Противостояние II

— Нет, он не собирает где-нибудь в подвале скульптуры и картины, чтобы любоваться ими в одиночестве. Вся его коллекция хранится у него в голове. Просто увидел где-то красивую скульптуру или картину и отметил у себя в памяти. А если разговор о ней зайдёт, он тут же воссоздаст её, чтобы его собеседник тоже мог на неё полюбоваться. Но это касается только материальных предметов. С красивыми людьми он ведёт себя иначе. Некоторым из них он может даже предложить присоединиться к нему. Ты, например, именно такой случай. Пару лет назад таким же экспонатом, который ему захотелось сохранить у себя, оказалась я. А потом мы с ним привыкли друг к другу и остались просто хорошими друзьями. И знаешь, мне от этого даже легче стало.

— Ты думаешь, я нужна ему вроде картинки на стене?

Даша пожала плечами.

— Не знаю я, Тонечка. Картинка? Нет, вряд ли. Он же дал тебе место рядом с собой, а это очень много значит. На красивых людей он обращает внимание, но далеко не к каждому он подойдёт, чтобы с ним заговорить. Знаешь, в большинстве случаев он этих людей как бы фотографирует для себя. Точно так же, как в случае с картинами или скульптурами. Сохраняет в памяти для какого-то применения в будущем. На всякий случай, так сказать. Но с тобой дело явно обстоит по-другому. Ты ему чем-то интересна. Это чувствуется. И не только своей внешностью. Наверняка он видит в тебе не только красивую девушку, но и что-то другое. Что? — мне не видно. Его логика мне не всегда понятна, хотя мы с ним уже довольно давно дружим. Мне кажется, полностью его понимает только Марина Михайловна.

— Она тоже его друг?

— Э, нет... — Даша зачем-то оглянулась на домик, — Марина Михайловна это случай особый. Совершенно особый. Я думаю, второй такой пары на Земле не было и никогда больше не будет.

— Они пара? — удивилась Антоша.

— Нет, я неправильно выразилась. Они гораздо больше, чем просто пара. Они единое целое. Он мне как-то говорил, что считает её частью самого себя, а она считает его такой же частью себя. Они даже когда сердятся друг на друга — со стороны это выглядит как досада на самого себя. Например, она ему что-то запрещает, а он при этом будет досадовать не на неё, а на себя, что заранее не сообразил, что этот запрет обязательно последует, и плохо обдумал свою просьбу. И она досадует на себя, что ещё вчера не догадалась, что сегодня ему этого захочется и ещё вчера не объяснила ему, почему так поступать нельзя или нежелательно.

Она рассеянно смотрела на бегающую в паре метрах от них у самого уреза воды крупную чайку, которая вылавливала что-то между камушками, когда волна прибоя отступала, и резво отбегала назад, когда приближалась очередная волна. Потом Даша отвлеклась от неё и вздохнула.

— Она в их тандеме — это Разум и Воля, а он Сила и Милосердие. Со стороны посмотреть — вроде ничего особенного. Такое распределение в семьях часто встречается. Кроме милосердия, разумеется.

— А на самом деле?

— А как на самом деле, я тебе уже сказала. Чтобы проще было понять, представь себе, что ты с кем-то обменялась сердцами. Пока бьётся твоё сердце, тот другой будет жить. И наоборот, пока бьётся его сердце, живёшь и дышишь ты. И вы оба представляете во внешний мир Разум, Волю, Силу и Милосердие. Понимаешь теперь?

Она искоса взглянула в лицо Антонины. Та пожала плечами.

— А зачем им тогда мы? Ты, я, другие люди?

— Трудно сказать… Потребность в любви, наверно. Или потребность в переменах. Или потребность в самовыражении. Ты берёшь лист бумаги, достаёшь из ящика краски и начинаешь рисовать. Твой рисунок отражает состояние твоей души. Примерно так же и с людьми. Ты заговариваешь с человеком, и он служит для тебя своего рода зеркалом, в котором ты видишь своё отражение. Оно может быть не похожим на то, каким ты видишь себя своим внутренним зрением, но оно тебе необходимо. Хотя бы для того, чтобы понимать, как тебя видят посторонние люди. От этого становится понятнее, кем ты являешься для этого мира. Что-то вроде этого, понимаешь? А им двоим между собой даже это не нужно. Зачем внутренняя любовь единому организму? Или самовыражение друг через друга?

