Зарождение добровольческой армии

Красные и белые

1 декабря 1917 года. Ростов-на-Дону. Между Ростовом и Нахичеванью – так называемая степь, примерно в километр длины, от трамвайной остановки «Граница» до 1-й линии. В ширину она уходила от Большой Садовой к Нахичеванскому кладбищу и дальше – к Балабановской роще. На 1-й линии Нахичевани, фасадом в степь, стоял наш маленький домик. Дни стояли морозные. Город под снегом, который беспрерывно падал с низко нависших облаков то мелкими, то крупными хлопьями. То вдруг останавливался, и тогда опускался туман. Со стороны Ростова не было видно Нахичевани. Со стороны Нахичевани не было видно Ростова. Не было видно и огромного здания Управления Владикавказской железной дороги. Лишь высился перед нами в начале степи Софиевский храм – старый и новый, еще недостроенный.

Глухо отдавались, как сейчас слышу, хриплые, грубые голоса красногвардейцев, толпами идущих от Ростова через Нахичевань «бить кадетов», которые, оказывается, подошли от Новочеркасска к окраинам Нахичевани со стороны Аксая. Левый их фланг – по берегу Дона, правое крыло приблизилось где-то в районе начала Балабановской рощи, и их «видимо-невидимо». Так примерно галдели до зубов вооруженные, вразношерст одетые «ерои за слободу», останавливающиеся «оправиться» у нашего углового забора. Были слышны выстрелы, более оживленные, чем раньше.

Наблюдая эту картину и все слыша из слухового окна чердака нашего дома, где уже давно была моя «штаб-квартира», я не мог понять, чего эта рвань так обозлилась на кадет и в такой массе идет их бить. И откуда взялось видимо-невидимо кадет – таких же мальчиков, как я, Петя, Коля, Ваня и другие. Тогда я не разбирался в конституциях и демократиях. Я понимал буквально и был уверен, что кадеты вот им покажут.

Все новые и новые толпы шли и шли мимо. На выходящих и просто смотревших в окна жителей орали: «Не выходи!», «Тикай внутро!», «Закрой окна!», «Стрелять будем!». И стреляли по стенам, по заборам, а то и по дверям. «Сарынь на кичку!..» Это были красные.

За несколько недель большевистской власти жители недавно свободной России быстро научились «дисциплине» повиновения грубой силе – и не выходили, и «внутро тикали», и окна закрывали. На улицах невооруженных мужчин почти не было, не было видно женщин, не было даже собак, так как они безжалостно расстреливались вооруженным «народом». Но в щели чуть приоткрытых дверей, из-за гардин окон сотни глаз наблюдали движения буйной «рати».

Примерно в полдень раздались артиллерийские выстрелы, и над нашим домом, мягко шурша, понеслись снаряды в направлении Балабановской рощи. Стреляла «Колхида» по наступающим «кадетам». Со стороны Кизитеринки была отчетливо слышна стрельба, все учащающаяся. Треск винтовочной стрельбы перемежался с длинными и короткими очередями пулеметного огня. В домах прятали, сжигали все, что могло послужить причиной зверств буйной, пьяной, вооруженной до зубов толпы красных, мотающихся по городу на грузовиках, двуколках и даже на извозчичьих экипажах, орущих, ругающихся и без всякой причины стреляющих во все стороны.

К вечеру не миновала беда и нашего дома. На улице остановилась конная батарея. По виду – все бывшие фронтовики-солдаты. Потолкавшись по соседним домам и на дворе гужевого транспорта, где была кузня, один батареец с решительным видом подошел к парадному крыльцу нашего дома и стал кнутовищем бить в дверь. Дверь открыли (что было делать?).

Солдат вошел через коридор прямо в гостиную и сразу оробел, увидав детей, четырех довольно хорошеньких барышень, родителей моих, моей мамы. Потоптался, посмотрел на свои грязные сапоги и, обведя всех недоуменным и совсем не злым взглядом, как-то просто спросил:

– Что, кадетов ждете?

Никто ничего ему не ответил, и только Аничка Чубарина, подруга моей молоденькой тети, смело и звонко сказала:

– Никого мы не ждем, а вот чего вы пришли с кнутом детей пугать? Мы мирные жители, вы себе можете воевать, а людей трогать не надо. Вот вы ухо́дите и уходи́те.

Последнее было лишнее. Солдат рассердился:

– Мы не уходим, а меняем позицию.

Но тут вмешалась бабушка. Подошла к нему и так мило проговорила:

– Ну что вы, солдатик, сердитесь? Христос с вами. Может, хотите чайку попить? Тоже ведь и вам не легко, может, мать-то ждет где-нибудь, а вы вот горе мыкаете где-то далеко от родного дома.

Солдат стал пятиться к двери и как-то обиженно сказал:

– Ничего мне от вас не надо, а с кнутом пришел, потому я ездовой.

Повернулся и вышел на улицу. И вовремя. Батарея уже двинулась и скоро исчезла в сумерках степи в направлении Ростова.

В доме почувствовалось приподнятое настроение. Уходят! Перед бабушкиным киотом затеплилась лампада.