Тиран в шелковых перчатках

От автора

Можно покорить мир, но диоровский мир к моменту его триумфа уже, к сожалению, исчезал.

Спустя несколько дней после первого триумфального показа, газетой «Орор»[74], владельцем которой был Марсель Бюссак, была организована фотосессия диоровских платьев, чтобы продемонстрировать миру стиль «Нью лук», на который мечтал посмотреть каждый. По иронии судьбы дефицит тканей, да и сама новизна коллекции Диора означали, что все платья существовали на тот момент в единственном экземпляре. Они и без того уже вели достаточно бурную жизнь — тайком отправлялись в дорогие отели, чтобы по ночам их фотографировали редакторы модных изданий или могли хорошенько изучить закупщики, представляющие сети крупных американских универмагов, а по утрам спешно возвращались на авеню Монтень, где были нужны продавщицам для салонных показов. Это стало первым случаем, когда коллекция Диора увидела дневной свет за пределами особняка на улице Монтень.

Одежду собирались фотографировать на фоне рынка на улице Лепик, на Монмартре. Пестрые, хотя и несколько убогие, ряды уличного рынка, с тротуарами и мостовой, усыпанными мятыми капустными листьями, должны были составить интересный контраст изящным (и неприлично дорогим) творениям месье Диора. Наряды привезли в больших деревянных ящиках в кузове крытого фургона и вместе с молодыми манекенщицами, которые должны были демонстрировать одежду от Диора, незаметно доставили в бар в конце улицы. Торговля на рынке была в полном разгаре. Только что привезли бочки дешевого молодого вина из Божоле, которое пользовалось у парижан огромной популярностью. После лишений, перенесенных в годы войны, любая еда по-прежнему была объектом повышенного интереса. К тому же это был Монмартр, где в течение четырех лет люди питались теми самыми, подобранными на мостовой, мятыми капустными листьями, в то время как нормальные продукты доставались нацистам.

Первая манекенщица вышла из бара и двинулась вдоль прилавков навстречу фотографам из «Орор». Люди перестали торговать и торговаться и уставились на нее. Над улицей повисло гробовое молчание. Затем из дверного проема мясницкой лавки, торгующей потрохами, полился поток грязных ругательств. Торговка кричала, потрясая кулаками, лицо ее покраснело от ярости. Манекенщица притормозила, улыбка испарилась с ее лица.

Еще одна женщина ринулась через улицу с ведром помоев наперевес и окатила ими манекенщицу с головы до ног. Потрясенная девушка поспешила укрыться за дверями магазина, пытаясь стряхнуть ошметки отходов со своего платья. Но там ее дожидались еще две женщины. Выкрикивая оскорбления, одна вцепилась ей в волосы, а другая попыталась сорвать с нее платье.

К расправе присоединились и другие — это были побитые жизнью женщины средних лет. Дородная матрона с высоким начесом в стиле зазу порвала на одной из девушек лиф желтого платья, и бедняжке пришлось спасаться бегством, прикрывая руками голую грудь. Грубые эпитеты сыпались на нее, словно град камней.

Вторая манекенщица по глупости решила заступиться за подругу, и ее постигла та же участь. У рыночных торговок были увесистые кулаки, и они воспользовались ими, чтобы отдубасить представительниц седьмого округа.

— Salaude! Putain![75]

— Убирайтесь, шлюхи!

— Вы только посмотрите на эту сучку! Она платит по сорок тысяч франков за платье, а у моих детей нет молока!

Мужчины только смеялись, но женщины были настроены решительно. Они гнали девушек по улице, хватая их за волосы и платья, забрасывая помидорами. Преследование продолжалось до самых дверей бара, где громила-официант в белом фартуке преградил им дорогу. Манекенщицы, грязные и избитые, скрылись внутри, и двери захлопнулись перед завывающей толпой преследовательниц.

— И не вздумайте возвращаться обратно! — выкрикнула одна из них. — В следующий раз в вас полетят бутылки с «коктейлем Молотова»!