Грустное начало попаданства

Глава 4

Но пока был чай. Неплохая, наверное, по тем временам закуска — вареная колбаса приличного качества, в нем не было ни косточек, ни сухожилия, приличный дагестанский сыр изысканного вкуса, такого не продают в магазинах ни в ХХ веке, ни в XXI. Шоколад, животное (сливочное) масло и, безусловно, лимон, без которого редким было чаепитие у сталинской номенклатуры. Ну и несколько кусков московского батона. Кремлевской диеты еще ведь не существовало!

Богатый, в общем, стол даже по меркам XXI века, хоть и не столь разнообразный. Конечно, ему бы после тюремной чашки в сутки жирного бы борща или, хотя бы похлебки… Да уж что нашлось.

Сергей, пользуясь разрешением хозяина, пил по-своему. В ароматный чай, налитый в кружку, он положил небольшой лимон — для запаха хватит. А вот от сахара он отказался категорически. Одно дело, когда ты потребляешь калории, а совсем другое наслаждаешься чайным напитком.

Первое было тоже необходимым, тюремная пища оказывалась весьма скудной, она не подпитывала жизнь, она лишь поддерживала узников на короткий срок арестантского существования от прибытия до расстрельной стенки. Но сегодня он решил махнуть рукой и попить чай, как он любил дома — с лимоном, но без сахара (и безсгущенного молока, без варенья и прочих сладостей). Без батона и остальных суррогатов. Даже Костю осмелился остановить, когда он по привычке попытался насыпать сахара. Просто чай с лимоном, это ведь так просто и так чудесно!

В отличие от него Николай Иванович пил чай по рабоче-кестьянски — с толстым бутербродом, который он сам сделал, намазав на ломоть батона масло и положив наверх пластину колбасы. И запивал он это монументальное сооружение щедрыми глотками чая — с сахаром, но без лимона.

Сергей, потащившись от чая с лимоном без ничего, пришел к следующему этапу. Он отломил кусочек дагестанского сыра — домашнего или сделанного на небольшом производстве — очень вкусно! Положил его под язык и даже глаза закрыл от удовольствия. Ой, как хорошо и приятно!

Нарком Ежов, с любопытством смотрящий на процедуру чаепития (иначе и не скажешь точки зрения хозяина), не выдержал, спросил тоже по-простому, сразу на ты:

— Это у тебя так в императорской семье пили чай?

И сразу исчез весь вкус и послевкусие. На вопрос надо отвечать, особенно, когда ты арестант, а спрашивает тебя целый нарком НКВД. Тоже своего рода допрос, но более приятный, чем с мордобитием и матерщиной.

Он убрал сыр из под языка, проглотил его, и только после этого ответил:

— Я, знаете, родился с Октябрьской революцией и императорской семьи совсем не видел, отца Николая Константиновича тоже знал только по разговорам родных. Но моя мама, пока еще была жива, часто рассказывала о быте и привычка родителей мужа и деда. Может и от этого пристрастился к лимону. Хотя по нынешним временам пью редко. А так, если вы позволите, я ведь обычный советский гражданин с просто жизнью в советском государстве.

Сергей, забывшись, многозначительно посмотрел на высокого советского чиновника. Оказывается, ни черта, и такой допрос бывает тяжелым и головоломным. Он ведь ничего не знает о жизни своего реципиента, только иногда тело проталкивает даже не знания, просты чувства о прошлом существовании. Вот и говори, как знаешь. И отвечать на вопросы надо и врать в открытую нельзя. Спалишься, тут ответка четкая — свинцовая пуля в сердце или в затылок.

Николай Иванович не обратил внимания на экстравагантные манеры собеседника. Также, как и его попытки примазаться к советской действительности. Не сказал ДА, но и не сказал НЕТ. Вместо этого спросил:

— А родительница твоя отчего умерла, Сергей Александрович?

