Зарождение добровольческой армии

Последние дни в училище[71]

В тяжелое время пришлось нашему поколению начинать свою действительную службу. Воспитанные в военных семьях и кадетских корпусах, мы с горечью и недоумением встретили февральскую революцию, начавшееся разложение фронта и тыла русской армии и сопровождавшие их издевательства и глумления над всем тем, что для нас было свято. Перед нами стал мучительный вопрос: есть ли смысл добровольно идти в военные училища (большинство из нас было еще непризывного возраста) и, принимая присягу Временному правительству, как бы воспринять и примириться со всем совершившимся. Трудно передать те сложные чувства, которые были тогда на душе каждого из нас, но все же была надежда на победу над внешним врагом, связанным с ней возрождением и величием Родины.

Первые 4 месяца пребывания в училище внесли много бодрости и уверенности на лучший исход. Константиновское артиллерийское училище сумело сохранить весь внутренний уклад жизни и работы дореволюционного времени. Наш 11-й выпуск состоял из 300 юнкеров, из которых около 50 процентов были кадеты выпуска 1917 года, а остальные 50 – студенты высших учебных заведений, гимназисты и реалисты. При всей разнородности настроений и взглядов, почти у всех была жажда установления порядка и дисциплины во всей стране и желание поддерживать их хотя бы в своей среде. Изверившись во Временном правительстве, ждали, что спасение придет от генералов Корнилова, Алексеева или от какого-нибудь другого решительного и честного генерала.

Это настроение, а также излишне откровенная болтовня несдержанных юношей не осталась тайной для Совдепа и Временного правительства, и, после памятных дней Корниловского похода на Петроград, когда особенно ярко обрисовалось настроение большинства юнкеров, в училище была назначена следственная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Весь материал для следствия доставляли юнкера-социалисты, образовавшие кружок «Поддержки Временного правительства и защиты завоеваний революции». Обвинения носили следующий характер: «юнкер Понсет пел Царский Гимн», «юнкера из кадет собираются на секретные совещания и открыто ругают А. Керенского». Подобные же комиссии были и в других училищах. Причем охрана города и поддержка порядка лежали на обвиняемых. Фактически это были единственные люди, готовые действительно защищать Россию, а в силу создавшейся обстановки, и презираемое Временное правительство от большевиков.

После замены батареи училища, стоявшей в Зимнем дворце, больше в караул батареи не назначались. Нас это только порадовало, так как работы и без того было много. Неожиданно, в начале октября, нам объявил генерал Карачан[72] (начальник Михайловской артиллерийской академии и всех артиллерийских училищ), что мы будем произведены в офицеры 1 декабря, а сейчас получаем 2-недельный отпуск за ту тяжелую работу, которую пришлось нам вынести. Странным казалось воспользоваться отпуском в такое тяжелое время, когда все напряженно ожидали «выступлений справа или слева», но беззаботность утешала, что «авось» без нас еще все будет тихо. Была надежда, что «кто-то» должен иметь в виду нашу готовность идти на защиту права и порядка.

Быстро прошли дни свиданий с близкими, и 22 октября наш курс опять собрался в училище. Здесь мы впервые встретились и с нашим младшим 12-м ускоренным курсом, сплошь состоявшим из студентов и окончивших гимназии и реальные училища. К нашему удовольствию, среди них царило близкое нам настроение. Чувствовалось, что наступают грозные дни, и верилось, что училище сумеет выйти с честью из всех передряг.

Подбадривало и впечатление хорошо налаженной связи с другими училищами, а также передаваемые на закрытых собраниях краткие указания от национально-мыслящих правых и военных организаций (Общества Государственной Карты, возглавляемого Пуришкевичем[73] и

В.В. Глинским, редактором «Исторического вестника»). Казалось, что помимо нас есть организованные силы, сумеющие взять руководство в нужную минуту. Непонятно было только слишком осторожное и выжидательное отношение ко всему наших офицеров, но и оно объяснялось необходимостью.

Пока же вели занятия и несли усиленные внешние и внутренние караулы. В городе же большевики окончательно обнаглели, вели открытую пропаганду и местами убивали своих противников.

25-го, неожиданно для всех, власть в городе фактически перешла в руки большевиков. На улицах появились разнузданные толпы солдат запасных частей и матросов, отказавшихся исполнять приказания Временного правительства.

Совдеп объявил себя главою государства. Начались аресты высших начальников. Керенский бежал. Наше начальство тщетно пыталось продолжать нормальные занятия и успокоить юнкеров. Мы волновались и требовали, чтобы нас вели «усмирять» большевиков. Кругом творился хаос, училище окружило себя караулами, были запрещены отпуска, и мы чувствовали себя отрезанными от мира. До нас доходили смутные слухи: «Генерал Карачан убит», «Владимирцы[74] – дерутся», «Павлоны[75] – окружены бронеавтомобилями и не сдаются».

И вдруг вечером 25-го мы слышим орудийный гул и над нашим садом пролетает несколько тяжелых снарядов. Это стреляла «Аврора» по городу и Зимнему дворцу. Мимо окон по Забалканскому проспекту солдаты с винтовками провели безоружных юнкеров Школы прапорщиков. Офицеры и начальник училища генерал Бутыркин[76]уговаривали нас не волноваться и ждать приказаний, но последние до нас не доходили.

