Свет и тени русской жизни. Заметки художника

(из письма Л. Н. Андрееву)

…Передо мной фотографии со всех его портретов, передо мною две маски с мертвого; я уже умею разобраться, что лучше из всего материала; уже совершенно ясно чувствую характер этого чистокровного араба. Маска с мертвого так изящна по своим чертам и пластике, так красивы эти благородные кости, такой страстью полно было это в высшей степени подвижное лицо, и все это было заключено в строгой раме врожденного благородства и гениального ума. Огонь больших глаз – вот где горел светильник его таланта. Изящный лоб, оформленный работой гения, – вот присутствие того высшего разума, который руководил им, открывая миру божественные идеи.

О Пушкине, разумеется, я ничего не выдумаю нового, а все подлинное о нем знают многие лучше меня. Как Гёте, Пушкин был язычник, проникновенный, независимый ум его царил над миром.

Да, вот он, цельная натура, как Рафаэль, как Глинка, они не бились над своими цельными созданиями, у них лилось.

– А кого из музыкантов, чьи произведения любил Глинка? – спросил я однажды у его образованной ученицы Ермоленковой.

– О, Глинка любил только себя, – ответила она.

Конечно, и Рафаэль, и Гёте, и Пушкин любили себя…

Вот лучший портрет: юный Пушкин стоит в группе современных ему писателей: Крылова, Жуковского и Гнедича. На голове Пушкина современный цилиндр факельщика, он тонет в высочайшем воротнике своего фрака. Пушкин натура утонченного изящества! В этом наряде он кажется агнцем заклания. Лицо кроткое.

…Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

При взгляде на это кроткое лицо нельзя себе вообразить, что он, уже смертельно раненный, во время дуэли, кричал своему врагу: «Стойте, у меня еще есть достаточно силы, чтобы потянуть курок».

И вот я, посредственный художник, дерзнул изобразить этого гения… Признаюсь Вам – особенно три последние недели, еще более три последние дня, я опять, беззаветно, ходил на приступ своего Порт-Артура, да ведь как настойчиво: правая рука на перевязи – так я левой. Вот можно сказать – еще бы левой. Но ведь я левой рукой написал весь «Государственный Совет». И вот, разбитый, жалкий, диктую дочери…

Вот она, сказка тупой, настойчивой посредственности. Она чувствует себя молодой, уже даже на восьмом десятке лет. Еще не смиряется и еще не потеряла надежды одолеть образ гениального поэта.

Горячее сочувствие к вам…