Царская немилость

– Господин конт!!! Что ви витворяете? – чего он кричит. Ну, надо человеку грязь с пола слизать. И как можно быстрее.

Товарищ оказался в шитой золотом ливрее. Генерал какой или министр? И говорит с непонятным акцентом.

– Подожди, родной. Сейчас. Воды бы мне испить, – отмахнулся от министра Иван Яковлевич и стал собирать и запихивать в рот уцелевшие голубые крупинки.

– О? Vous avez besoin d'eau. Вьям нужина о?

– Ого-го. Стоять. «О» – это вода по-французски. Я, я, мни нужьна вода – «О». Тьфу. Воды принеси.

Кристаллики начинали действовать. Словно покрывало с книжной полки, заставленной знаниями, сползает потихоньку. Это министр с ним по-французски говорил. Стоять. Да и не министр это никакой – это слуга графа Валериана Зубова. А он на самом деле конт. Он граф и целый генерал-майор Пётр Христианович Витгенштейн. А точнее – Людвиг Адольф Петер цу Зайн-Витгенштейн-Берлебург-Людвигсбург. Адольф, твою налево! Стоп. Он уже и не генерал никакой, его же вчера сам лично император Павел Петрович разжаловал и в ссылку в родное имение отправил, как и Суворова раньше. Как и ещё, если верить Радзинскому триста с лишним генералов. Крут стервец. Прыщ курносый.

Событие девятое

Воспоминания делают тебя таким, какой ты есть сегодня.

Эрих Мария Ремарк

Через пару минут, слизнув последнюю голубую крупинку, собранную с облёванного зелёной желчью пола паркетного, и запив принесённой «министром» французским водой из гранёного стакана, Брехт понял, что всё хреново. Опять всё наврали. Говорят же в будущем, что скульптор Мухина изобрела гранёные стаканы, а вот Мухина только через сотню лет родится, а стакан уже гранёный, ну, может граней поменьше. Хреново не от этого. Количество граней на стаканах он поправит, нужно же попрогрессорствовать. Пусть главной целью будет доведения количества граней на стаканах и рюмках до оптимального значения. Шутка. Хреново, то, что почти половину кристаллов он потерял в борьбе с желчью находящейся в желудке. И это конкретно сказалось на возвращение памяти реципиента. Он ничего не помнил ни про детство, ни про юность графа Витгенштейна. Первое воспоминание, которое всплыло в голове больной, это подавление восстания Костюшко в 1794 года, когда он, или, вернее, Пётр Христианович состоял волонтёром при корпусе соратника Суворова генерал-аншефа Виллима Христофоровича Дерфельдена в Литве. Потом участвовал в штурме Праги. А через полтора года в 1796 году был переведён в корпус графа Валериана Зубова, действовавший на Кавказе, и участвовал во взятии Дербента. Потом гонка в Санкт-Петербург с ключами от города Дербента, которые он вручил Императрице Екатерине.

А ни родителей ни помнил, ни братьев. Даже когда и где родился. И ещё проблемка была вместе с детством выпало почти полностью знание французского языка. Этот вот слуга ливрейный Валериана Зубова что-то лопочет на языке Вольтера, а Брехт его с пятого на десятое понимает. И это огромная проблема ведь. Сейчас всё дворянство Российской империи говорит на французском. Как жить в стране, не зная этого языка? Брехт застонал от досады и плюхнулся на живот, может немного кристаллов под тахту эту закатилось. Под софой обнаружился керамический ночной горшок и, о счастье, несколько десятков кристалликов. Иван Яковлевич их слизал и вспомнил жену с двумя детьми, ну, с родившимся и наверное родившимся уже, а вот с французским – затык.

На горшок хотелось, но над душой стоял этот ливрейный министр.

– Геть отсюда. Ты это товой сюдой, все в сад. Пошёл нафиг. – замахал руками на благообразного в белом кучерявом парике. Вытащил потом горшок и показал «министру», чего сейчас делать собрался.

Этот гад и не думал выходить, только рожу постную сделал. Ну, чего, что уж Брехт в компании стволы деревьев в лесу не поливал, после марш-броска. Достал, чего было в штанах, и зажурчал. И ведь так и не отвернулся засранец ливрейный. Потом с достоинством принял закрытый горшок и удалился. А Иван Яковлевич снова на пол плюхнулся, кристаллики голубые выискивая. Эврика. За ножкой софы он десяток не заметил. Слизал, ещё покрутился, чуть в лужу зелёную не залез. Штук пять ранее не замеченных усмотрел. И их слизал. Сел на кушетку. Зажмурил глаза. Парле ву франсе.

Parlez-vous français, monsieur? Чуть получше стало, не зря пыль под софой вытирал парадным генеральским мундиром. Впервые взглянул на грудь внимательно. Два ордена сверкают. Снова зажмурился, вспоминая, за что реципиент их получил. Вспомнил. Ну, выходит, не всё пропало, гипс не снимают.

Орден Святого Георгия 4-го класса получил ровно пять лет назад первого января 1795 – За отличное мужество, оказанное 18 октября при атаке польских мятежников при местечке Остроленке, где он ударил с эскадроном на батарею и взял пушку.

И ещё Орден Святой Анны 3-й степени. Этот за Дербент. И самое интересное, что Екатерина Алексевна вручить не успела и награждал уже Павел. Ещё есть крест. Прикольный. Это как бы и награда и нет. И называется вообще странно: Крест «За взятие Праги». И при этом в Чехии, ну, или сейчас Австро-Венгрии не воевал. Прага – это предместье Варшавы. Тоже выдавали тем, кто разгромил войска Костюшко. Ввела тогда такую награду Екатерина II для поощрения участников штурма Праги (предместья Варшавы). По существу, это – медаль, носимая на георгиевской ленте. И все награды пока. Не густо для боевого генерала.

Ну, все войны с Наполеоном впереди, ещё заработает наград.