбежавших немало…

За наступившей после этого суетой он не сразу вспомнил, что все это время в случившейся истории его беспокоил один вопрос. И лишь к вечеру, когда его ягдкоманда расположилась на ночной отдых в каком-то селе, Мольтке вспомнил про это. Сон после этого мгновенно пропал. Похоже, во всей этой и без того запутанной истории появился еще один непонятный элемент.

—… Черт, а как они вынесли столько барахла? Это же доходяги, ходячие трупы, — изумился капитан, сверяясь со списком пропавшего лагерного имущества. — Тут же одних продуктов на тонную. Б…ь, а еще оружие, боеприпасы?

Судя по следам у лагеря, никаким транспортом они не пользовались. Исключительно ручная сила.

— Как? Раздетые, босиком они столько всего утащили?