— Не знаю… Зеркалом, говоришь?

Даша кивнула.

— Зеркало — это метафора, но довольно точно отражающая суть дела.

— Мне кажется, ты ошибаешься.

— В чём?

— Ты можешь завести разговор об одном и том же с сотней людей, и вряд ли все они будут едины в мнении. И их мнение о тебе тоже не будет едино. А это непременно прорвётся в разговоре. Если разговор пойдёт о вещах сложных, то сколько людей, столько будет и мнений. Слышала о таком?

— Конечно. Только ты меня не совсем правильно поняла. Речь не о темах отвлечённых и сложных, где мнения людей, действительно, будут сильно отличаться друг от друга. Люди любят поболтать о вещах им непонятных. Например, какая-нибудь женщина, которая всю жизнь работает на бетонно-растворном узле, может в поезде встрять в разговор между симпатичным ей попутчиком и другим пассажиром. Видела я как-то раз такое. Эти двое мужчин говорили в тот раз о государственном устройстве страны. Имеет ли вес мнение той женщины? Отражает ли оно хоть в малейшей степени сложность проблемы? Нет и нет. Её участие в разговоре не стоит ничего. Разговор для разговора. Просто, чтобы привлечь внимание симпатичного паренька. Вдруг заинтересуется? Нет, Тонечка, я говорю о вещах душевных. О любви, о дружбе, о семье. Это всё вещи вечные, в которых каждый человек считает себя специалистом. И знаешь, каждый в этом прав. Для того, чтобы разговаривать на такие темы, особого образования не нужно. Любить умеют даже неграмотные дикари из тропических лесов Амазонки. Да что там дикари! Любить умеют даже собаки и кошки.

— Люди не очень любят слушать, Даш. Мне кажется, они больше любят поговорить о себе и о своих проблемах. Редко встретишь такого, как Саша, которому ты сама интересна. Мне, например, только четверо таких встретилось и трое из них мои родители и сестра.

— А четвёртый Саша?

— Угу, он.

— Ну да, Сашка слушать умеет.

— А про потребность к любви ты не пошутила?

— Нисколько. Не скажу про Марину Михайловну, не знаю, а вот Сашка по-моему очень влюбчив. Правда и остывает он довольно быстро. Я на себе почувствовала в первые пару лет нашего знакомства. Первый год мне казалось, что он меня любит. Потом его что-то отвлекло, и мы с ним пару месяцев не виделись, а когда снова встретились, от той любви уже почти ничего не осталось. Остались просто тёплые и дружеские отношения. Между нами девочками, я даже какое-то облегчение почувствовала. Нет, немного жалко, конечно, первое время было, но зато тут же исчезло ощущение, что ты идёшь по натянутому над пропастью канату. Марина Михайловна смотрела на наши тогдашние отношения сквозь пальцы, но мне почему-то казалось, что лучше слишком уж далеко не заходить. Можешь ненароком чего-нибудь нужного лишиться. Вроде головы, например.

Посмеялись немножко, а потом Даша говорит:

— Ты не грусти, Тоня. Смотри на всё это, как на великую удачу. Оказаться с ними двоими рядом, да ещё быть им нужной — такой удачей могут похвастаться немногие земляне. На пальцах одной руки можно сосчитать. А это значит, что жизнь твоя будет очень долгой и очень интересной. Вечная молодость, новые места, новые люди, новые обстоятельства, которые требуют от тебя изворотливости ума. Ты и сама не заметишь, как изменишься внутренне. В течение пары лет станешь совершенно иным человеком. Кроме того, не забывай, что посторонние на тебя будут смотреть как на посланника Господа, а это серьёзный статус. Если решишься помогать мне, то получишь право судить людей. Казнить не придётся, но вот миловать — этого у нас с тобой будет в избытке. Узнаешь, что такое настоящее милосердие и что такое высшая справедливость. Ты вообще, очень много нового узнаешь из того, что недоступно простым смертным.

