Старец Ефрем Катунакский

Золотая бабушка

В 1963 году, вскоре после отъезда господина Яниса на Святую Гору, Великим постом, в Страстную пятницу умерла мать отца Ефрема. Эта удивительная женщина удостоилась за два дня до смерти принять монашескую схиму с именем Мария. Об этом она просила Божию Матерь всю свою жизнь. Воистину она имела блаженный, преподобнический конец.

Это была душа любезная и всех вокруг утешающая. Когда она с больным сердцем поступила в военный госпиталь, то всех поразила своей душевностью. Посещает ее врач: "Добро пожаловать моему доктору золотому! Как ваши дела, как поживаете? Ваша супруга, детишки, все ли у них в порядке?" — радостно опережала она его вопросами. "Ну, эта старушка, — говорили удивленные врачи, — вместо того, чтобы мы ее подбадривали, она воодушевляет и утешает нас". Младшего своего сына, офицера, она очень любила. Когда он собирался ее навестить, она это чувствовала и доверительно говорила обрученной с ним девушке, будущей его супруге: "Твой идет". И сын вскоре приходил. Девушка недоумевала тогда, как может свекровь говорить своей невестке "твой" про своего сына.

Отец Ефрем, когда узнал, что мать в госпитале, выслал для нее монашескую схиму и параман. Он написал, чтобы ее постригли в монахини, так как живой она уже не выйдет из госпиталя — в этом он был уверен.

Рассказывает ее дочь: "Когда нашу маму в больнице постригли в схиму (она ведь всю свою жизнь имела желание стать монахиней), в день ее пострига и вечером она постоянно разговаривала, тогда как в другие дни была молчалива (так говорили медсестры). Я сидела возле нее всю ту ночь. Лицо ее светилось — оно вообще стало очень светлым после пострига. Она что-то говорила и смотрела вверх.

— Что ты говоришь, мама? Что видишь?

— Что тебе сказать, дитятко мое, такая красота! Ах, что я видела!.. А где я нахожусь? — и тогда приходила в себя и понимала, что она в госпитале.

Неделю пробыв в госпитале и вроде бы поправившись, она должна была выйти. Как вдруг, неизвестно почему, у нее поднялась высокая температура. И на рассвете Страстной пятницы она умерла. Смерть ее была тихой и мирной. Пришла монахиня, которая была ее восприемницей при постриге, переодела ее, как положено. Я сразу же почувствовала сильное благоухание, неописуемое благоухание. Тогда и говорю монахине: "Неужели и вы, монахи, используете благовония для покойников?" — "Нет, госпожа Елена, — отвечает, — мы не пользуемся благовониями. Благоухание я почувствовала, когда поменяла ей одежду. Оно исходит от тела вашей матери. Я просто ожидала, чтобы вы сами ощутили, и поэтому ничего не сказала. Это признак святости, это знак, что ваша мама спаслась". Мы были потрясены!..

Священник во время погребения удивлялся и говорил, что речь идет о святой душе. Миро выступало на теле матери, как пот. Наша одежда, которая соприкасалась с телом матери, когда мы обнимали и целовали ее, целую неделю потом благоухала. Во время погребения наша мама благоухала сильнее, чем украшенная цветами Плащаница"[25].

Отец Ефрем признавался: "Да, вот как случилось! Я даже, некоторым образом, согрешил завистью. Исповедуюсь в этом. Простая женщина, деревенская, безграмотная и чего достигла! Когда молился о ней, то получал, а не отдавал, переполнялся от радости. Видел, ну скажем, как видение — идет моя мать ко Христу. "Добро пожаловать, Мария, добро пожаловать, Мария!" Мы здесь годами трудимся, чтобы достичь такого состояния.

Часто видел, что моя мать — это старец Иосиф и что старец Иосиф — это моя мать. Они двое — как нечто одно…

Я видел, что ее духовное состояние было таким же, как и у старца Иосифа. И до ее смерти и после я имел одно и то же извещение: наша мать удостоилась великой благодати. Как бы это сказать… Разбавляешь вино водой или воду вином — то же самое получится. Старец Иосиф — моя мать, моя мать — старец Иосиф. Она не имела перед собой какого-либо примера для подражания — сама по себе была и спаслась терпением в скорбях. И в книге старца Иосифа каждый видит, какое он имел терпение в скорбях. Об Иове святой Златоуст пишет, что Иов имел разные добродетели, но был похвален от Бога за великое его терпение, за нероптание".