В ночь на 27-е я был разбужен своим другом и однокашником по корпусу юнкером Янишевским[77], сообщившим мне, что группа офицеров и юнкеров около 100 человек отправляется с подложными документами в Быхов, где вместе с должными присоединиться текинцами и Георгиевским батальоном поступают под командование освобожденного ими генерала Корнилова и движутся затем на юг, где собираются антибольшевистские силы, а что в Петрограде уже делать нечего. Мой друг уже 3 дня пропадал из училища (он был в связи с Обществом Государственной Карты). Я немедленно же выразил согласие принять участие в этом предприятии, к которому мы решили привлечь еще несколько человек.

Из 4 разбуженных нами юнкеров после короткого объяснения 3 не раздумывая согласились ехать, и только один просил время обдумать это внезапное предложение. Собраться надо было вечером 27-го в Павловском женском институте, откуда весь отряд должен был двигаться в путь. В томительной неизвестности протянулся день и вечером, набросивши старые «строевые» шинели, предварительно споров погоны, мы вчетвером перебрались через забор юнкерского сада и благополучно доехали на трамвае до Николаевской улицы.

По улицам бродили группы вооруженных солдат, матросов и рабочих. Чувствовалось, что враждебная сила взяла верх над городом. По совершенно темной улице мы подошли к закрытым институтским воротам. У них стояли вооруженные люди, пропустившие нас по условленному паролю. Во дворе бродили фигуры с винтовками и стояли часовые при входе. В вестибюле толпились юнкера всех петроградских училищ, большинство без оружия.

Штабс-капитан Парфенов[78], л. – гв. Измайловского полка, поручики Мезерницкий[79] и Крыжановский энергично распоряжались и давали

указания приходившим. Мне немедленно дали винтовку и поставили охранять боковую калитку, дав довольно своеобразное приказание «не пускать ожидавшуюся толпу рабочих и солдат, задерживая их до последней возможности. В случае же если толпа ворвется, бросив винтовку, уходить через забор в боковой переулок». Было получено известие, что быховские узники оставили Быхов и наша экспедиция потеряла смысл. Капитан Парфенов передал, что от Союза казачьих войск, помещавшегося в институте получено заверение о готовности выступить против большевиков трех казачьих полков: 1-го, 4-го и 14-го и что завтра предполагается соединенное выступление против них офицерской организации, юнкеров и казаков.

Продрогнув на морозе два часа, я сменился с поста и пошел во внутренние помещения. Классы и дортуары были заперты, и около сотни юнкеров расположились в длинном институтском коридоре. Институток в этой части, да и вообще в здании не было. Почти все были без погон, но с винтовками, револьверами и ручными гранатами. Люди уходили и приходили снова, принося свежие новости. Офицеры отправляли вооруженные группы одетых «под большевиков» юнкеров доставить оружие, то есть отбирать его от рабочих и солдат. В одной из таких экспедиций приняла участие и наша группа. С воодушевлением рассказывали приходившие об удачной охоте за винтовками, обмениваясь впечатлениями. Не обходилось и без курьезов: так наша группа встретила группу павлонов и, взаимно приняв друг друга за «товарищей», чуть было в ответ на предложение сдачи винтовок не открыла огонь. Соединившись, мы весело вернулись домой с добычей. Встречавшиеся нам отдельные люди сопротивление не оказывали.

С горечью мы узнали о доблестной защите Владимирского военного училища и о нелепом разоружении павлонов. Становилось ясным, что нет общего разумного руководства над антибольшевистскими силами. Все же желание дать отпор торжествующему хаму заставляло цепляться за последнюю ускользающую надежду.

Большинство собравшихся плохо представляли себе, кто нами руководит. Ясно было одно – здесь хотят драться с большевиками. Помню, как нас тронула забота институтских классных дам и начальницы, принесших нам горячее молоко, чай и бутерброды. Почти до утра ожидали мы приказаний в институте и только под утро, построившись вздвоенными рядами, отбивая ногу, нагруженные пулеметными лентами и гранатами, двинулись мы на Фурштатскую улицу к казачьим казармам.

Редкие пешеходы в ужасе шарахались от нас. Долго стояла наша сводная рота у помещения 1-го дивизиона 14-го Донского казачьего полка. К нам вышел офицер и несколько казаков и заявили, что они решили «держать нейтралитет». То же постановили 1-й и 4-й Донские казачьи полки. Мы направились к казакам 3-го дивизиона 14-го Донского казачьего полка и встретили радушный прием. Казаки уступили нам свои кровати и укрывали нас своими полушубками. Отогревшись и успокоившись, беззаботно проспали мы остаток ночи.

Весь день 28-го мы провели в помещении казачьих казарм, ожидая дальнейшего развития событий. К нам присоединилось человек 20 безоружных студентов Военно-медицинской академии, с ними было и человека 3–4 «ученых докторов», вероятно, лекторы из состава Академии. Все они явились нас лечить, в случае столкновения. С минуты на минуту ожидали подхода генерала Краснова, коего мы собирались поддержать из города. Но время шло, известий о приближении отряда генерала не было. Казаки целый день митинговали и к вечеру заявили, что они готовы бить большевиков, но только при поддержке других частей, а не группы юнкеров. Капитан Парфенов послал меня в училище привести юнкеров, но только вооруженных огнестрельным оружием. Пробравшись в училище, я явился к полубатарейному капитану Радзиевскому и доложил ему о поручении, прося содействовать. Последний заявил, что все винтовки (карабины), патроны и револьверы находятся под контролем солдатского комитета училища, и если будет взят хотя бы один наган, то по тревоге комитета явятся соседние Измайловский и Егерские запасные полки, да напротив в здании Технологического института находится часть 1-го пулеметного полка, держащая под наблюдением училище.