Оп, типичный вопрос сталинского следователя. Затем можно перейти и к антисоветской деятельности допрашиваемого. Доказательства будут железными — мать умерла при Советской власти, значит, разгневанный сын мстит за нее, ведь он наверняка считает эту власть виновной в ее гибели.

— От старости, гражданин нарком, — показательно вздохнул Сергей, — ей уже под семьдесят было, — и толи подколол, то ли поблагодарил существующее государство: — только при народной власти можно столько прожить. Ну вот все равно умерла. Один я теперь.

Про старшую сестру Наталью он постарался не упоминать. В ХХ веке и в России, и в Европе женщин в целом приравняли к мужчинам. В том числе и в наказании. Еще в XVIII веке в нашем отечестве вешали и расстреливали только мужчин, женщин только в крайнем случае, а вот с XIX и тем более с XX женский пол тоже «уподобился». Глупцы от обоих полов радуются равноправию. Эхе-хе-хе. Посадят ведь теперь, а то ведь расстреляют. И ничегошеньки не сделаешь!

Вряд ли всесильный и всезнающий нарком НКВД о ней не знал. В анкете личного дела, наверняка, все родственные связи обозначены. Но тоже почему-то не стал спрашивать. Вряд ли озабочен спасением чужого для себя человека. Скорее всего, чтобы не отвлекаться. Вместо этого отпил чаю, откусил кусок бутерброда, прожевал и после этого спросил:

— А ты где работаешь, где живешь, Сергей? Скажи хоть немного, утоли мое любопытство.

Попаданец напрягся, понимая, что вот в этом месте его собеседник сто процентов готовит ему ловушку. Ведь наверняка прочитал все материалы о великом князе Сергее Александровиче и теперь проверяет, врет он ему или честен, как на исповеди священника. И он бы постарался, незачем ему скрывать чужие и не тайные бытовые детали жизни реципиента. Но ведь и он сам ничего не знает, черт побери!

— Живу я в Москве, — осторожно, как бы вспоминая, начал говорить Сергей, на ходу систематизируя крохи сведений. И, о господи, тело прежнего Сергея, отозвалось! Если до этого оно как бы фонило для сознания, по капелькам заполняя информационный вакуум, то теперь уже целенаправленно выдавало материал из прошлого. Больше, конечно, на эмоциональном уровне, но и это мозг где-то в мозжечке переваривал и передавал в более-менее удобоваримом виде в верхние доли мозга, где у человека, собственно, и происходила вся высшая нервная деятельность.

Тоже не фонтан, маешься, как историк при анализе далекого прошлого, когда на всю историческую эпоху несколько фактов, а в промежутке между ними есть только логика и фантазия исследователя. Но все равно, хоть это!

— Советское государство выделила сначала нам с мамой, а теперь уже одному мне комнатукоммунальной квартире на Садово-Пятницкой улице дом 46.

Подождал, ожидая, не будет ли у Николая Ивановича каких-либо замечаний или вопросов. Но нет, нарком лишь кивнул, мол, все понял, давай дальше.

Что же, продолжил, а куда ему деваться:

— Как я уже говорил, отец мой с нами не жил еще до революции, мама же с малолетними детьми перебралась в начале 1920-х годов в Москву, где вышла второй раз замуж. А я учился в школе, а после ее окончания уже несколько лет работаю рабочим в государственном предприятии «Металлист» помощником горнового. Заодно уже который год в свободное время заочно учусь в очно-заучных курсах при Московском художественном училище памяти 1905 года.

Опять затаился. Очень уж опасная дл реципиента была информация. Отец-то его, судя опять же крохам информации, но весьма достоверным, не просто ушел от семьи, а метнулся прямиком в лагерь белых. А потом, с его крахом, с остатками белой армии ушел заграницу, где вроде бы до сих пор жил. Или уже умер? Да и сводные родственники от нескольких жен тоже набедокурили, разбредаясь кто до белых, кто просто во враждебной для большевиков Европе.

