Свет и тени русской жизни. Заметки художника

* * *

Да простит мне читатель это отступление и скачок в другую область. Это я в отместку за постоянные набеги и почти поголовный угон в плен моих собратьев по художеству литераторами.

Чтобы понимать плоды науки и наслаждаться ими, необходима специальная подготовка; против этого никто не будет спорить. О музыке можно сказать почти то же. Кто не подмечал выражения искренней скуки от Бетховена у людей, непричастных к музыке, имеющих примитивные вкусы?..

Людей, не посвященных в живопись, случалось мне подводить к лучшим созданиям Рембрандта, Веласкеса, Тициана; широко раскрыв глаза, они чистосердечно удивлялись и не верили, когда я говорил, что это самые замечательные произведения живописи. Только специалист или человек с очень развитым вкусом предпочтет «Венеру Милосскую» прекрасно отделанным сухим римским статуям или сладким шедеврам Кановы. Кто, кроме художника, может понять и оценить великую пластику гениальных обломков парфенонского фронтона? С этим нельзя не примириться.

Но наши менторы никогда с этим не согласятся, они преклоняются только перед моралью.

Ох, это преклонение кажется мне похожим на те поклоны, которые кладут благоразумные господа в церквах в назидание охладевающим к религии мужикам. Вообще наше движение к добродетели и добровольным лишениям выражается все более в разговорах и запугивании ближнего жупелом материального благосостояния до роскоши. Сами мы продолжаем жить в свое удовольствие. Только немногие чудаки стараются подавлять в себе разнообразные человеческие способности, с корнем, разумеется, вырвать их редко кому удается, – пробиваются у многих эти способности в искалеченном виде – кривые, косые, слабые недоноски. Только героические натуры, благороднейшие души приносят на алтарь общего блага лучшие сокровища своего гения. Так, Гоголь и Л. Толстой закололи своего Исаака во славу морали…[14]

А жизнь все идет по-старому. Большинству людей нужна жизнь материальная, радости осязательные, искусства изящные, добродетели посильные, забавы веселые. И великодушен, милостив творец – посылает им и забавы, и забавников, и науки, и искусство. Ему известно, что эти его создания еще не могут жить одними чистыми идеями разума.

Еще очень немногие из живущих на земле постигают душевную жизнь и веруют в нее. Одним из таких немногих светлых был и Ге. Откровенная, чистая душа; не задумываясь, он пожертвовал лучшею и самою дорогою ему способностью души своей – талантом художника. Он чистосердечно закабалил его во имя более важных задач современного общества.

Искания и отрицания в нашем обществе все шли, возрастая. Публицистика уступила место морали, утилитарность – вечности. Быть нищим духом, быть нищим материально, быть рабом требовал от человека Лев Толстой во имя самоусовершенствования, во имя общего блага жизни.

Ге бросил все и стал нищим, стал рабом добродетели.

Но искусство и художники все еще близки были сердцу Николая Николаевича. В последней речи своей на первом съезде художников и любителей в Москве, 30 апреля 1894 года, он сказал любителям (меценатам), сочувствуя художникам: «Знайте, что все эти люди, при всей скромности, сторицею возвратят вам все ваши услуги; они будут со временем тем, чем вы будете гордиться… Произведение искусства есть самое высшее произведение человеческого духа; оно дает жизнь, оно совершенствует человека».

Но здесь, испугавшись опять увлечения искусством, он повергается с ним к ногам морали. «Только потому нам это искусство так и дорого, – продолжает он вдруг, – потому мы все и собрались здесь, что мы знаем, что ни картины, ни мрамор, ни холст, никакие внешние стороны искусства не имеют значения, а дорога нам лишь та разница между тем, чем мы должны быть, и тем, что мы есть, на которую указывает нам произведение искусства и которую выразить внушает художнику заповедь Христова: «Будьте совершенны, как совершенен отец ваш небесный…»

Не знаю, согласились ли художники и любители на съезде с тем, что никакие внешние стороны искусства не имеют значения. Но не надо забывать, что чем выше созданные творцом индивидуальности по духу и сути, тем и формы их сложнее и совершенней. В экстазе своего увлечения добродетелью ревностные моралисты закрывают глаза на эту сторону.