Антонина выслушала эту горячую тираду и улыбнулась:

— Как ты не устаёшь, Даш? Ещё и о муже приходится заботиться.

— Почему не устаю? Устаю. Но тут уж я сама себе хозяйка. Захочу — в любой момент возьму отпуск и забуду обо всех проблемах. И если муж надоел, а такое в семейной жизни случается, или просто отдохнуть от всех хочется — делаю себе двойника, беру денег побольше и из Владивостока исчезаю. Выбираю какое-нибудь спокойное местечко и живу там, пока не надоест или не почувствую, что хочется вернуться.

— А деньги у тебя откуда?

— Сашка даёт. Что-то вроде зарплаты, хотя он их зарплатой не называет. Завёл для меня сберкнижку во Владике и пару счетов в различных зарубежных банках, и сам следит за тем, чтобы там всегда что-то было. Мне его даже просить ни о чём не нужно. А может, и не он сам за этим следит, а какой-нибудь специального человека для этого наняли. Не знаю. Не интересовалась.

— Ты и за рубежом бывала?

— Да сто раз! Если хочешь, можем с тобой прямо сегодня вечером куда-нибудь слетать. В Японию, например. До неё недалеко. Ты какие языки знаешь?

— Издеваешься?

— А, ещё пока никакие? Ну это ничего. Попроси Сашку, он тебя мигом парой иностранных языков снабдит. Например, японским и английским. Пошатаемся по магазинам, в баре посидим, с мальчиками местными пообщаемся. Они там все жутко падки на европейских девушек. У своих-то девчонок там глаза совсем узенькие. Просто щёлочки какие-то. У них там в последнее время мода пошла — девушки идут к хирургу и просят им разрез глаз изменить. Сделать глаза побольше. Жутко дорого, но некоторые девушки идут на это. Очень уж им хочется на нас походить.

Антонина улыбнулась.

— Если Саша отпустит, то давай. На машине на этой полетим?

— Можно и на ней. Там у них на севере в горах на острове Хоккайдо полно безлюдных мест, где её посадить можно. А оттуда остаток пути до города прямо по воздуху преодолеем. Сядем на крыше какого-нибудь небоскрёба, а оттуда на лифте вниз. Ты ведь наверняка ещё небоскрёбов не видела.

— Нет, конечно. Я же нигде кроме Вологды, Сочи и Москвы не бывала, а там небоскрёбов нет. Ну разве что Московский университет.

— В центре Токио здания гораздо выше, чем МГУ. А у Саши отпрашиваться не нужно. Зачем? И что значит отпрашиваться? Ты свободный человек, вот и веди себя соответственно. Просто предупреди его, что хочешь со мной по Токио погулять и попроси научить тебя японскому языку. Ну и английскому заодно, чтобы два раза не обращаться. Это не долго. Максимум минут десять займёт.

Она присмотрелась вдаль и показала рукой на появившуюся в голубом небе бледную звёздочку.

— Кажется, наши возвращаются…

***

— А ты палочками уже научилась есть? — саркастически усмехнулся Саша, когда Даша безапелляционно заявила, что забирает Антошу, и они с ней отправляются погулять по Токио.

Он только что отправил домой Серёжу и Юлю, потому что в Москве заканчивалась ночь, и Юлины родители должны скоро проснутся. Была опасность, что мама Юли может заглянуть к ней в спальню и обнаружить, что дочь ночевала где-то в другом месте, поэтому следовало поторопиться. Даже парой слов с новыми пилотами не удалось перекинуться. Прямо рядом с неподвижно стоящим на гальке пляжа летательным аппаратом Саша открыл два перехода — один в московскую спальню Серёжи, а другой в спальню Юли. Ребята коротко оглянулись на остающихся, Серёжа улыбнулся им и поднял руку в общем приветствии, после чего ребята быстро перешли каждый в свою квартиру. Пространственные переходы после этого закрылись, и кроме них троих на пустынном берегу Охотского моря не осталось никого.