Хм, не получилось пустить туману. Ежов лишь усмехнулся, отпил уже порядком остывший чай, сказал, как приложил печать на расстрельном приговоре:

— А вы умный, ваше высочество, вроде бы все рассказали, а самое опасное дл себя сумели припрятать. Вы зря секретничаете. НКВД в этом отношении все знает, по деду твоему аж из жандармского управления есть материалы. И то что многие родственники ушли к белым, а потом удрали из СССР тоже известно. Да и сам ты, Сергей, если бы позволил возраст, тоже был бы у Врангеля в Крыму.

Так что расстрельный приговор твой я одобряю, враг ты Советской власти, Сергей, и тут ничего не сделаешь. Другое дело враг разбитый и малочисленный, для советского государства нашего не опасный. Понял?

— Понял, гражданин нарком, — подтвердил попаданец Сергей, снова пожалев, что не в того он попал великого князя и не в ту историческую эпоху. Вот кабы на еще 100 лет назад! Тогда бы тоже было весело, ведь его ветвь Романовых благодаря деду-основателю Николаю Константиновичу (Искандеру) — первому ребенка великого князя Константина Николаевича, младшего брата императора Александра II, считалась на высоком уровне!

Конечно с каждым потомком они становились все более от престола. И к Александру III Николай Константинович был уже двоюродный брат, а к его сыну Николаю II вообще не пришей карман рукав. Тем более, после публикации новой редакции об императорской фамилии от 24 января 1885 года, внук Сергей Александрович точно не был уже великим князем!

Но ведь все равно привилегированный россиянин! И даже пусть дед напроказничал так, что его объявили сумасшедшим, но ведь о детях его помнили и кое-как заботились, а не расстреливали, как при Советской власти.

— Кстати, а юридически по законам бывшей Российской империи вы являетесь великим князем, — словно подслушав, спросил Ежов неприятные тонкости у Сергея. При чем неприятности разные. Если у Сергея Александровича династические, то у представителя Советской власти политические. Такие большие, что при И.В. Сталине легко было попасть во враги существующего государства с соответствующими последствиями.

Впрочем, всесильный нарком НКВД этого не боялся. Он всегда знал, что у него есть Вождь и Хозяин, а на другим его плевать с высокой колокольни. Поэтому и спросил такие сведения, от которых у простых граждан только икота бы началась.

— Охо-хо-хо, как мне говорила моя мама, в бывшей Российской империи лично я бы лишен этого статуса аж по несколько раз. Но граждане представители Советского государства так часто мне тыкали своим положением, что я уж смирился.

— Угу, — подтвердил Ежов, — юридическими положениями ушедшей империи никто и не интересуется. Мертвое пусть окажется у мертвых. А вот политическое твое положение другое дело. И у нас и заграницей. Здесь ты снова на коне, дееспособный великий князь. Вон газетенка белой эмиграции уже в этом году, разбираясь в династических вопросах семьи Романовых, выделила отдельную ветку сына Константина Николаевича небезызвестного Николая Константиновича. И это не случайно. Проредили мы хорошо Романовых в Гражданскую войну и даже очень. И ведь если сам Николай и даже сыновья его в большинстве уже умерли, то вот внуки, например, ты, еще, кажется, пока живы.

Говоря это, Николай Иванович так нехорошо усмехнулся, что у Сергея заметно похолодели руки. Главное в этой ежовской фразе было слово ПОКА и, судя по всему, нарком уже решил, что жизнь у него будет короткая.

— Не беспокойся, — великодушно успокоил его нарком, видя, как побледнело лицо у зека, — если по персональной личности, то ты должен быть расстрелян еще этой ночью. И все по закону и по большевистской морали. Но вот из государственной политики приходится констатировать, что ты, между прочим, входишь в десятку претендентов на российский престол. Та же статейка указывает, что внуки Николая Константиновичи, если они еще живы, конечно, стоят на шестом — восьмом. Это притом, что в эмиграции совсем не знают положения романовским отродьем, хе-хе.